Присоединение Средней Азии к России по воспоминаниям Д. А. Милютина



В статье автор исследует отражение истории завоевания Средней Азии в воспоминаниях Д. А. Милютина

Ключевые слова: Д. А. Милютин, Средняя Азия, присоединение Средней Азии к России.

Введение

Дмитрий Александрович Милютин родился в 1816 в Москве, и закончив Императорскую военную академию, посвятил себя военной службе. Он отправился на Кавказ, где неоднократно участвовал в стычках с горцами. По возвращении он вернулся в Академию уже в качестве преподавателя. При Александре II Милютин вошел число чиновников, получивший название «либеральная бюрократия», и в 1861 стал военным министром.

Говоря о деятельности на этом посту, необходимо отметить введение военных округов, отмену наказания шпицрутеном, отмена рекрутской и введение всеобщей воинской повинности.

Но вскоре после восшествия на престол карьера Милютина была разрушена, и остаток жизни бывший министр провел в отставке в Крыму, где он завершил написание своих воспоминаний, которые, наряду с дневником, и станут основным источником для данной работы.

Нижней хронологической границей моей работы послужит 1864 год, год знаменитого Чимкентского похода Черняева, традиционно считающийся началом покорения Средней Азии, процесса, который разворачивался главным образом в период правления Александра II и нахождения Милютина на посту военного министра.

Верхней границей моей работы станет 1881 г., когда после трагической гибели Царя-освободителя вместе с другими представителями либеральной бюрократии был отправлен в отставку Д. А. Милютин. Таким образом, в течении всего изучаемого мною периода Милютин занимал пост Военного министра.

Помимо описания походов, битв и дипломатических баталий, в своей работе я постараюсь рассмотреть следующие вопросы:

1. Какие цели преследовала Россия при завоевании Средней Азии.
2. Какие группировки внутри российской власти влияли на Азиатскую политику? К какой из них принадлежал Д. А. Милютин? Каким образом менялись взаимоотношения между ними.
3. Какое положение занимали присоединённые территории?

Также стоит отметить, что в рамках данной работы изучается в первую очередь взгляд лично Милютина на те или иные исторические процессы и события.

Но в рамках данной работы разделение на главы будет происходить по хронологическому принципу, без учета рассматриваемой в них проблематики. При этом используемое в данной работе разделение процесса присоединения на этапы не является хоть сколько-нибудь устоявшимся в исторической науке.

Характеристика источников.

Воспоминания Милютина.

Интересующая нас часть воспоминаний охватывает 1864-начало 1873 гг. Данный источник нельзя назвать мемуарами в полном смысле этого слова. При их написании автор опирался не сколько на собственную память или заметки, сколько на многочисленные источники очень широкого спектра: личную и деловую переписку, донесения командиров, периодическую печать, различные делопроизводственные или актовые материалы и т. п. Помимо жизнеописания самого Милютина, в его труде довольно подробно рассказывается по военную и политическую историю России середины XIX века: в значительной степени воспоминания представляют собой исторический труд.

Говоря о достоверности источника, стоит признать, что является довольно хорошо выверенным с чисто фактической точки зрения: у нас нет оснований не доверять автору в информации наподобие дат походов, имен тех или иных командиров и т. п. Но нужно с крайней осторожностью относиться к характеристикам, которые даёт Милютин себе или иным лицам. Стоит понимать, что автор был не просто современником, но и непосредственным участником событий, и был лично знаком с больш и м числом лиц из тех, что упомянуты в воспоминаниях. Нельзя не отметить, что воспоминания писались сильно позже описываемых в них событий. С одной стороны, это дало возможность автору сделать труд более точным с фактической точки зрения, но стоит понимать, что взгляд автора на те или иные события мог измениться за это время.

При чтении источника стоит учитывать, что воспоминания изначально предназначались для публикации.

Дневник

Другим источником является дневник Милютина, который он вел, начиная с начала 1873, с той даты, до которой он довёл свои воспоминания. Дневник велся нерегулярно, и иногда интервал между записями мог достигать нескольких недель, и в него вносились те события, которые лично автор расценивал как важные. Записи дневник обычно создавались непосредственно в день, когда происходили описываемые в них события. Таким образом, из них можно понять непосредственную реакцию автора на те или иные события. Но всё же в будущем дневник подвергался авторской переработке, правда, не существенной.

В отличие от воспоминаний, дневник не является достоверным источником даже с чисто фактической точки зрения: часто автору попадалась та или иная информация, которую он заносил в дневник, а в последующих записях сам же её и опровергал.

Характеристика литературы.

Исходя из темы моей работы, данный раздел стоит посвятить не историографии самого процесса присоединения Средней Азии к России, а тем работам, в которых изучались различные точки зрения по данной проблеме.

Однако начать данный раздел считаю необходимым с рассмотрения одной из фундаментальных работ, в именно труде советского историка Н. А. Халфина «Присоединение Средней Азии к России», написанный в 1960-е годы.

Разумеется, политика России расценивается им как «захватническая и колонизаторская» [7, с.430]. Причинами завоевания Средней Азии, по его мнению, стали торговые интересы России в этом регионе, а также соперничество России с Великобританией [7, с.423]. Говоря об экономической интеграции, автор показывает, что увеличение объемов торговли происходило уже после подчинения той или иной территории к России. Что касается международного аспекта, то автор делает интересное наблюдение о том, что Российская армия не представляла угрозу Индийским владениям Британии, тогда как опасность подчинения последней Средней Азии была более чем реальна.

Халфин отмечает, что бенефициарами захватнической внешней политики становились представители Российского правящего класса. Для дворян это была возможность выслужиться, получить новые земли и переселить на них крестьян, для разрядки внутреннего напряжения. Буржуазия же была заинтересована в поощрении торговли и промышленности в том регионе.

Однако говоря о последствиях присоединения Средней Азии, он, придерживаясь марксистской методологии, указывает, что в целом оно было прогрессивным для данного региона: она способствовало распаду феодального, и укреплению капиталистического строя.

Переходя к современной историографии по обозначенной мною теме, необходимо рассказать про статью С. Н. Брежневой, О. А. Богдановой «Война Бухарского эмирата с Российской империи в воспоминаниях очевидцев».

В данной статье рассматриваются две точки зрения, характерные дял Бухары в период войны с Россией. Одну из них выражал Ахмад Даниш, а другую — Мирза Сами. Оба они были высокопоставленными бухарскими чиновниками.

Даниш в целом характеризовал ситуацию, сложившуюся в Бухарском эмирате в правление эмира Музаффара. Он критиковал как личные качества эмира, так и состояние армии, бюрократической системы и т. п. Критикует он и недооценку сил России эмиром. Именно в этом он видел причину поражения, которое потерпела Бухара. Если поначалу он считал эмира способным исправить сложившуюся ситуацию, то в дальнейшем он выступал уже за его свержение.

При этом для преодоления вышеназванных пороков он предлагает заимствовать опыт России.

Позиция же Сами, во многом противоположная мнению Даниша, характеризуется авторами статьи как русофобская. Основное внимание он уделяет важности священной войны с Россией, и мусульманскому духовенству, представители которого как раз и являлись самыми активными сторонниками газавата. При этом он игнорирует внутреннюю ситуацию в эмирате. В отличие от Даниша, он резко отрицательно относится к заимствованию чего-либо из России, начиная от железных дорог и телеграфа и заканчивая бюрократической системой.

Статья же Р. Ю. Почекаева также посвящена изучению различных точек зрения на процесс присоединения Средней Азии, но «по другую линию фронта» — в России.

Мнение провластных публицистов заключалось в том, Среднеазиатские государства варварские и нецивилизованные, они представляют из себя бандитские гнезда, в которых мучаются русские рабы [8, с.76]. Данная точка зрения была доминирующей на раннем этапе, и первые вести о победах над Кокандом и Бухарой были встречены с воодушевлением.

Однако в 1870-е годы в обществе стало превалировать негативное отношение к среднеазиатской политике. Автор выделяет три группы, выступавшие против активной среднеазиатской политики. Это были российские либерал-демократы, представители английской прессы и отдельные представители российской власти. Последняя группа, правда, слабо влияла на общественное мнение.

Автор отмечает схожесть аргументов первых двух групп — аргументы их заключались в том, что войны в Средней Азии были ненужными и затратными, а выгодны лишь казнокрадам.

Противниками присоединения Средней Азии являлись Министр иностранных дел Горчаков, который являлся последовательным англофилом, и Министр финансов, не желавший нести расходы, выгоды от которых были неочевидны: в течении длительного времени траты на Среднюю Азию превышали доходы. В этой связи он опровергает довольно распространенный тезис (встречающийся, к примеру, в вышеназванной работе Халфина) о том, что политика России преследовала лишь колониальные и захватнические цели.

В качестве заключения можно сказать, что точка зрения противников присоединения Средней Азии постепенно стала доминирующей [8, с.83].

1. Начало присоединения Средней Азии к России. Деятельность М. Г. Черняева.

Начать повествование считаю необходимым с 1864 года, когда началось собственно присоединение Средней Азии к России. Разумеется, различные военные экспедиции в этот регион происходили и раньше, однако они не будут рассматриваться в рамках данной работы.

Для начала необходимо описать ситуацию, сложившуюся в обозначенном нами регионе в середине 1860-х годов. В Средней Азии существовало 3 крупных государства — Коканд, Хива, Бухара, а на юго-западе находились земли Туркменских племен, характеризуемых Милютиным как кочевники [1, с.513]. В Центральной Азии Российская империя контролировала территории казахских жузов, (называемых киргизскими российских источниках), вплоть до реки Сырдарья. В административном отношении западная часть Казахстана находилась в подчинении у Оренбургского генерал-губернаторства, а Восточная — в составе Западносибирского генерал-губернаторства. На южных рубежах империи выделялись 2 оборонительные линии [1, с.513]. Одна из них — западная — проходила вдоль реки Сырдарья, от места её устья до крепости Яны-Курган, и войска, находящиеся на ней, также была в подчинении у Оренбургского генерал-губернатора. Восточная же линия, Заилийская, простиралась от крепости Пишкек до крепости Верный, и находилась в подчинении у Западносибирского губернатора. Как мы видим, характерной чертой тех мест было слияние военной и гражданской власти[1].

Говоря о силах, которые определяли политику Российском империи в Средней Азии необходимо выделить следующие. Во-первых, это Министерство иностранных дел, во главе с А. М. Горчаковых. В рамках данного министерства выделяется его Азиатский департамент, в чью компетенцию и входила Средняя Азия. Другой силой являлось Военное министерство во главе с самим Д. М. Милютиным. Наконец, немалым значением обладали представители местной власти, например — Оренбургский генерал губернатор. Стоит понимать, что данные «группы» отнюдь не являлись устоявшимися и организованными партиями, их выделение мною в значительной степени носит условный характер.

Предельно кратко позицию каждой из тех сторон можно обозначить следующим образом: МИД выступало против присоединения Средней Азии, оно «Противилось всякому нашему успеху (там)». Силой, которая наиболее активно выступала за присоединение, были представители местной администрации.

Наконец, в некотором роде промежуточную позицию занимало Военной министерство, которое, однако, было скорее склонно поддерживать вторых. Милютин отчасти пытается лавировать между двумя обозначенными выше лагерями, но в целом, как будет показано ниже, он относится с б о льшей симпатией к сторонникам активной азиатской политики. Так, он с оговорками принимает претензию МИДа в том, что военные действия в Средней Азии вызваны лишь произволом и стремлением к боевым отличиям у местных начальников. Но тут же стремится показать, что завоевание Средней Азии было вызвано военной и политической необходимостью, соседством с отсталыми, полудикими народами и не являлось Российской агрессией: «как трудно остановиться на заранее определенных рубежах, когда подобное соседство вызывает самой силой вещей неудержимое распространение сферы власти» [1, с.514]. Он показывает, что пассивная политика, которую поддерживал Горчаков, на тех рубежах невозможна из-за регулярно совершаемых с территории сопредельных государств набегов, которые, помимо очевидного ущерба, наносимого торговым караванам и войскам, ещё и дестабилизируют обстановку среди подчинявшегося Российской власти населения. Одним словом, дикие и полудикие народы по соседству с Россией или другой страной, особенно если к той или иной стране они настроенные враждебно, нужно было либо привести к покорности, либо терпеть от них постоянный урон.

На мой взгляд, данное объяснение причин присоединения Средней Азии выглядит вполне правдоподобным. В тех же воспоминаниях можно найти и конкретные примеры набегов: так, в конце описываемого нами года кокандцы атаковали подчинявшихся России киргизов (казахов). В ходе этих событий сильно пострадал отряд есаула Серова [1, с.518], который, будучи окружен, потерял почти половину воинов, и смог вырваться из окружения лишь благодаря героизму бойцов.

Между двумя названными выше оборонительными линиями располагался незащищенный участок в 750 верст[2]. Именно с соединения вышеназванных оборонительных рубежей и началось собственно присоединение Средней Азии. За проведение данной операции выступали директор Азиатского департамента МИДа сам Д А. Милютин [1, с.514], Н. П. Игнатьев (министр внутренних дел при Александре III), и чью сторону в итоге занял император. Горчаков же в целом выступил против данных действий, однако Игнатьев и Милютин «общими усилиями успокоили пугливость вице-канцлера». Как понятно из приведённого выше отрывка, Горчаков выступал против проведения данной операции. Необходимо обратить внимание и на то, что решение о соединении двух линий было принято в конечном итоге самим императором [1, с.514].

По результатам проведения данной операции была создана Кокандская линия, во главе с М. Г. Черняевым. Однако после этого Черняев принял решение о походе на Кокандский город Чимкент. Данное решение было принято лично Черняевым и не было санкционировано центральным правительством. Кроме того, в походе отказался участвовать и начальник Сырдарьинской линии Веревкин.

Милютин в целом одобряет это решение — ведь обладание данным городом было необходимо для закрытия последней бреши в обороне [1, с.516]: «Нельзя Черняева обвинять в излишней отважности и предприимчивости» [1, с.518].

Чимкентский поход Черняева окончился полной победой, несмотря на то что у русских было 10,5 рот пехоты, 250 казаков и 200 орудий, а у коканцев было 10 тыс. человек. На мой взгляд, численность русских войск, приведённая Милютиным является верной: у него в течении длительного времени был доступ к армейским документам, тогда как численность кокандцев, возможно, завышена. За взятие Чимкента Черняев был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени. Таким образом, правительство фактически поощряла присоединение новых территорий, даже если данная кампания не была одобрена властью.

Однако после взятие Чимкента Черняев двинул свои войска на столицу Коканского ханства — Ташкент. После первого штурма Ташкента Черняев был вынужден отступить.

Разумеется, МИД тоже выступил с резкой критикой Ташкентского похода Черняева, сетуя на то, что власть различными методами поощряет подобных деятелей, а не наказывает [1, с.520]. Однако в данном случае Милютин становится на сторону не лично Черняева, но в целом на сторону представителей власти на периферии: он отмечает опасность полного лишения их права предпринимать те или иные военные кампании по собственной инициативе исходя из сложившейся ситуации [1, с.520].

Наконец, в воспоминаниях Милютина можно найти и объяснение того, почему МИД выступало резко против любого продвижения в Среднюю Азию: любая активность русских войск вызывала ухудшение отношений с Англией [1, с.522]. Официальное объяснение, направляемое в Лондон, заключалось в том, что для обуздания неспокойных соседей-дикарей империя была вынуждена применять различные действия, в том числе и военные. Кроме того, было обещано то, что русские войска не будут находить южнее вновь созданной линии.

Интересно то, что Милютин пишет о том, что данное обещание было абсолютно бессмысленным и заведомо невыполнимым [1, с.522]. Однако здесь возникает вопрос, на который, на мой взгляд, нельзя дать однозначный ответ. Рассматривалось ли Милютиным данное обещание изначально как невыполнимое, или в тот момент о рассчитывал прекратить продвижение русских войск на юг, а данное замечание было вызвано тем, что в момент написаний воспоминаний он уже знал, что реализовано оно не будет?

В начале следующего 1865 г. Было принято решение о создании отдельной Туркестанской области, куда входили бы и вновь присоединенные территории. Во главе данной области был поставлен М. Г. Черняев. Данная мера была принята по результатам совещания, в котором участвовали Оренбургский, Западносибирский и Восточносибирский губернаторы, директор Азиатского департамента МИДа [2, с.116]. Что интересно, участвовавший в нем сотрудник МИДа Е. П. Ковалевский высказался за присоединение к России Ташкента и переноса туда столицы русских среднеазиатских владений, притом, но МИД в целом в очередной раз высказался против любых присоединений.

Вообще, из воспоминаний Милютина складывается впечатление, что за продвижение в Средней Азии выступали люди, хорошо знакомые или непосредственно работающие в данном регионе. В пример можно привести и самого Е. П. Ковалевского, или упомянутого выше Н. П. Игнатьева, которых Милютин характеризует как людей, хорошо знакомых с Азией: оба они бывали там в разное время возглавляли соответствующий департамент МИДа. Тогда как наибольшим противником активной азиатской политики оказывается А. М. Горчаков, человек, «почти не занимавшийся лично азиатскими делами и чуждый самых поверхностных знаний о ней [1, с.513]. Здесь можно заметить о что Милютин явно симпатизирует Игнатьеву и Ковалевскому, а не Горчакову.

Тем временем Черняев решил взять реванш за прошлогоднее поражение. Стоит обратить внимание, что что решение о данном походе снова принимал лично Черняев. По его словам, необходимость войны была вызвана тем, что Ташкент мог попасть под власть Бухары [2, с.117]. Официальный план Черняева заключался в создании вассального России государства со столицей в Ташкенте. На этот раз поход завершился весьма успешно — Черняеву удалось взять Ташкент и Чиназ

При этом отмечается, что начальнику Туркестанской области было прямо сказано о том, что император не желает новых территориальных приобретений [2, с.117]. Несмотря на это, за взятие Ташкента ему была вручена золотая сабля [2, с.119]. Иными словами, российская власть поощряла военные победы, пусть и совершенные вопреки её воле. Стоит отметить, что вопреки расхожему заблуждению, Черняев не был отправлен в отставку сразу после взятия Ташкента.

Стоит отметить, что опасения Черняева по поводу возможного вмешательства бухарцев были не напрасны: их отряд участвовал в обороне Ташкента. После победы Черняева бухарский эмир потребовал от русских освободить столицу Коканда. За это Черняев отдал приказ об аресте всех бухарцев на территории его области [2, с.119]. Однако эмир пожелал заключить мир с Россией, и с этой целью отправил посольство в Петербург, которое было задержано Черняевым. Эмир слал к Черняеву всё новых и новых послов, которые требовали отпустить их предшественников. В какой-то момент Черняев отпускает бухарских послов, и шлёт к эмиру своих людей. Тем временем вновь назначенному Оренбургскому генерал-губернатору приходит приказ не пускать бухарцев в Петербург, и они были задержаны. Когда весть об этом дошла до Бухары, аналогичная судьба постигла послов Черняева. Он решается на военную демонстрацию и идёт Дзюзаку, но вынужден отступить. Таким образом, переговоры о мире были сорваны.

Здесь нужно обратить внимание на следующее. Главы местной власти на окраинах империи фактически вступали в собственные дипломатические взаимоотношения с сопредельными странами. В изложенной выше истории можно различить послов лично Черняева и послов от Российского правительства. Стоит обратить внимание и на несогласованность действий Черняева и с Военным министром, и с императором, и даже с Оренбургским генерал-губернатором. Отчасти это можно объяснить отсутствием между ними оперативной связи, ведь телеграфа в том регионе ещё не существовало. С другой стороны, в действиях Черняева, на мой взгляд, можно усмотреть стремление «замкнуть» на себе всю среднеазиатскую политику, в том числе и дипломатию. Об этом говорит и то, что о Туркестане Черняев писал «Мною созданный край».

Так или иначе, переговоры между Россией и Бухарой оказываются сорванными, и Черняев отправляется в вышеупомянутый неудачный поход к Дзюзаку.

Необходимо обратить внимание и на отношение Д. А. Милютина к Черняеву. С одной стороны, он Милютин подвергает Туркестанского губернатора довольно жесткой критике: так, он пишет о нём как о человеке, «самодурство которого дошло до явного нарушения основных правил службы» [2]. Он пишет о нём, что его «Честолюбие и самомнение … уходили до умопомрачения»; кроме того, многие его действия были продиктованы лишь личной жаждой славы. Т. е. по сути он обвиняет Черняева в том, в чём Черняева, по его же словам, регулярно обвинял МИД, но, как мы помним, с критикой МИДа Милютин был не согласен.

Но стоит обратить внимание, что в воспоминаниях отсутствует критика Чернява за сам факт совершения им не одобренных вышестоящим начальством военных походов. Критике же подвергались отдельные авантюры Черняева, заканчивающиеся поражениями, такие как первый Ташкентский поход, срыв переговоров и поход к Дзюзаку. Также Милютин отмечает и расстройство в финансовой сфере по итогам деятельности Черняева. Из этого можно сделать вывод, что Милютин по факту допускал ведения Черняевым самостоятельной политики, вплоть до развязывания по собственной инициативе войны. Однако это и не удивительно: как уже отмечалось, Милютин явно не считал то же самое МИД компетентным в вопросах азиатской политики. Он явно осознавал, что люди на местах могут быть намного более осведомленными в ряде вопросов. Объектом критики местные военачальники становились лишь тогда, когда они терпели поражения.

Объяснение этого было дана самим Милютиным: он постоянно отмечает, что силу русских в Средней Азии были очень незначительны, и поэтому важнейшим фактором удержания власти был авторитет среди местного населения, который очень сильно страдал от любого поражения армии.

Другой причиной для критики могло стать, что Черняев получил приказ от самого Милютина не идти на Ташкент. Т. е. Черняев не проявлял инициативу, а фактически нарушал прямые приказы, к тому же исходящие от Милютина лично.

Но, с другой стороны, то, что Милютин, в целом склонный отстаивать позицию местной власти, а не канцлера, по сути соглашается с частью претензий последнего к Черняеву (хотя прямо об этом и не заявляет), говорит скорее о том, что данная критика Туркестанского губернатора не была беспочвенной. Однако можно найти и другую причину критики Милютиным Черняева. Так, в самих воспоминаниях упоминается то, что после отставки и возвращения в Петербург Черняев и Милютин довольно жестко конфликтовали: так, Черняев пытался очернить своего преемника Романовского, а также сдружился с одним из наиболее ярых противников Милютина — Петром Шуваловым [2, с.442]. Военный министр даже называл Черняева своим «личным врагом». возможно, критика Черняева была безосновательной, и был вызвана последующей враждой. Однако для полного ответа на данный вопрос недостаточно изучения лишь одного источника, поэтому окончательный ответ на него не будет дан в рамках данной работы.

2. Завоевание Бухарского эмирата и Хивинского ханства.

Так или иначе, Черняев был отправлен в отставку и заменен на Д. И. Романовского. Черняев был снова изображен в максимально непритягательном ключе: сначала он оскорблял Романовского, а затем расплакался. Упоминается и то, что финансовые дела в области находились из-за него в полном упадке. Милютин явно считал и то, что с Черняевым поступили даже слишком мягко: «Государь принял Черняева более благосклонно, чем тот заслуживал». Подобное наводит на мысль о том, что, если Милютин, человек, склонный оправдывать представителей местной власти, особенно если они не терпели серьезных поражений, (о чем уже говорилось выше и будет сказано ниже), настолько серьёзно критикует Черняева, то эта критика явно не была беспочвенной, хотя, возможно, и является несколько завышенной.

Тем временем Романовский одержал победу над бухарцами под Ирджаром. Помимо замечания, сопровождающего описание почти каждой кампании о том, что русские уступали на поле боя в численности, здесь многократно повторяется тезис о том, что победа была полной неожиданностью для всех.

После взятия Романовским Ходжента бухарцы попросили перемирия, которое было подписано. Купцы и послы обоих стран были отпущены, и стороны стали ждать прибытия генерал-губернатора для подписания мирного договора.

Однако оренбургский губернатор Крыжановский потребовал огромную контрибуцию и поставил ультиматум о выплате всей этой суммы в течение 10 дней. Бухара не выполнила требований, война началась. В целом она была успешной для России — были взяты Ура-Тюбе и Дзюзак.

Кржижановский, таким образом, выступал главным инициатором войны. Это признает и сам Милютин — он пишет, что война была нужна лично губернатору, и в целом выражает своё удивление по поводу подобного решения Крыжановского.

Разумеется, против Крыжановского тут же выступило и Министерство иностранных дел. В воспоминаниях приводится отрывок из письма будущего канцлера к военному министру, в котором он осуждает возобновление войны. В ответе на это письмо Милютин отрицает свою причастность этому, и указывает на то, что данная кампания являлась личной инициативой Оренбургского генерал-губернатора. Позже, на совещании у императора с участием Милютина и Горчакова было принято решение избегать новых завоеваний. Говоря о следующем, 1867 годе, Милютин практически не говорит о военных действиях в Средней Азии, упоминая разве что несколько неудачных атак эмира на занятую русскими крепость Яны-Курган. После этого бухарский эмир отправил послов Крыжановскому. Примерно в это время мир был заключен и с Коканом, но об его условиях речь пойдёт ниже.

Против дальнейших завоеваний и МИД, и военное министерство, и лично император. Однако после довольно продолжительных переговоров, затягиваемых Бухарой [3, с.59], и закончившихся ничем, на этот раз — из-за Бухары, и России в начале 1868 г. был объявлен газават. Стоит обратить внимание, что поход Крыжановского закончился ещё в 1866.

В ответ на это русские войска, на этот раз под предводительством К. П. Кауфмана, взяли столицу Бухарского эмирата Самарканд [3, с.61]. Однако после ухода основных русских сил бухарцы восстали, но героическими усилиями гарнизону удалось выстоять до подхода помощи в лице вернувшегося отряда Кауфмана. Вскоре после этого был заключен мир России и Бухарского эмирата [3, с.62]. МИД, как обычно, выступил против присоединения Самарканда, но благодаря Кауфману это требование было проигнорировано.

К началу 1869 года власть России так или иначе признали Коканд и Бухара, расположенные на Востоке Средней Азии. Независимыми оставались Хивинское ханство и многочисленные кочевые и полукочевые племена.

Очень серьезную проблему для России представляло Хивинское ханство. Хивинские власти не отпускали русских пленных, отказывались вступать в дипломатические отношения, с территории Хиву на Россию совершались регулярные грабительские набеги, а сама Хива стала убежищем для беглых российских преступников [3, с.220]. Хивинские отряды не нападали на русские войска, а грабили лишь очень маленькие отряды, торговые караваны, транспорт, или подчиняющихся России киргизов. Как мы видим, данная ситуация очень схожа с тем, что происходило во времена независимости Бухары и Кокана.

Так, в 1869 произошло антирусское восстание киргизов, которое было усугублено вышеописанным влиянием Хивы. Наиболее важным является то, восстание разрушило традиционные пути сообщения между Туркестаном и Россией, что мотивировало последнюю к поиску новых. И наиболее важным шагом по их покорению в 1869 стало основание Красноводска, крепости на Восточном берегу Каспийского моря.

Данная кампания очень серьезно отличалась от многих предыдущих. Во-первых, она не являлась инициативой представителей местной власти: план войны был подготовлен в Военном министерстве, и утвержден государем [3, с.220]. В этом плане она была чуть ли не первой с 1864, во всяком случае, иные в дневниках Милютина не упомянуты. Проект Красноводской операции был подготовлен еще в 1865, но длительное время откладывался. Наконец, реализовывали данный план не Туркестанские, а Кавказские армии, в его утверждении активную роль сыграл великий князь Михаил Николаевич, наместник на Кавказе [3, с.221].

Реализация данного проекта прошла в целом мирно –с батальон пехоты и 50 казаков пересекли Каспийское мире, и высадившись, не встретили сопротивления местного населения.

Далее на протяжении 1870–1872 гг. в русско-хивинских отношениях в целом сохранялся status quo. Хивинский хан не отвечал на письма Кауфмана, а ханским послам в Оренбурге заявлялось, что переговоры возможны только после освобождения всех русских, насильно удерживаемых в Хиве. Хивинские «шайки» продолжали атаковать Россию [3, с.324], и поощрять мятежных киргизов [3, с.324]. Кауфман несколько раз выражал надежду уладить дело мирно, но одновременно отмечал то, что подобный план может провалиться [3, с.433], особенно учитывая то, что доселе в этом регионе успехи не достигались без боя. Милютин подчеркивает крайнее миролюбие Кауфмана, и показывает то, что война с Хивой была совершенно необходима [3, с.543]. Наконец, в 1872, после очередного отказа послам Хивинского правителя в начале переговоров в связи с отказом последнего освободить русских поданных, хан обратился за помощью к вице-королю Индии. Но англичане отказались предоставить Хиве помощь, и рекомендовали вступить в мирные взаимоотношения с Россией. Как мы видим, англичане также опасались войны с Россией, во всяком случае, не готовы были её начинать из-за Хивы.

В итоге на совещании у императора был утверждён подготовленный Военным министерством план покорения Хивинского ханства. Как мы видим, непосредственное участие Петербурга в планировании и утверждение военных операций в Средней Азии стало обычным после 1869 г.

Согласно данному плану, идти на Хиву должны были 3 отряда, один из Оренбурга, Туркестана и Красноводска.

Согласно соглашению с Англией, северной границей их владений признавалась река Амударья [3, с.544]. По этой причине МИД настояло на том, что Хивинское ханство можно было привести к покорности, но никак не оккупировать.

Описание Хивинского похода в воспоминания Милютина уже не попало, но его ход можно восстановить по его дневникам.

Красноводский отряд Маркозова был вынужден повернуть назад, не доходя до Хивы. Милютин признает данное решение оправданным [4, с.35], и в целом признает выбранный командиром путь ошибочный. При этом Оренбургский отряд Веревкина и Туркестанский отряд Кауфмана добрались до столицы Хивинского ханства.

Согласно первым донесениям, Хива была взята без боя, а хан скрылся. Однако, согласно последующим записям, дело обстояло по-другому. Кауфман договорился о сдаче города, и вступил в него, в то время как отряд Веревкина штурмовал город с противоположной стороны, и что данный инцидент вызвал конфликт Черняева с Веревкиным и отъезд последнего, под предлогом раны.

Здесь стоит отметить то, с этого года в Туркестане начинается использование принципиального нового средства связи, которое не упоминается в воспоминаниях: речь идёт о телеграфе [4, с.37]: то первое донесение было передано именно с его помощью. Что интересно, мне не удалось найти информацию про открытие телеграфа в дневниках: в них просто сказано о том, что пришла телеграмма из Ташкента, и только читая воспоминания и помня, что телеграф там не упомянут, можно судить о том, что он появился.

Но, как мы видим, телеграфная связь была довольно ненадежной: переданные по неё сведения были очень краткими и недостоверными, а полная информация содержалась уже в письме, доставленном курьером.

В этом же письме Кауфман предложил потребовать у Хивы контрибуцию, и, вопреки первоначальному плану, аннексировать часть Хивинских территорий [4, с.37]: здесь стоит обратить внимание на то, что ранее подобные решения принимались без обсуждения со столицей. Вообще, как уже было неоднократно показано выше, можно заметить постепенное упрочнение связей между столицей и среднеазиатскими владениями России. Отчасти это можно объяснить появлением телеграфа.

Завершая историю присоединения трех крупных среднеазиатских государств, необходимо рассказать о ликвидации Коканского ханства. После того, как в 1875 в Коканде началась смута, Милютин и Кауфман предложили государю его ликвидировать [5, с.33], с чем государь и согласился, и отдал по телеграфу соответствующий приказ генералу Г. А. Колпаковскому. Реакция МИД не совсем понятна: в одной дневниковой записи Милютин отмечает, что решение о присоединении Коканда было выслушано Горчаковым «не без удовольствия» [5, с.33], тогда как потом он пишет о том, что с присоединением Коканда Горчаков «смирился».

Здесь стоит, и подробнее рассмотреть то, как именно покоренные территории включались в состав империи. Первоначально завоеванные города присоединялись по воле взявшего их полководца: таким образом был присоединен, к примеру, Ташкент. При этом, судя по всему, заключалось что-то наподобие устного соглашения с представителями местного населения. При вхождении Ташкента в состав России его жителям было обещано сохранение их веры и освобождение от военной службы. При окончательном присоединении Коканда «депутации разных городов» просили о принятии в подданство «Белого царя» [5, с.41]. Иначе обстояла ситуация в случае, если государства не присоединялись, а становились вассалами. Важным условием в этом случае выступала свобода торговли: так, при заключении мира с Коканом было объявлено равноправие Российских и Коканских купцов на территории обоих государств [3, с.59], т. е. российские купцы имели право торговать в Коканде. Как мы видим, важным направлением российской политики была экономическая экспансия в Среднюю Азию, которая, по понятным причинам, не могла происходить без подчинённыя данных территорий. Важным условием мира была и политическая лояльность. В отличие от Коканда, Хива и Бухара не нарушали условия этой лояльность. Так, Хивинский хан даже поздравлял Кауфмана с победой над правителями Кашгара. Россия же и сама могла предпринимать шаги для усиления лояльности местных правителей: так после покорения в 1870-м году Шахрисабзского бекства, чьи правители в прошлом были вассалами Бухары, территория бекства вошла в состав эмирата, а не России. Вообще стоит отметить, что Россия не рассматривала непосредственное присоединение территорий как самоцель.

Вообще, Милютин отмечает, что присоединение Средней Азии не имело своей целью ограбление этих территорий: Самарканд после взятия его русскими войсками «тот же день приобрел свой обычный вид» [3, с.58]. Россия обладала своего рода цивилизаторской миссией по отношению к отсталым Среднеазиатским государствам: «Дикий, неприглядный край пробуждался от многовекового сна» [3, с.58].

Отдельно стоит остановиться на административно-территориальном делении Туркестана. Первоначально, как уже говорилось, существовало 2 генерал-губернаторства — Оренбургское и Западносибирское. В результате объединения двух оборонительных линий была образована Туркестанская область. В 1867 было образовано новое Туркестанское генерал-губернаторство, в которое входили Сырдарьинская и Семиреченская области. После основания Красноводска в 1869 западная часть Средней Азии перешла в состав Кавказского генерал-губернаторства. В 1876 территория Кокандского ханства была включена в состав Туркестанского генерал-губернаторства как Ферганская область [5, с.41]. Стоит отметить, что данные решения принимались на совещании у императора, и им же утверждалось. Т. е. вопрос административно-территориального деления никогда не входил в компетенцию местных властей.

Заключение

Обобщая вышеизложенный материал, можно выделить следующие факторы, приведшие в итоге к присоединению Коканда и Бухары к России:

1. Набеги, которые они совершали на территорию России, от которых страдали войска, торговые караваны, мирное население.
2. Напряжённость, которую создавало подобное соседство среди казахов.
3. Стремление установить торговые связи с данными странами.
4. Стремление отдельных представителей местной власти к получению наград, к продвижению по службе, просто к проявлению личного героизма.

Как мы видим, геополитические причины, соперничество с Англией, исходя из воспоминаний Д. М. Милютина, к причинам присоединения Средней Азии отнести сложно, во всяком случае, на данном этапе. Напротив, люди, отвечавшие за внешнюю политику, выступали против продвижения в том регионе.

Говоря о различных «партиях», определявших азиатскую внешнюю политику, нужно выделить следующие:

1. МИД и лично канцлер А. М. Горчаков — наиболее радикальные противники присоединения Средней Азии.
2. Отдельные чиновники МИДа, в первую очередь из Азиатского департамента, временами поддерживающие те или иные кампании в том регионе.
3. Военное министерство и лично Д. А. Милютин.
4. Представители местной власти России в Центральной Азии, которые и были инициаторами большинства ранних военных кампаний. На более позднем этапе походы были организованы или санкционированы верховной властью.

Литература:

1. Милютин Д. А. Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1863–1864. М., 2003.
2. Милютин Д. А. Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1865–1867. М., 2005.
3. Милютин Д. А. Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1868 — начало 1873. М., 2006.
4. Милютин Д. А. Дневник генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1873–1875. М., 2008.
5. Милютин Д. А. Дневник генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1876–1878. М., 2009.
6. Милютин Д. А. Дневник генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1879–1881. М., 2010.
7. Халфин Н. А. Присоединение Средней Азии к России. М., 1965.
8. Почекаев Р. Ю. Присоединение Средней Азии к Российской империи и борьба за общественное мнение в России (1840–1910-е гг.) // «Живем дружно, 'молодые' разного возраста»...: сборник статей в память востоковеда-тюрколога, академика А. Н. Самойловича. М.: Пробел-2000, 2012. С. 75–86.
9. Айрапетов О. Р. Внешняя политика Российской империи. 1801–1914. М., 2006
10. Брежнева С. Н., Богданова О. А. «Война Бухарского эмирата с Российской империи в воспоминаниях очевидцев» // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология: научный рецензируемый журнал. научный рецензируемый журнал: scientific peer-reviewed journal: Выпуск 44. N. 22 (271) / Декабрь 2017., С. 106–114.

---

[1] См. приложение.

[2] См. приложение 1.