Роман Достоевского полифонический, значит на пути поиска Истины есть возможность её не найти вовсе. Если дать определение Истины в корреспондентском ключе, то в таком раскладе мысль должна соответствовать своему предмету, но это не снимает вопросов в романе, так как противоречия, возникающие в ходе повествования, вызваны именно такой постановкой вопроса. Красота как эстетическая категория, здесь может служить ориентиром на пути к Истине, она объективна, потому что Достоевский никому из героев не даёт усомниться в ней, а значит, автор наделяет априорной интуицией эстетического созерцания каждого персонажа. «Этакая сила!» — так оценивает красоту писатель, но сила сама по себе не имеет никакой цели, она просто есть, и вопрос как ей воспользоваться.
Ключевые слова: истина, красота, нравственность, дуальность, категорический императив, онтология, христология, модальность.
Роман «Идиот», если всматриваться в его смысловые структуры, состоит из двух наполнений — нравственность и красота, которые проявляются в поступках и лицах персонажей произведения. В качестве главного героя, тот который «положительно прекрасный человек», выступает идиот «последний в своем роде», и вся прекрасность начинается с его поступков, отношению к другому, с его миросозерцания в целом, что выводит на внутренний план, то есть на нравственность. Действительно по ходу романа нет оценки внешности князя от нарратора по типу «красив собой», когда как этим он удостоил противника Мышкина Ганю Иволгина: «Это был очень красивый молодой человек <…> с умным и очень красивым лицом» [2, с. 25]. Гаврила Иволгин и Лев Мышкин противопоставлены так же и внутренним наполнением, где Иволгин полная противоположность князю, в нем есть порочные начала — алчность, высокомерие, склонность к интригам, что нельзя сказать о князе. Любопытно, что эти герои на протяжении романа вовлечены в конкурентную игру, в которой цель прекрасная женщина, и даже не одна. Автор сталкивает двух интересантов разных модальностей перед лицом красоты, где у каждого разные интересы. Героиня Настасья Филипповна, чьё расположение ищут князь и Иволгин, наделена атрибутивностью красоты: «удивительно хороша! — прибавил он тотчас же с жаром. На портрете была изображена действительно необыкновенной красоты женщина» [2, с. 33], такую оценку давал князь, увидав её впервые, когда уже было практически всё решено у Иволгина — отличная партия, в которой достаточно дотянуться до красоты и в руках окажутся заветные тысячи. С другой стороны готовы давать сотни тысяч, лишь бы овладеть красотой Барашковой, с такими условиями выступал ещё один герой романа Рогожин, чей внешний вид, так же как и князя, ничем не особенным не выделялся. Значит, на пути к заветной цели стоят три интересанта, которые преследуют интересы разной направленности. Иллюстрацией может послужить то, как презентуют герои свои стремления: «…Вот эту-то я всю гимнастику и перескачу, и прямо с капитала начну; чрез пятнадцать лет скажут: «вот Иволгин, король Иудейский»» [2, с. 131] — декларировал Иволгин в исповеди Мышкину. «Ах, кабы добра! Все было бы спасено!» [2, с. 39] — со стороны князя, наконец, резкое и немногословное Рогожина: «Моя! Всё мое! Королева! Конец!» [2, с. 180]. У Гаврилы присвоение денег через красоту Настасьи Филипповны, у Парфёна присвоение красоты Барашковой через деньги. Если обобщить, то в контексте поэтики Достоевского красота может быть не сводима к нравственности, как и нравственность к красоте, но если они имеют шанс соединиться, проявляется трансцендентальная сила, что может служить в спасении мира. Поэтому Мышкин вдохновенно роняет: «Ах, кабы добра! Все было бы спасено!», здесь автор и закладывает свой концепт.
Итак, Настасья Филипповна красива, но глубоко несчастна. Она вышла в свет как бы свободной из наложницы господина Тоцкого скептика и светского циника: «…опозорит, разобидит, распалит, развратит, уедет, — так тысячу раз в пруд хотела кинуться» [2, с. 181]. Что это, если не умерщвление нравственного начала Настасьи Филипповны. Он «человек высшего света, с высшими связями и необыкновенного богатства» [2, с. 41] сделал именно то, что «гуляет» в головах конъюнктуры — взял и присвоил. Для более точного представления бинарной оппозиции топики романа, может послужить система И. Канта. В романе есть два типа персонажей, где носитель «главного ума» или чистого разума является Лев Мышкин, и напротив представители «общества рассудка» где норма поведения, которая установилась при определённых правила диктует рассудок, что на деле выливается в сплошные интриги, падения, предательства. Красота — «страшная сила», в руках у Тоцкого действительно показала себя, когда красота с именем Настя превратилась в Настасью Филипповну, не зря в интертекстуальном анализе её сравнивают с пушкинской Клеопатрой. «Красоту трудно судить; я еще не приготовился. Красота — загадка» [2, с. 82]. Да, цель князя может выражаться в любви, но как таковой в проявленных действиях в виде обладания нет: «Красота есть форма целесообразности предмета, воспринимаемая в нем без представления о цели» [3, с. 105]. Мышкин так и не смог «настроить» красоту Настасьи Филипповны, говоря о её помешательстве (смешение, помешать), она как неукротимый зверь постоянно ускользала от него.
Настасья Филипповна не единственная обладательница красоты, что и побуждает, видимо князя написать Аглае. Но, как и в первом случае, эта красота подвержена правкам общества рассудка: «Девка своевольная, девка фантастическая, девка сумасшедшая! Девка злая, злая, злая!» [2, с. 335]. Но в этом союзе не усматривается спасение, не видится то желание Мышкина спасти или «ах, кабы добра». Напротив, за то время, что князь проводит с Аглаей, то и дело он преследуется видениями Барашковой. Дело в том, что красота Аглаи той же природы, что и Барашковой. Аглая надежда для замысла Мышкина спасти мир красотой, что и понимает Барашкова, которая уже положила себя на смертный одр.
Барашкова видит в Аглае чистоту, которую лишилась она сама, понимая, что именно это и нужно для замысла, и символично описывает тот самый мир, который будет спасён в метафоре картины: «Он смотрит вдаль (Христос), в горизонт; мысль великая, как весь мир, покоится в его взгляде; лицо грустное. Ребенок замолк, облокотился на его колена, и подперши ручкой щеку, поднял головку и задумчиво, как дети иногда задумываются, пристально на него смотрит. Солнце заходит…» [2, с. 476]. Очевидно, что Настасья Филипповна в Христе видит самого князя (что коррелирует с представлением автора о герое), ребёнок же — сама Аглая, так как она не порочна.
Эта идея Достоевского явно христологического толка, замысел Истины, который вкраплён в его онтологический конструкт. Совершенство можно понимать и как идеал, ведь они синонимичны, в это семантическое поле так же входит и красота. Вспоминается наречённый Достоевским князь-Христос и положительно-прекрасный человек, что явным образом показывает ассоциативный ряд писателя, где можно увидеть словосочетание «прекрасный Христос». Красота во Христе есть Истина, которая показывается, которая переживается, как на интуитивном уровне, так и чувственном, что в конечно счёте и спасёт мир. По утверждению самого Достоевского на свете есть одно только положительно прекрасное лицо — Христос, это прекрасное лицо есть Истина ведь в строках в Евангелие от Иоанна сказано: «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» [4, с. 86].
Литература:
- Достоевский Ф. М. Идиот: роман / Ф. М. Достоевский. — Санкт-Петербург: Азбука-Аттикус, 2021. — 640с.
- Кант, И. Критика способности суждения / И. Кант. — Москва: Искусство, 1994. — 367с.
- Савинков, С. В. Перевоплощение смысла в творчестве Достоевского: семиотические заметки: монография / С. В. Савинков, А. А. Фаустов, К. Кроо. — Воронеж: Издательский дом ВГУ, 2020. — 394 с.
- Евангелие от Иоанна. / Составитель: Лагунов А. — Москва: АНО Центр Никея, 2019. — 128 с.
