Ограничение прав и свобод человека и гражданина



Тема ограничений прав и свобод человека и гражданина пользуется повышенным вниманием со стороны исследователей. А с учетом того, что в условиях развития современного общества регулярно появляются новые и трансформируются уже традиционные ограничения основных прав личности, к настоящему времени выработано несколько подходов к типологии ограничений.

Так, целая группа авторов придерживается концепции разделять все права и свободы личности на те, которые подлежат и, напротив, не подлежат ограничениям, и уже исходя из этого, изучать сами возможные ограничения. И профессор А. А. Ковалев, и профессор С. В. Бахин говорят о наличии абсолютных прав, которые не могут ограничиваться ни при каких условиях (право на жизнь, свобода мысли и др.). Значит, вводимые в отношении таких прав и свобод ограничения всегда должны считаться неправомерными. Ограничения таких прав и свобод, как право на свободу передвижения, право на мирные собрания и т. д., могут быть правомерными, но лишь при условии их обоснованности и соразмерности [3].

Конституционный Суд РФ в своих решениях последовательно отстаивает позицию о том, что абсолютные права и свободы человека представляют собой отдельную категорию прав и свобод, поскольку они не подлежат ограничению ни при каких обстоятельствах. Федеральный законодатель не вправе ограничивать абсолютные права и свободы ни по одному из критериев. И, наоборот, — конституционные права и свободы, которые не носят абсолютного характера, исходя из финансовых, экономических, социальных и др. условий, могут ограничиваться законодателем в конституционно значимых целях, при обязательном соблюдении при этом требований Конституции РФ [2].

Придерживаясь такого же подхода, слишком категоричным видится утверждение Т. Я. Хабриевой и В. Е. Чиркина о том, что «абсолютных прав и свобод нет и быть не может, все они могут быть ограничены» [12]. Не соглашаясь с ним, в качестве примера можно привести отнесение к числу абсолютных прав права на жизнь. К этому праву попросту логически невозможно применить используемый в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ термин «ограничение прав и свобод человека». Если лицу причиняется смерть, то это никак не «ограничение» его прав; в случае смерти лицо не может быть восстановлено в правах, потому что при отсутствии жизни права становятся бессмысленными.

Однако чаще на страницах юридической литературы встречаются более узкие классификации ограничений прав и свобод граждан, но одновременно с этим сопровождающиеся более подробным обоснованием.

В частности, К. И. Слесарский все ограничения конституционных прав и свобод личности делит на три вида: 1) общего действия; 2) вводимые в условиях особых правовых режимов; 3) обусловленные особым правовым статусом граждан. Одновременно с этим, автор уточняет, что ограничения, устанавливаемые при военном и чрезвычайном положении, отличаются от иных видов ограничений тем, что всегда являются временными, имеющими в своей основе федеральный конституционный закон [9].

А. А. Уваров также предлагает подразделять все ограничения на три группы, но несколько в ином виде: общие и специальные ограничения, а также ограничения, введение которых вызывается возникновением чрезвычайных ситуаций. По мнению автора, в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ речь идет именно об общих ограничениях прав и свобод человека. Другими словами, это ограничения, вводимые федеральным законом в отношении всех граждан, но лишь при возникновении необходимости защитить основы конституционного строя, нравственность, здоровье, права и законные интересы других лиц, а также обеспечить оборону страны и безопасность государства. Ограничения прав и свобод специального характера касаются только должностных и иных лиц, правовой статус которых может корректироваться в сторону «сужения» в целях эффективного выполнения возлагаемых на них полномочий (к примеру, это касается депутатов, судей, военнослужащих и т. п.). Что касается ограничений прав и свобод, связанных с чрезвычайными ситуациями (стихийными бедствиями, массовыми беспорядками, эпидемиями и т. п.), то они обуславливаются потребностью реализации срочных мобилизационных мероприятий, затрагивающих большое количество людей и объектов, при одновременном наличии ограниченных материальных, организационных и иных ресурсов [10].

Представляется, что в позиции А. А. Уварова во многом верна, но в ней допущена некоторая неточность в виде смешения двух разновидностей ограничений: постоянных и временных. Их отличия удачно описаны С. В. Сергеевым. Он утверждает, что подразделение ограничений прав и свобод личности на постоянные и временные является достаточно четким. Первые (постоянные) органически связываются с самой сущностью соответствующего субъективного права; тогда как действие вторых (временных) преимущественно определяется наличием особого правового режима, который объявляется на территории всего государства или его части в связи с возникновением чрезвычайных обстоятельств, но затем обязательно отменяется [8].

В контексте вышесказанного, нельзя не отметить, что если ранее все приведенные выше рассуждения о видах и пределах ограничений прав и свобод граждан в основном интересовали узкую группу лиц (в первую очередь, правоведов и практикующих юристов), то в 2020 г. они стали предметом обсуждения широких масс, не только в России, но и по всему миру. Причиной этому явилась коронавирусная инфекция (COVID-19), признанная ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения) 11 марта 2020 г. пандемией.

Как показало время, пандемия COVID-19 стала действительно серьезным испытанием для государства и права. Опасность и быстрое распространение болезни поставили на повестку дня важные вопросы об ограничении основополагающих прав и свобод личности, до того казавшиеся незыблемыми и абсолютно гарантированными. Как справедливо указывалось М. А. Илесанми еще до начала распространения новой коронавирусной инфекции COVID-19, пандемии опасных для человека заболеваний влекут за собой активное применение ограничений прав и свобод человека. Целью таких ограничительных мер были локализация и прекращение стремительного роста числа инфицированных [6]. Вместе с тем, не вызывает сомнений, что любое ограничение прав и свобод должно иметь свои явные пределы — какими бы тяжелыми ни были последствия эпидемий и пандемий. Это вызвало всплеск научного интереса к вопросу правомерности/неправомерности ограничения прав и свобод человека в условиях глобальной борьбы с коронавирусом.

В обзоре, который уже проведен Т. А. Грищенко и В. Г. Когут, говорится о произошедшей всего за два года переоценке границ: свободы слова; свободы собраний и свободы передвижений; права на тайну личной жизни и конфиденциальность информации; права на труд [5]. Схожие выводы присутствуют и в работе А. С. Урошлевой, которая, указывая на вынужденность государств охранять, в первую очередь, такой публичный интерес, как общественное здоровье (public health), в числе значимых последствий принятых ими «карантинных» мер выделяет ограничения, которым подверглись: свобода передвижения и свобода собраний, право на неприкосновенность частной жизни, свобода вероисповедания в части отправления религиозных культов, право на доступ к государственным «услугам» (включая право на доступ к правосудию и медицинской помощи) [11].

В такой ситуации О. В. Боднарчук считает во многом логичным рекордный рост жалоб в Европейский суд по правам человека. По мнению заявителей, пандемия коронавирусной инфекции COVID-19, напрямую затронула их права и свободы. В частности, ограничениям подверглись право на демонстрации, религиозные собрания и коллективные богослужения, право на публичное судебное разбирательство, право на свидания с осужденными и др. Неправомерным просили признать даже закрытие фитнес-клубов в период самоизоляции [4].

В Российской Федерации экстраординарное правовое регулирование, сложившееся в 2020 г., также вызвало неоднозначную оценку среди населения. Появилось на этот счет и определенное протестное движение против действий властей, выразившееся в поступлении и в Конституционный Суд РФ, и в суды общей юрисдикции многочисленных обращений, в которых требовали дать оценку на предмет законности «антиковидных» мер ограничительного характера. По словам С. Г. Павликова, ограничения, введенные весной 2020 г., помимо потока исковых заявлений к региональным правительствам, повлекли различные призывы о введении чрезвычайного положения, распространение в социальных сетях целых петиций о запрете главам субъектов РФ вводить ограничения прав и свобод человека и т. д. [7].

Действительно, в условиях борьбы с коронавирусом на граждан начали возлагаться нетипичные обязанности. И речь идет не только о ношении масок в общественных местах, запрете посещать эти места и в некоторых городах — даже выходить из дома без необходимости. Например, в обязанности работника стало входить незамедлительное информирование работодателя о наличии у него или совместно проживающих с ним лиц определенных хронических заболеваний, беременности, симптомов ОРВИ, COVID-19, участие в организуемых работодателем медицинских обследованиях, соблюдение социальной дистанции на рабочем месте. В свою очередь, работодатели стали обязаны регулярно проводить термометрию и дополнительные санитарные мероприятия на стационарных рабочих местах; организовывать проведение медицинских обследований и др.

Руководство Российской Федерации также могло объявлять карантин, самоизоляцию и действие других мер ограничительного характера в соответствии с Федеральным конституционным законом от 30 мая 2001 г. № 3-ФКЗ «О чрезвычайном положении» [1], имеющим четкий алгоритм реализации государственной политики в условиях режима чрезвычайного положения. Указанный акт разработан на два случая: попытка насильственного захвата власти; и чрезвычайные ситуации природного и техногенного характера, в том числе эпидемии и эпизоотии, повлекшие (могущие повлечь) человеческие жертвы и нанесение ущерба здоровью людей.

Ограничения, предусмотренные в Федеральном конституционном законе от 30 мая 2001 г. № 3-ФКЗ, вполне соответствовали ситуации, сложившейся на начало весны 2020 г. Действовали: ограничения на свободу передвижения; усиленная охрана общественного порядка; запрет осуществления отдельных видов финансово-экономической деятельности, включая перемещение товаров, услуг и финансовых средств; ограничения на движение транспортных средств с возможностью их досмотра.

В качестве итога проведенного изучения научно-теоретического обоснования ограничений прав и свобод человека может служить утверждение о том, что человек, его жизнь, права и свободы — это высшая ценность государства, так это понимается в многочисленных международных актах и в Конституции РФ. Перечень прав и свобод человека и гражданина гарантируется государством в пределах, установленных нормами Конституции и соответствующих ей иных нормативных правовых актов. При этом возведение конкретной разновидности прав и свобод до конституционного уровня и объявление в Конституции об их гарантированности предполагает возложение на государство особой обязанности обеспечивать реализацию этих прав и свобод. Законодатель при принятии законов обязан исходить из конституционных пределов допустимого ограничения прав и свобод человека и гражданина, не искажая существа конституционных прав и свобод и не вводя таких ограничений, которые не согласуются с конституционно определенными целями. И, несмотря на то, что приведенные в Основном Законе страны формулировки об основаниях и пределах допустимого ограничения прав и свобод во многом служат только ориентиром для действий, потому не содержат конкретных предписаний на каждый конкретный случай, опора на них позволяет не допускать перевеса в пользу частных или публичных интересов. Так, в частности, было в условиях распространения новой коронавирусной инфекции, поставившей перед государством задачу оперативно и эффективно противодействовать этой угрозе, защищая жизнь и здоровье граждан, в ущерб другим их правам и свободам.

Литература:

1. Федеральный конституционный закон от 30.05.2001 № 3-ФКЗ «О чрезвычайном положении» (ред. от 03.07.2016) // Собрание законодательства РФ. 2001. № 23. Ст. 2277; 2016. № 27 (ч. 1). Ст. 4153.
2. Постановление Конституционного Суда РФ от 23.05.2013 № 11-П «По делу о проверке конституционности пункта 1 статьи 333.40 Налогового кодекса Российской Федерации в связи с жалобой общества с ограниченной ответственностью «Встреча» // Российская газета. 2013. № 116.
3. Бахин С. В. О классификации прав человека, провозглашенных в международных соглашениях // Правоведение. 1991. № 2. С. 41–51.
4. Боднарчук О. В. Медицинский пропуск и обязательная вакцинация в свете решения Европейского суда по делу «Замбрано против Франции» от 21 сентября 2021 г., жалоба № 41994/21 // Бюллетень Европейского суда по правам человека. Российское издание. 2022. № 2. С. 137–141.
5. Грищенко Т. А., Когут В. Г. Соотношение понятий «право» и «свобода» в контексте исследования механизмов ограничения конституционных прав в период пандемии // Государственная власть и местное самоуправление. 2022. № 1. С. 3–7.
6. Илесанми М. А. Пандемии и проблема ограничения прав человека // Юрист. 2018. № 8. С. 59–65.
7. Павликов С. Г. К вопросу об ограничении конституционных прав (на примере предпринимательской деятельности в сфере цифровых технологий) // Конституционное и муниципальное право. 2020. № 8. С. 54–55.
8. Сергеев В. Ю. Применение категорий «ограничение» и «нарушение» конституционных прав и свобод человека и гражданина в практике Конституционного Суда РФ // Российский судья. 2021. № 11. С. 42–46.
9. Слесарский К. И. Ограничение конституционных прав и свобод личности при исполнении воинской обязанности в Российской Федерации // Журнал российского права. 2018. № 6. С. 30–39.
10. Уваров А. А. О соразмерности ограничений социально-экономических прав и свобод граждан // Актуальные проблемы российского права. 2022. № 4. С. 25–36.
11. Урошлева А. С. О свободе собраний в пандемию: аргументы в решениях органов конституционного контроля на примерах Германии и США // Конституционное и муниципальное право. 2022. № 4. С. 61–68.
12. Хабриева Т. Я., Чиркин В. Е. Теория современной конституции. М.: Норма, 2019. 319 с.