Личность лица, совершающего публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности



В статье рассматриваются вопросы личности лица, совершающего публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности, анализируются социально-экономические признаки лиц, совершающих преступные деяния, дается их психологический портрет, описывается физический профиль.

Ключевые слова: экстремизм, призывы к экстремистской деятельности, уголовная ответственность.

The article deals with the issues of the identity of the person making public calls to carry out extremist activities, analyzes the socio-economic characteristics of persons committing criminal acts, gives their psychological portrait, describes the physical profile.

Keywords: extremism, calls for extremist activity, criminal liability.

Личность преступника как криминологическая дефиниция раскрывает социальную сущность лица, включающую в себя сложный комплекс характеризующих его признаков, свойств с учетом индивидуальных особенностей и жизненных факторов, лежащих в основе преступного поведения, и являющуюся научным инструментом, позволяющим углубить наши познания об истоках преступного поведения в целях выработки механизмов профилактики [3, с. 27].

Опасность призывов к экстремистской деятельности (ст. 280 Уголовного кодекса РФ) [1] заключается не только в дестабилизации социально-политической ситуации в стране, вовлечении людей в преступную экстремистскую деятельность, но и в негативном воздействии на их личность, формировании нравственно и мировоззренчески деградированной личности [7, с. 21].

Поэтому изучение лиц, совершивших преступления экстремистской направленности, необходимо для познания причин их совершения, так как исключительно человек является носителем криминальной экстремистской мотивации.

Наряду с личностью преступника, среди лиц, совершавших преступления экстремистской направленности, следует выделять асоциальных (дезадаптированных) лиц, которые не могут приспособиться к существующим стандартам жизни в обществе, что, с нашей точки зрения, и составляет основной пласт вовлекаемых в экстремистскую деятельность.

В криминологии степень познания и изучения личности преступника, а также жертв преступлений представляет особый интерес на всех этапах развития криминологии как самостоятельного научного направления. Такой подход объясняется как алгоритмом развития самой науки, так и исключительно практическими задачами. От оптимальности выбора направлений исследования личности преступника, а также обоснованности соответствующих теоретических положений зависит эффективность и применимость выработанных наукой практических мер и в итоге эффективность индивидуальной профилактики преступлений [6, с. 12].

Поэтому исследование личностных особенностей субъектов, совершающих преступления экстремистской направленности, в первую очередь необходимо для получения ответов на вопросы о том, каким образом и почему совершено деяние конкретной личностью, какую ответственность должен нести данный преступник, какие меры предупредительного воздействия будут являться наиболее эффективными и каковы особенности поведения жертв исследуемой группы деяний.

С нашей точки зрения, невозможно определить исчерпывающий перечень признаков, характеризующих личность экстремиста, учитывая неопределенность содержания самого изучаемого явления как в науке, так и на нормативном уровне, а также выделение принципиально отличающихся друг от друга видов экстремизма.

Полагаем, что рассмотрение характеристик личности преступника, совершающего деяния экстремистской направленности, целесообразно осуществлять с учетом его специально криминологических характеристик, к которым могут быть отнесены: социально-демографические; уголовно-правовые; характер различных сфер жизнедеятельности и социальных связей; нравственно-психологические признаки; физико-биологические характеристики [10, с. 298].

Характеризуя социально-демографические признаки лиц, совершающих преступления экстремистской направленности, мы провели анализ уголовных дел и выяснили, что 96,8 % осужденных — лица мужского пола, 3,2 % — женского. Определяя возрастные характеристики экстремистов, важно отметить, что всплеск экстремистской активности наблюдается в возрасте от 14 до 18 лет — 72,7 % от общего числа (это отмечают большинство ученых, исследующих данную проблематику); от 18 до 25 лет — 15,3 %; от 25 до 30 лет — 9,6 %. Оставшиеся 2,4 % — это лица старше 30 лет. В основном, последняя возрастная категория включает в себя организаторов и руководителей экстремистских организаций, основная масса которых имеют высшее образование и являются редакторами ксенофобских изданий либо в иной форме осуществляют издание подобных материалов. Половозрастная характеристика лиц, совершающих преступления экстремистской направленности, дает нам возможность выделить наиболее уязвимые категории граждан, к которым относятся лица мужского пола в возрасте от 14 до 30 лет. При этом 72,7 % из данной возрастной категории высказали обеспокоенность невозможностью прогнозирования своего будущего. Это и предопределяет готовность и потребность к восприятию влияния извне, что создает условия для целенаправленного формирования и коррекции личности, в том числе и противоправного характера [2, с. 19].

В недавних социологических и криминологических исследованиях выявилась тревожная тенденция, особенно в молодежной среде: высокая восприимчивость к экстремистским идеологиям и действиям. Проявления этого пристрастия среди молодежи включают в себя не только деформацию сознания, когда нормативные убеждения и ценности вытесняются радикализированными, но и физические демонстрации посредством участия в радикальных группах и даже совершения незаконных действий, основанных на экстремистских убеждениях. Эта растущая склонность молодежи к экстремизму является ярким отражением существующей маргинализации, ощущаемой в российском обществе, в сочетании с растущими экзистенциальными тревогами, особенно связанными с неопределенностью относительно будущего.

Глубокое погружение в психологическую структуру этих молодых людей дает значительное представление о происхождении такого поведения. Концепция личностных деформаций, выдающаяся идея, отстаиваемая А. Б. Ростокинским, предлагает жизненно важную призму, через которую мы можем понять эти события. По словам автора, эти деформации в первую очередь проистекают из осложнений, возникающих в процессе социализации, особенно во времена кризисов [11, с. 26]. Приобретение или, в некоторых случаях, отсутствие социально значимых качеств в эти неспокойные периоды имеет решающее значение. Такие недостатки или аномалии в личностном развитии выделяются как ярко выраженный криминогенный фактор, особенно в контексте молодежного экстремизма.

Более того, структура семейных уз и супружеских отношений может служить либо страховкой от экстремистских тенденций, либо катализатором их возникновения. Анализ семейного положения осужденных, связанных с экстремистскими действиями, показывает, что ошеломляющие 91,8 % из них не состояли в браке на момент вынесения обвинительного приговора. Если углубиться в эту тенденцию, то обнаружится, что дисфункциональные семейные структуры вносят значительный вклад. Социально-экономические проблемы, с которыми сталкиваются семьи, в сочетании со сложностями внутрисемейных отношений часто образуют мощную смесь, приводящую к экстремистским тенденциям. Например, 64,8 % респондентов, участвовавших в исследовании, принадлежали к экономически неблагополучным семьям, в то время как 82,7 % имели опыт взросления в семьях с одним родителем, характеризующихся неблагоприятными условиями.

Еще одним ключевым фактором, связанным с экстремизмом, является образование. Данные указывают на прямую корреляцию между уровнем образования и экстремистскими тенденциями. Например, было отмечено, что 10,8 % правонарушителей-экстремистов имели незаконченное среднее образование, в то время как только 4,9 % достигли высшего образовательного уровня, и всего 7,9 % имели незаконченное высшее образование. Таким образом, можно сделать общее наблюдение: значительная часть экстремистов, как правило, обладает относительно более низким уровнем образования и культуры. Кроме того, это неразрывно связано с возрастом и доступностью образовательных ресурсов [12, с. 73].

Однако простая оценка уровня образования не дает всестороннего представления о ситуации. Финансовая стабильность или ее отсутствие играет ключевую роль в формировании репутации экстремиста. Полученные данные рисуют безрадостную картину: 56,2 % опрошенных не имели постоянного источника дохода, 29,6 % зависели от финансовой поддержки родственников, а около 37,8 % были безработными. Из небольшой части трудоустроенных (6 %) подавляющее большинство были ограничены низкоквалифицированными, плохо оплачиваемыми должностями, часто ощущая несоответствие между усилиями, которые они вкладывали в свою работу, и заработной платой, которую они получали. Эта неудовлетворенность экономическими обстоятельствами еще больше обострила их радикальные тенденции [13, с. 773].

Эта занятость и финансовая нестабильность еще больше усиливаются чувством отчуждения от мира труда, но, как это ни парадоксально, при этом сохраняются сильные материальные желания. Для многих такое отчуждение сосредоточено вокруг преследования личных интересов, даже если они склоняются к экстремизму. Что еще более тревожно, так это то, что качественное образование не гарантирует защиту от этих проблем. Многие, несмотря на приличное образование, оказываются в ситуациях, когда честный труд не приравнивается к материальному благополучию. Следовательно, привлекательность наблюдения за успешными девиантами, особенно когда кажется, что эти люди действуют безнаказанно, может послужить значительным стимулом для других встать на путь несоблюдения требований и нарушений закона.

Вездесущность и влияние средств массовой информации на формирование общественного восприятия и установок возросли в геометрической прогрессии с появлением цифровых технологий и распространением информации в режиме реального времени. В рамках этого обширного информационного ландшафта способность средств массовой информации формировать повествования и освещать конкретные проблемы, намеренно или непреднамеренно, как было замечено, усиливает этнорелигиозную напряженность в современном обществе [14, с. 91]. Когда конфронтации, часто деликатного этнорелигиозного характера, преподносятся с экстремистским уклоном, это не только искажает общественное восприятие, но и имеет непреднамеренные последствия в виде обострения скрытой напряженности, посева семян раздора и разжигания националистических настроений.

Эта динамика привносит новое измерение в извечную дискуссию о свободе прессы и сопутствующей ей ответственности. Изображение событий, акцент на конкретных сюжетах и потенциальная сенсационность проблем — все это в погоне за зрительской аудиторией поднимает вопросы о роли СМИ в потенциальной дестабилизации социальной гармонии. Эта проблема еще более усугубляется, если принять во внимание балансировку, которую должны выполнять государственные институты. С одной стороны, они должны сохранять неприкосновенность свободной прессы как столпа демократии; с другой стороны, они должны гарантировать, что средства массовой информации непреднамеренно не поставят под угрозу национальную гармонию.

Решая эту проблему, некоторые ученые и политики пришли к выводу, что разумное вмешательство государства в деятельность средств массовой информации могло бы быть эффективным, хотя и спорным решением. Выдающиеся мыслители, такие как О. А. Колобов, Д. В. Сочнев и М. И. Шамов [5, с. 87], выступали за тонкий подход, при котором государственно-общественное регулирование используется как средство обеспечения того, чтобы широкий охват средств массовой информации осуществлялся с ответственностью, соответствующей коллективным общественным ценностям и интересам. Хотя такая перспектива может показаться противоречащей неограниченной журналистской свободе, ее сторонники утверждают, что она обеспечивает необходимый противовес, гарантируя, что информационное пространство остается одновременно динамичным и гармоничным [4, с. 10].

Переходя от этой широкой социальной динамики, становится крайне важным углубиться в микромир индивидуального поведения и тенденций, особенно тех, кто предрасположен к экстремистским идеологиям и действиям. Выявилась заметная закономерность, свидетельствующая о том, что многим из этих людей часто не хватает прочной культурной и духовной основы. XXI век, с его стремительным технологическим прогрессом и глобальной взаимосвязанностью, также стал свидетелем культурной эволюции. Растущий акцент на материализме, возможно, как побочный продукт потребительства и глобального капиталистического духа, непреднамеренно усилил криминогенный потенциал внутри обществ. Такие сдвиги в культурных ценностях могут привести к созданию субкультур, которые действуют в тени, придерживаясь системы ценностей, которая бросает вызов общепринятым нормам и часто выступает против них.

Разум экстремиста, одновременно завораживающий и тревожащий, раскрывает мозаику моральных и психологических хитросплетений. По своей сути, идеологическая мотивация выступает в качестве стержня, который толкает их на действия, которые большинству показались бы немыслимыми. Этот аспект идеологической мотивации особенно поучителен, поскольку он отличает их действия и намерения от более «традиционных» преступлений [9, с. 107]. В эпоху, когда антиобщественное поведение не просто терпимо, но в некоторых кругах даже приукрашивается, существует опасная связь между криминальной средой и экстремистскими идеологиями, каждая из которых подпитывает другую.

Рассматривая экстремистское мышление через психологическую лупу, можно обнаружить отчетливые закономерности. Горячая приверженность выбранным ими идеологиям, часто исключающая все остальное, сочетается с явным предпочтением группоцентричного поведения. Существует также выраженная склонность к использованию насилия и запугивания в качестве инструментов для продвижения своих целей. Исследования М. Ф. Мусаэляна в этой области обеспечивают структурированную основу для понимания этих психологических основ [8, с. 110]. Он предполагает, что их можно в широком смысле классифицировать на основе социально-психологических черт, на которые влияет окружающая среда в целом, индивидуальных личностных черт, культивируемых на основе личного опыта, и уникальной предрасположенности к экстремистским действиям. В то время как первые две категории имеют более широкое применение и часто наблюдаются у лиц, совершающих различные общественно опасные деяния, именно третья категория отражает суть экстремизма.

Не менее важным аспектом при характеристике экстремиста является его психофизический профиль. Именно здесь человек сталкивается с целым рядом преимущественно негативных черт, которые определяют его мировоззрение и поступки. Проявления неприкрытой агрессивности, неконтролируемой жестокости и мстительного характера сочетаются с более тонкими чертами характера, такими как глубоко укоренившийся цинизм, всепроникающая горечь и заметное отсутствие жизненного оптимизма. Это сочетание черт создает индивидуума, характеризующегося сильной ненавистью к предполагаемым противникам, человеконенавистническим мировоззрением и глубоким презрением к устоявшимся общественным нормам. Такие люди, попавшие в ловушку своих психофизических склонностей, часто находят утешение в экстремистских идеологиях, рассматривая их как подтверждение своих убеждений и путь к социальной «коррекции».

Подводя итог анализу криминологической характеристики личности экстремиста, хотелось бы констатировать, что его особой отличительной чертой является формирование особого стиля поведения, характеризующегося радикальным противостоянием, основанным на применении насилия (вплоть до физического уничтожения) к лицам, не поддерживающим его идеологию.

Анализ уголовных дел по фактам размещения в социальных сетях публичных призывов к осуществлению экстремистской деятельности и информации, направленной на возбуждение ненависти, вражды или унижение человеческого достоинства, показал, что 93 % осужденных — это мужчины, 10 % из которых имеют судимость. Распределение по возрасту указанных лиц выглядит следующим образом: до 18 лет — 23 %, от 18 до 29 лет — 67 %, старше 29 лет — 10 %.

Как видно, подобные преступления преимущественно совершаются несовершеннолетними и молодежью. Данный факт можно объяснить тем, что в этом возрасте завершается формирование личности, темперамента, социального сознания, в поведении человека проявляется потребность в самоутверждении. Если на этом фоне в социальных группах увеличивается значение отрицательных средовых факторов, то создаются благоприятные условия для формирования различных девиаций.

Результатом подобного влияния может стать как размещение жертвой в социальных сетях противоправных материалов экстремистского характера, так и ее вовлечение в террористическую либо экстремистскую деятельность вне социальных сетей. Указанная проблема является актуальной и широко обсуждается как на государственном, так и на международном уровнях. В то же время число уголовных дел по фактам вовлечения лиц в совершение преступлений террористического характера либо в деятельность экстремистской организации или сообщества посредством социальных сетей невелико. Это, на наш взгляд, обусловлено труднодоказуемостью данных фактов, высоким уровнем латентности и трансграничностью таких преступлений (зачастую вербовщики находятся вне юрисдикции нашего государства).

Литература:

1. Уголовный кодекс Российской Федерации: федеральный закон от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ // СЗ РФ. — 1996. — № 25. — Ст. 2954.
2. Бурковская В. А. Криминальный религиозный экстремизм: уголовно-правовые и криминологические основы противодействия: автореферат дис.... доктора юридических наук / В. А. Бурковская. — Москва, 2006. — 32 с.
3. Гришин Б. П. Характеристика личности преступников, совершающих захват заложников / Б. П. Гришин // Российский следователь. — 2007. — № 6. — С. 22–29.
4. Иншаков С. М. Культура и ее воздействие на преступность / С. М. Иншаков // Преступность и культура. — М.: Норма, 1999. — 390 с.
5. Колобов О. А. Информационный терроризм в современном российском обществе: Монография / О. А. Колобов, Д. В. Сочнев, М. И. Шамов. — Н. Новгород, 2007. — 370 с.
6. Кургузкина Е. Б. Теория личности преступника и проблемы индивидуальной профилактики преступлений: Автореф. дис... д-ра юрид. наук / Е. Б. Кургузкина. — М., 2003. — 46 с.
7. Мусаелян М. Ф. О личности экстремиста / М. Ф. Мусаелян // Военно-юридический журнал. — 2010. — № 2. — С. 21–28.
8. Мусаелян М. Ф. Террористический акт: уголовно-правовой аспект: [монография] / М. Ф. Мусаелян. — М.: Норма, 2009. — 412 с.
9. Овчинников М. А. Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью (уголовно-правовой и криминологический анализ): Дис... канд. юрид. наук / М. А. Овчинников. — Н. Новгород, 2006. — 320 с.
10. Российская криминологическая энциклопедия. — М.: Норма, 2000. — 442 с.
11. Ростокинский А. В. Преступления экстремистской направленности как проявления субкультурных конфликтов молодежных объединений: уголовноправовые и криминологические проблемы: автореф. дис... д-ра юрид. наук / А. В. Ростокинский. — М., 2008. — 120 с.
12. Рубан Л. С. Девиация как проблема безопасности / Л. С. Рубан // Социологические исследования. — 1999. — № 5. — С. 73–86.
13. Юсупов З. З. Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности / З. З. Юсупов // В сборнике: Актуальные проблемы правового, экономического и социально-психологического знания: теория и практика. Материалы IV международной научно-практической конференции. В 3-х т. — Донецк, 2021. — С. 771–778.
14. Юцкова Е. М. Вовлечение женщин и молодежи в террористическую деятельность / Е. М. Юцкова // Терроризм в России и проблемы системного реагирования / Под ред. А. И. Долговой. — М., 2004. — 490 с.