В статье поднимаются проблемы неосмотрительного, поспешного заимствования наследственных субинститутов зарубежных правопорядков, отмечается острая необходимость не только формально-юридического, но и социально-практического анализа нововведений.
Ключевые слова: договор, законодатель, конструкция, наследник, наследодатель, наследственный договор, правопорядок, сделка,субинститут,распоряжение имуществом,традиционные ценности.
Последние годы мы наблюдаем реформирование наследственного права Российской Федерации (далее — РФ) по образу и подобию ряда западноевропейских стран, однако законодателю в ходе правотворчества в первую очередь следует учитывать особенности российского менталитета и условия развития тех или иных институтов в историческом контексте, не забывать про наличие социально-культурных различий.
Особенно это касается такой стабильной и давно известной сферы отношений, как наследование. Более того, специалисты отмечают исключительный характер обозначенных отношений, продиктованный нравственно-духовными началами и традиционными ценностями, неразрывно с ними связанными [10, с. 3]. Историческая преемственность же и приверженность выработанным тысячелетней историей идеалам ныне закреплена Конституцией РФ, в частности в пункте 2 статьи 67.1.
19 июля 2018 года принят Федеральный закон № 217-ФЗ «О внесении изменений в статью 256 части первой и часть третью Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее — Закон № 217-ФЗ), с 1 июня 2019 года вступил в силу. Законом № 217-ФЗ среди прочего введено новое для отечественного правопорядка основание наследования — наследственный договор.
До указанных изменений законодательство РФ исходило из примата единоличного распоряжения имуществом на случай смерти путём лишь составления простого (ординарного) завещания. Ни объединение воль в одном завещании, ни их согласование в договоре отечественной правовой системе до этого известно не было [11, с. 22].
Такой решительный шаг, такое революционное изменение, пожалуй, требует веских оснований и долгосрочной апробации предполагаемых нововведений. Однако ни в указанном законе [3], ни в пояснительной записке к соответствующему законопроекту [5] и заключении Комитета Государственной Думы по государственному строительству и законодательству [6] озвученные положения по существу освещены не были. Единственной причиной необходимости внесения изменений указана цель расширения возможностей наследодателя со ссылкой на установленные случаи обращения граждан к нотариусам с просьбой удостоверить их договоренности с членами семьи касательно порядка распределения наследства. Апробации же посвящено одно предложение, согласно которому предусмотренные законопроектом конструкции присутствуют «в настоящее время в праве многих государств, в том числе относящихся к континентальной правовой семье» [3].
При этом Правительство РФ в своём отзыве отмечало необходимость обратить особое внимание на новизну, уникальную правовую природу и сложность соотношения со смежными институтами данных конструкций [7]. Было ли учтено парламентариями отсутствие формально-догматического и эмпирически-практического бытия субинститутов совместного завещания и наследственного договора в РФ — неизвестно. Интересно, что в замечаниях к законопроекту Правительство РФ сообщило о целесообразности отложения вступления в силу обсуждаемого акта не ранее чем до 1 января 2020 года в связи с отсутствием на тот момент технической возможности реализации нововведений [8]. Пожалуй, такой срок позволил бы при удачной просветительской и методической работе также познакомить население и нотариат с новыми правовыми конструкциями, обнаружить подводные камни, угрожающие действию норм. Однако, к сожалению, скорое внесение изменений в текст Гражданского кодекса РФ (далее — ГК РФ) оказалось важнее выяснения готовности к этому механизма правового регулирования в широком смысле слова.
Стоит признать, что введение субинститута наследственного договора подразумевалось (и, конечно, обсуждалось) ещё в процессе утверждения законопроекта от 26.05.2015 № 801269–6 «О внесении изменений в части первую, вторую и третью Гражданского кодекса Российской Федерации». Однако тогда до статуса закона дошли лишь положения, касающиеся по большей части наследственных фондов. В экспертном заключении Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства отмечалось несоответствие обсуждаемой конструкции существу сложившихся отношений и действующему правопорядку, указывалось на необходимость проведения научных исследований, анализа судебной практики и подробного изучения зарубежного опыта [9]. К сожалению, учебных пособий и иных книг П. В. Крашенинникова, по нашему мнению, для доктринального объяснения дискуссионных вопросов, сравнительно-правового анализа недостаточно. Не говоря уже о нехватке (на момент принятия закона) действительно глубоких фундаментальных и прикладных исследований, подробно раскрывающих спорную тематику.
Возвращаясь к обоснованию последнего внесённого законопроекта, во-первых, непонятно, почему ссылка на желание некоторых граждан определить совместно с членами их семей механизм распределения наследственной массы обуславливает потребность именно в наследственном договоре, заключение которого допускается с любым лицом, призываемым к наследованию. Этот довод применим первично к совместному завещанию, но не к договору. Кроме того, почему тогда нельзя предусмотреть возможность составления совместного завещания всеми членами семьи (в широком смысле), включая детей, бабушек, дедушек и т. д.? Не ограничивает ли это их законное право на распоряжение имуществом, зачем нужна ещё одна сущность без необходимости?
Во-вторых, в указанных документах нет и намёка на то, что парламентариями учитывалось мировосприятие сограждан (включая людей почтенного возраста, переживших смену «личной» собственности на «частную»), отечественное правосознание и культура. Допустим, свежим примером явлений, не прижившихся по тем или иным причинам, в конечном счёте является Болонский процесс [12, с. 11]. Около 20 лет РФ тратила финансовые, материально-технические и человеческие ресурсы для обеспечения соответствующего единого стандарта высшего образования, от которого по итогу отказалась. Да, полученные наработки не исчезнут бесследно, но был ли смысл во вступлении именно в Болонский процесс, во многом определяемый тогда потребностями сиюминутной политической конъюнктуры? Насколько здраво были реализованы его стандарты в отечественных вузах и стоила ли игра свеч? Это, конечно, не кукурузная кампания Н. С. Хрущёва, но всё же.
Поднимая издалека эти вопросы, некоторые учёные утверждают о «достаточно солидной истории правоприменения наследственного договора в романо-германской правовой системе» [11, с. 22], ссылаясь на особые договоры на случай смерти, предусмотренные римским правом. Пожалуй, речь шла именно о разновидности договора дарения, а не о самостоятельной конструкции. Вместе с тем такое дарение было свойственно лишь римскому праву.
Осветим же современную и востребованную практику использования конструкции наследственного договора, которую упоминали парламентарии.
Родиной конструкции наследственного договора традиционно считается Германия. Специалисты отмечают ее существование у немцев ещё со средних веков, современное же выражение закреплено § 2274–2300а Германского гражданского уложения (далее — ГГУ). Под наследственным договором понимается распоряжение на случай смерти договорного характера, в рамках которого наследодатель назначает сторону договора либо третье лицо своим наследником. Вступает в силу данный договор с подписания, порождает для стороны только право унаследовать, а не обязанность, и подлежит отмене или изменению только в особых случаях и в особом порядке. Согласно ГГУ наследственный договор может содержать лишь три допустимых распоряжения — назначение наследников, отказ и возложение. Всё остальное регулируется аналогично завещанию — может быть отозвано в любой момент. Одностороннего же отказа от подобной сделки немецкое право по общему правилу не признаёт, за исключением совершения недостойного поступка в отношении наследодателя или его семьи [13, с. 83].
Хотя наследственный договор является привычным субинститутом правовой системы Германии, однако немецкие цивилисты, отмечая сложную комплексную природу такой сделки, до сих пор не могут определиться с его эффективностью, приводят примеры долгих и пагубных для имущественного положения наследников споров, вытекающих из несовершенства обсуждаемой конструкции и существующего регулирования [14, с. 89]. Отечественному законодателю следовало бы досконально проработать выявленные западными коллегами проблемы, прежде чем вводить новое явление в оборот.
Если для немецкого права данная конструкция естественна, то даже другие западноевропейские страны с «неохотой» перенимают опыт соседа. Например, ранее договор по поводу наследства признавался французским правом аморальной сделкой, не влекущей подразумеваемых ею последствий. Во исполнение Директивы Европейского союза № 650/2012 в законодательство Франции было включено новое основание наследования — наследственный договор, заключение которого стало допускаться лишь в установленных законом случаях. Какие же это случаи, в Гражданском кодексе Франции до сих пор не уточняется. Как верно заметил А. А. Гаджиев, «данная оговорка обеспечила сохранность традиционных способов распоряжения имуществом на случай смерти наследодателя, но при этом допустила признание наследственных договоров, заключенных в странах Европейского союза» [14, с. 87], то есть французский законодатель наименее безболезненно инкорпорировал чуждую их правопорядку норму.
Стоит отметить, что во множестве стран до сих пор придерживаются совершенно иных позиций. В Польше допускается лишь договор касательно отказа от наследства законного правопреемника. Запрет на договорное регулирование наследственных отношений содержит законодательство Испании, Португалии (по общему правилу), Италии (по общему правилу) и ряда других стран [15, с. 108].
Кроме того, последнее время появляется много качественных исследований, посвящённых использованию обсуждаемой конструкции в праве зарубежных государств. Так, в одной из статей специалистами Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ освещаются в том числе нормы Гражданского кодекса Чехии по поводу наследственного договора и смежных отношений. Делается вывод о достаточно успешной унификации чешского регулирования в данной области, разнящегося с положениями ГК РФ [16, с. 76]. Хотя чешскому правопорядку до второй половины XX века данный субинститут и был известен, однако непонятно, почему реформирование наследственного права, осуществлявшееся с 2012 года (достаточно недавно) в государстве исторически близкого к России славянского народа, похоже, не особо учитывалось отечественным законодателем.
Вернемся к практике использования обсуждаемого субинститута на его родине. «В немецкой юридической литературе отмечается, что в основе наследственного договора лежит идея о его возмездности, поскольку ни одно лицо не станет без особого повода делать распоряжения на случай смерти, отказываясь при этом от права их отозвать» [13, с. 87]. Следовательно, на практике в Германии чаще встречается как раз возмездная разновидность такого договора, подразумевающая назначение наследником взамен встречного имущественного представления. Получается, наследники «покупают» будущее наследство, хотя и учитывают его долги. Допустима ли такая сделка в социально-культурных условиях РФ? Вопрос дискуссионный и неоднозначный. Допустима ли такая сделка с позиции передаваемых из поколения в поколение духовно-нравственных ценностей и утверждённого Конституцией РФ принципа приоритета традиционных семейных отношений? Видится, что не в полной мере.
Обратимся к Указу Президента РФ от 9 ноября 2022 г. № 809 «Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей» (далее — Указ № 809). Согласно пункту 5 Указа № 809 к традиционным ценностям относятся среди прочего высокие нравственные идеалы, крепкая семья, приоритет духовного над материальным, гуманизм, взаимопомощь и взаимоуважение, а также историческая память и преемственность поколений. При этом в РФ традиционные ценности составляют основу российского общества, направленную на защиту и укрепление суверенитета (пункт 7), а деструктивное идеологическое воздействие на граждан представляет собой демографическую угрозу (пункт 15 Указа № 809).
Иными словами, сейчас на самом высоком уровне презюмируется приверженность государства и права РФ традиционным духовно-нравственным ценностям, в частности — семейным. В то же время специалисты отмечают, что последние годы наблюдается тенденция реформирования наследственного права с целью обеспечения возможности сохранения крупного бизнеса во благо активного функционирования рыночного механизма [10, с. 4]. Не забывая о вечной дискуссии касательно соотношения права и морали [17, с. 21–33], не умаляя значимости экономики и прогресса, в очередной раз скажем несколько слов о необходимости учёта психосоциального аспекта той или иной страты (и личности внутри этой страты) при правотворчестве [18, с. 19–21]. Например, логичным примером соответствия норм социально-культурным условиям являются положения, согласно которым лишённые родительских прав не наследуют в отношении своих детей, дети же не теряют права наследования по отношению к таким родителям и вольны им распоряжаться по своему выбору.
Опуская формально-юридические рассуждения о природе, содержании и действии наследственного договора, если вести речь о его безвозмездной разновидности, то противоречий традиционным ценностям на первый взгляд не наблюдается: будущий наследодатель разумно и руководствуясь нравственными идеалами на основе взаимоуважения и взаимопомощи выбирает себе правопреемника, наиболее отвечающего его морально-эстетическим представлениям и духовным устремлениям; правопреемник свою очередь принимает этот выбор и впоследствии образует ещё более устойчивую связь с потенциальным наследодателем, разделяя его взгляд на мир и стараясь поддерживать благоприятные отношения. Возмездная же форма обсуждаемой конструкции в утрированном виде сводит всё к схеме услуга за услугу, что не увязывается со семейными связями или с дружбой, наставничеством. Такой подход Quid pro quo мало применим в здоровой, крепкой семье, подразумевающей заботу о детях и престарелых. Наличие инструментов, которые могут быть использованы в манипулировании для удовлетворения алчных стремлений, противоречит высокогуманным и высокодуховным идеалам права и справедливости, повышает риск асоциального (социально вредного) поведения. С другой стороны, в принципе возможна ситуация, когда в условиях человеческого эгоизма и несовершенства конструкция наследственного договора может оказаться даже полезной: например, посредством обеспечения интересов ребёнка во втором браке, когда совершеннолетний от первого брака соглашается вкладывать деньги в жилое помещение, в котором проживает указанный ребёнок и которое перейдёт совершеннолетнему по наследству; в случае отказа он всегда сможет предъявить требования о возмещении убытков.
Пожалуй, возможные риски не должны препятствовать возможности выражения воли всеми законными способами правопослушными гражданами. Корень морально-нравственных и духовных отклонений следует искать в другой плоскости, искоренять посредством должного воспитания и образования, привития высших ценностей демократического правового государства и исторически сложившихся идеально-нравственных устоев. Предпочтение должно быть за профилактическими мерами, а не запретами и изъятиями. Однако оставим эту проблематику философам и социологам права, с изысканиями которых хотелось бы ознакомиться в свете последних тенденций.
В заключение отметим, что настоящая статья не преследует цели отмены обсуждаемых изменений, а написана для внесения корректировок в правотворческий процесс законодателя как в отношении непосредственно данных субинститутов наследственного права, так и по поводу иных реформ, направлена на актуализацию знаний и представлений в области философии и социологии права применительно к стремительно меняющейся российско-правовой действительности.
Литература:
1. Конституция Российской Федерации. Принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 года с изменениями, одобренными в ходе общероссийского голосования 1 июля 2020 года [Электронный ресурс] // Официальный интернет-портал правовой информации. URL: http://pravo.gov.ru/proxy/ips/?docbody=&nd=102027595&rdk= (дата обращения: 30.10.2023).
2. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть третья) от 26.11.2001 № 146-ФЗ (ред. от 24.07.2023) // СЗ РФ. 2001. № 49. ст. 4552.
3. Федеральный закон от 19.07.2018 № 217-ФЗ «О внесении изменений в статью 256 части первой и часть третью Гражданского кодекса Российской Федерации» // СЗ РФ. 2018. № 30. ст. 4552.
4. Указ Президента РФ от 09.11.2022 № 809 «Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей» [Электронный ресурс] // Официальный интернет-портал правовой информации. URL: http://actual.pravo.gov.ru/text.html#pnum=0001202211090019 (дата обращения: 30.10.2023).
5. Пояснительная записка к законопроекту (Комитет Государственной Думы по государственному строительству и законодательству). [Электронный ресурс]. URL: https://sozd.duma.gov.ru/download/73693A64–128B-467B-B4F9-ADAB9927B37E (дата обращения: 30.10.2023).
6. Заключение ответственного комитета (Комитет Государственной Думы по государственному строительству и законодательству). [Электронный ресурс]. URL: https://sozd.duma.gov.ru/download/3C36F93F-C266–4E71-B3D3-F8FCC06080FE (дата обращения: 30.10.2023).
7. Официальный отзыв Правительства РФ (Комитет Государственной Думы по государственному строительству и законодательству). [Электронный ресурс]. URL: https://sozd.duma.gov.ru/download/EE22C9F0-C9DE-4F99-AF9D-C68026B21B82 (дата обращения: 30.10.2023).
8. Замечания Правительства РФ (Комитет Государственной Думы по государственному строительству и законодательству). [Электронный ресурс]. URL: https://sozd.duma.gov.ru/download/9460D111–085D-4AB0-A48E-FF71A3BA438F (дата обращения: 30.10.2023).
9. Экспертное заключение по проекту федерального закона № 801269–6 «О внесении изменений в части первую, вторую и третью Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (принято на заседании Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства 08.02.2016 № 149–1/2016) // СПС «КонсультантПлюс»: [Электронный ресурс]. — URL: https://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=PRJ&n=143886#2gC5CuT04I9J4ehA (дата обращения: 30.10.2023).
10. Щенникова Л. В. Наследственное право на службе охраны традиционных семейных ценностей // Наследственное право. — 2023. — № 1. — С. 2–5.
11. Жуков А. А. Наследственный договор как новый способ наследования // Наследственное право. — 2023. — № 2. — С. 22–24.
12. Константинова Л. В., Петров А. М., Штыхно Д. А. Переосмысление подходов к уровневой системе высшего образования в России в условиях выхода из Болонского процесса // Высшее образование в России. — 2023. — Т. 32, № 2. — С. 9–24.
13. Путинцева Е. П. Распоряжения на случай смерти по законодательству Российской Федерации и Федеративной Республики Германия: Учебное пособие / Путинцева Е. П. — М.: Статут, 2016. — 160 с.
14. Гаджиев А. А. Сравнительно-правовой анализ института наследственного договора в праве России, Франции и Германии // Экономика. Право. Общество. — 2022. — С. 85–90.
15. Лоренц Д. В. Наследственный договор: подход континентального права // Право. Журнал Высшей школы экономики. — 2020. — № 2. –С. 105–129.
16. Сакович О. М., Соловьева С. В., Терновая О. А., Щербак С. С. Актуальные проблемы наследственного права в законодательстве зарубежных государств // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. — 2020. — № 6. — С. 67–80.
17. Кузнецов Э. В., Семенова М. В. Право как искусство добра и справедливости (наука о праве в России). — СПб.: ГУАП, 2022. — 247 с.
18. Ломакина И. Б. Характер правовой культуры в контексте существования правовых ценностей // Закон. Право. Государство. — 2022. — № 3(35). — С. 17–22.
