Статья посвящена исследованию сложного соотношения между принципом презумпции невиновности и институтом меры пресечения в уголовном судопроизводстве. Автор, опираясь на нормативно-правовые положения, а также на элементы правовой доктрины и отечественной судебной практики, раскрывает внутреннее напряжение между задачами обеспечения публичного правопорядка и охраны прав личности. Особое внимание уделяется правовой природе меры пресечения как превентивной, а не карательной мере, а также рискам её трансформации в форму фактического наказания до вынесения приговора. В контексте утраты Россией юрисдикционной связи с Европейским судом по правам человека подчёркивается актуальность формирования самостоятельной национальной модели правосудия, способной обеспечивать высокий уровень защиты прав граждан на основе внутренней правовой культуры и конституционных ценностей. Автор аргументированно доказывает, что отказ от внешнего контроля не только не ослабляет гарантии презумпции невиновности, но и создаёт условия для развития зрелых, контекстуально обоснованных и доктринально выверенных форм судебного контроля за применением ограничительных мер. В работе подчёркивается необходимость усиления роли правовой мотивации судебных решений, развития альтернативных мер пресечения и укрепления доверия к уголовному правосудию как к институту, служащему не цели устрашения, а утверждению справедливости.
Ключевые слова: презумпция невиновности, мера пресечения, уголовное судопроизводство, судебная мотивация, правовой суверенитет.
В основе уголовного судопроизводства лежит сложная система взаимосвязанных принципов, среди которых особое место занимает презумпция невиновности — формула, закреплённая в статье 49 Конституции Российской Федерации и глубоко укоренённое в правосознании демократического общества основание уголовной политики. Однако, как это ни парадоксально, именно в практическом измерении избрания меры пресечения наиболее отчётливо проявляется напряжение между данным принципом и необходимостью обеспечения эффективности уголовного преследования. Данный конфликт, носящий подчас латентный характер, становится особенно заметным в тех случаях, когда суду приходится балансировать между недопущением произвола и необходимостью своевременного реагирования на потенциальные риски, связанные с поведением подозреваемого или обвиняемого.
Презумпция невиновности — это гарантия справедливого отношения к личности и неотъемлемый элемент правовой онтологии, призванный защитить человека от произвольного вмешательства государства до того момента, пока его вина не будет установлена в предусмотренном законом порядке. И именно в этой точке пересекаются две правовые парадигмы: одна — направленная на защиту личности, другая — на реализацию публичных интересов в деле поддержания правопорядка. Мера пресечения, по своей правовой природе, является превентивной, а не карательной. Её назначение — не наказать, а предотвратить возможное воспрепятствование расследованию, сокрытие от правосудия или иные формы недобросовестного поведения. Однако де-факто, особенно при избрании наиболее жёстких мер — таких как заключение под стражу, она нередко трансформируется в квазинаказание, ещё до вынесения приговора.
Современная уголовно-процессуальная доктрина указывает на то, что меры пресечения должны назначаться лишь при наличии совокупности объективных данных, свидетельствующих о реальной, а не гипотетической возможности уклонения обвиняемого от следствия или суда, либо иного противоправного влияния на процесс. Однако в российской правоприменительной практике нередко наблюдается тенденция к формализации оснований, когда абстрактные формулы, такие как «возможно скроется», «может воспрепятствовать», подменяют собой подлинный анализ конкретных обстоятельств дела. Это влечёт снижение доверия к институту правосудия и подрывает сущностное содержание презумпции невиновности как процессуального щита личности.
Значительное внимание следует уделить правовой мотивации судебных актов при избрании меры пресечения — как проявлению зрелости правоприменительной практики и внутренней культуры юридического мышления. Российское уголовное судопроизводство традиционно исходит из принципа, согласно которому каждое ограничение свободы личности должно быть строго обусловлено законом, подтверждено надлежащими доказательствами и мотивировано с учётом конкретных обстоятельств дела. Данный подход, основанный на глубокой правовой традиции и конституционно закреплённом уважении к правам человека, последовательно реализуется в судебной практике, несмотря на сложные вызовы времени [3, с. 12].
До 2022 года Россия признавала юрисдикцию Европейского суда по правам человека, в ряде случаев учитывая его позиции в сфере применения мер пресечения. Однако с марта 2022 года, в связи с прекращением членства в Совете Европы, Российская Федерация утратила формальную подчинённость ЕСПЧ, что стало логичным следствием курса на укрепление национального суверенитета и обеспечение внутренней правовой автономии. При этом сам факт выхода из-под юрисдикции ЕСПЧ не означает отказа от высоких правозащитных стандартов. Напротив, Россия стремится к формированию собственной модели правосудия, отвечающей её историко-правовым традициям, менталитету, особенностям государственной системы и при этом сохраняющей уважение к фундаментальным правам человека.
В контексте темы презумпции невиновности и применения мер пресечения это означает переход к суверенной правовой модели, в рамках которой обеспечивается самостоятельное формирование стандартов справедливости, без внешнего давления и политизированной интерпретации со стороны международных институтов. Судебная власть в Российской Федерации в этих условиях несёт ещё большую ответственность за обеспечение баланса между задачами уголовного преследования и защитой прав личности. И уже сегодня можно наблюдать развитие отечественной практики, где внимание к мотивировочной части судебных актов, учёт персонализированных характеристик обвиняемого и соблюдение принципа разумности меры становятся всё более устойчивыми тенденциями.
Таким образом, отказ от подчинения юрисдикции ЕСПЧ вовсе не свидетельствует о снижении правовых гарантий — напротив, он открывает возможности для более гибкого, адаптированного к национальному контексту подхода к реализации конституционных принципов, в числе которых презумпция невиновности занимает центральное место. В этой связи важно подчеркнуть, что российская правовая система обладает всеми необходимыми ресурсами — и нормативными, и институциональными — для того, чтобы эффективно обеспечивать права граждан, опираясь на собственную судебную практику, внутренние механизмы контроля и высокие стандарты юридической аргументации.
Немаловажную роль в проблематике соотношения презумпции невиновности и меры пресечения играет также фактор общественного запроса на безопасность. В условиях роста криминальных угроз общество ожидает от государства оперативных, даже жёстких решений, и в этом контексте меры пресечения, особенно заключение под стражу, воспринимаются как демонстрация силы и контроля. Однако именно здесь правовому сообществу следует проявлять особую стойкость: задачи уголовной юстиции не могут решаться в угоду сиюминутной конъюнктуре, поскольку фундаментальные права не подлежат корректировке в зависимости от общественного настроения. Подмена презумпции невиновности презумпцией виновности на этапе предварительного расследования — это путь к деградации правового государства.
Следует признать, что альтернатива заключению под стражу существует и должна развиваться как в доктрине, так и в правоприменении. Домашний арест, залог, подписка о невыезде и иные меры — это инструменты, позволяющие сохранять баланс между интересами правосудия и личной свободой. Однако их применение зачастую сдерживается институциональной инерцией, отсутствием доверия к фигурантам дела, а также бюрократической боязнью понести репутационные издержки в случае неудачного исхода. Но именно отказ от чрезмерной карательности и переход к рациональной модели пресечения — признак зрелой правовой системы [4, с. 112].
Наконец, следует подчеркнуть, что реальное обеспечение презумпции невиновности возможно только в том случае, если каждый элемент уголовного судопроизводства — от следственного органа до судебной инстанции — будет исходить из принципа недопустимости произвольного ограничения прав. Презумпция — не ритуал, не формальность, она — ось, вокруг которой вращается вся конструкция правосудия. И чем чаще мы позволяем мерам пресечения становиться суррогатом обвинительного приговора, тем дальше отодвигается горизонт подлинной справедливости.
Таким образом, задача правоприменителя — не просто соблюсти баланс между эффективностью расследования и правами личности, но сделать этот баланс юридически выверенным, процессуально прозрачным и нравственно оправданным. В условиях правового государства превалировать должно не удобство репрессивного механизма, а уважение к человеческой личности — даже в момент, когда над ней нависает тень уголовного преследования.
Литература:
- Конституция Российской Федерации: [принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г. с изменениями, одобренными в ходе общероссийского голосования 01 июля 2020 г.] // Официальный интернет-портал правовой информации. — URL: http://publication.pravo.gov.ru/Document/ View /00012 02007040001 (дата обращения: 24.03.2025).
- Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 № 63-ФЗ (ред. от 28.02.2025) // Собрание законодательства РФ. — 17.06.1996. — № 25. — Ст. 2954.
- Антипов А. Н., Первозванский В. Б., Голик Н. М., Кудряшов О. В. Лимиты и запреты в уголовно-исполнительном законодательстве России: постановка проблемы // Человек: преступление и наказание. — 2014. — № 3. — С. 57–63.
- Барабанова А. А., Горемыкина Е. А., Ремнева Т. А. Процессуальные проблемы, возникающие при прекращении производства по уголовному делу // Тенденции развития науки и образования. — 2021. — № 71- 6. — С. 12–15.
