Проблемы, связанные с пониманием этноязыковой картины мира, образа мира, языкового сознания, особенностей культурно-познавательного пространства языка, отражение в языке фактов культуры всегда актуальны и интересны
Культура, культурные традиции влияют на образ мыслей определенных групп людей, составляющих отдельные языковые сообщества со своими особенностями, не имеющими аналога в других языках, в которых, конечно, наблюдается то же самое влияние культуры на язык и образование языковой картины, выражающейся иначе, ибо в каждой отдельно взятой языковой группе есть свои, характеризующие их носителей, определенные слова и понятия, которые являются принципиально важными, поскольку являются единственным способом хранения и передачи различной информации.
В данном случае нас интересует, какие элементы характеризуют просторечный стиль в русской и армянской лингвокультурах, насколько они созвучны или разнотипны и как применяются похожесть или различия в проявлении просторечия в указанных лингвокультурах в переводческой практике.
Термин «просторечие» был введён Д. Ушаковым в значении «речь необразованного и полуобразованного городского населения, не владеющего литературными нормами». По классификации Н. И. Толстого, просторечие — «третья культура», промежуточная, называемая “культурой для народа”.От территориальных диалектов просторечие отличается тем, что не локализовано в тех или иных географических рамках, а от литературного языка (включая разговорную речь, являющуюся его разновидностью) — своей некодифицированностью, ненормативностью, смешанным характером используемых языковых средств.
В современном просторечии лингвисты выделяют два типа, обусловленные его носителями. Первый тип свойствен людям пожилого возраста, с низким образовательным и культурным уровнем. Он характеризуется употреблением старых, традиционных средств, в основном диалектного происхождения. Второй тип свойствен представителям молодого и среднего поколения. Источники просторечия в данном случае — социальные жаргоны. Определение этого типа просторечия дает М. Т. Дьячок [3, c.110]: ” В конце 1980-х — начале 1990-х гг, в эпоху перестройки, в социологии получил распространение термин “простой человек” [4], обозначавший людей, не получивших достаточного образования и занятых, как правило, неинтеллектуальным трудом. Данная группа русскоязычного населения может быть выделена по трем основным признакам:
1) сфера деятельности, 2) система ценностей и целей, 3) язык. Признаки расположены в порядке убывания их значимости при определении социальной принадлежности индивидуума. На наш взгляд, ведущим параметром, определяющим принадлежность конкретного человека к группе «простых людей», является сфера деятельности. “, т. е. носители этого типа просторечия заняты в основном неквалифицированным трудом, в какой–то степени связаны с полулегальным или легальным криминалом, что объясняет также тот факт, что просторечие сейчас больше используется в русской политической речи [4, с. 108].
Итак, как пишет М. Т. Дьячок, “ просторечие — термин русистики, обозначающий своеобразное явление, существующее в русскоязычной среде. Оно может быть определено как язык повседневного общения «простого» человека. Просторечие фактически не имеет параллелей в других языковых общностях, на что в свое время обращали внимание многие исследователи. Не случайно З. Кёстер-Тома с уважением назвала русское просторечие лингвистическим феноменом, «которому почти нет адекватного явления в других языках». [4, 107]
Наиболее существенными чертами современного русского просторечия являются яркие фонетические признаки (повышенная громкость речи, агрессивная интонация, фарингализация, краткость фраз, пониженный тембр голоса и т. д.), из лексических — использование мата, криминальные и полукриминальные слова и обороты, характерные формы обращения, частое употребление фразеологических оборотов и т. д.
Сопоставление явления просторечия в русской и армянской лингвокультурах позволяет заметить различия в его проявлении, что, объясняется разными историческими традициями и речевыми стереотипами русского и армянского народов.
В армянском обществе в силу исторических обстоятельств всегда большое значение имело сохранение этноязыковой традиции. Как пишет Арутюнов С. А., “ В Армении существование своей государственности было прерывистым и нестабильным. Армянская государственность прекратила свое существование окончательно в Х в., не считая Киликийской Армении, где она сохранялась до середины XIV в. …Можно сказать, что на протяжении всего средневековья обычным для армянского этноса состоянием было такое положение, когда он весь или частично находился в рамках чуждой ему государственности, …. В этих условиях заменителем политической структуры как станового хребта существования этнонационального организма выступала церковь, и не столько сама церковная организация, хотя и ее роль была очень значительна, сколько осознание народом принадлежности к особому, этнически специфичному вероисповеданию. Это вероисповедание в средневековых условиях выступало как бы чехлом для всего массива идеологической культурной традиции, которая сама по себе могла и не иметь никакого религиозного содержания, Это положение характерно для большинства этносов эпохи феодализма, но для армян- в высшей степени.
В этой ситуации любая книга, написанная на армянском языке, …приобретала ореол святости. … Люди грамотные читали ее, и сама магия слов старинного и в то же время родного языка способствовала их самоутверждению, осознанию своей слитности с национальной культурной традицией. Люди более образованные осознавали ее содержательное значение. Но даже для людей неграмотных книга, а порой даже ее фрагмент, отдельные страницы письменного текста служили талисманом, магическим охранителем и материальным подтверждением духовной связи со всем народом и его культурной традицией. “ [1, с.11]
Традиция сохранения литературного языка в армянском обществе играла и играет очень большую роль. Как пишет Арутюнов С.А, “в дореволюционном армянском селе, формально одноязычном, фактически действовало трехъязычие: крестьяне говорили на барбаре (диалекте), сельская интеллигенция (священник, фельдшер, учитель), зная барбар, пользовались в общении между собой ашхарабаром (литературно-разговорным языком), священник владел грабаром (церковно-письменным языком) и использовал его элементы в общении с коллегами, в проповедях, не говоря уже о богослужении. Все три языка так или иначе находились в отношениях взаимовлияния, и разные ролевые персонажи и социальные группы занимали в этом взаимовлиянии разные позиции. “ [1, с.6]
Следует отметить, однако, что произошедшие за последние годы перемены в социальной сфере также оставили свой отпечаток на состоянии армянского языка — повсеместное использование жаргонизмов, просторечных и иноязычных слов, создание ложных скалькированных выражений, фамильярность и вульгарность в некоторых телепередачах, нацеленных на сатирическое изображение имеющихся отклонений в употреблении армянского языка — все это привело к искажению нормативного армянского языка, к явной языковой безграмотности — как в области фонетики, так и морфологии и синтаксиса и к образованию современного просторечия, отличающегося от форм выражения просторечия в более ранние периоды исторического развития армянского языка. (К сожалению, объем статьи не дает возможности привести более полное изложение отмеченных отклонений.)
Таким образом, исходя из исторического обзора развития русского и армянского языков, можно с уверенностью констатировать, что русский нейтральный стиль, и тем более просторечие, сдвинуты в сторону фамильярной речи [10, с.234–235], в отличие от армянской нейтральной речи и просторечия, в которых больше элементов народно-диалектного языка.
Просторечие не престижно и реализуется в устной форме речи; при этом оно может получать отражение в художественной литературе и в частной переписке лиц — носителей просторечия. В целом сфера функционирования просторечия весьма узка и ограничена бытовыми и семейными коммуникативными ситуациями.
Однако в литературных произведениях, в целях создания достоверности, наряду с основным функциональным стилем — литературным, который выступает в качестве языковой нормы, встречаются отрезки, имеющие свойства других функциональных стилей. Особо важную роль играют в художественной прозе диалоги, отражающие особенности разговорного стиля.
Ярким образцом использования просторечного стиля в армянской художественной литературе являются исторический роман С. Н. Ханзадяна “Мхитар Спарапет”
Роман С.Ханзадяна “Мхитар Спарапет” в этом аспекте весьма интересен, поскольку разговорность, ориентация на просторечие в определенных отрывках является стилистической доминантой.
Роман “Мхитар Спарапет” был написан в 1961г. Русскому читателю представлен в переводе Р.Кафриэлянц и Г.Манасяна.
Творчество С.Ханзадяна — глубоко национальное явление, выросшее и развивающееся прежде всего на своей родной почве. В любом произведении его перед читателем предстают истинно национальные характеры, неизменно бросаются в глаза своеобразие национальной формы, строй мыслей, характер чувств, картины природы, не говоря уже о нравах, обычаях — все специфическое, армянское, национальное.
Естественно, что идейно-художественная позиция писателя отразилась и в языке романа. Вся система стилистических приемов автора, преследующая цель воспроизвести экономические, политические, культурные и языковые особенности народа и страны в отражаемую эпоху, построена на использовании индивидуальных и типических моментов речи, на соответствующем выборе лексико-фразеологических, грамматических и художественно-выразительных средств языка.
В. А. Виноградов писал:” …язык подлинно художественного произведения не может далеко и значительно отступать от основы общенародного языка, иначе он перестанет быть общенародным”. [2., с. 271]
Весь образный строй романа в целом основывается на народном художественном мышлении. Писателем широко и плодотворно используется богатство историко-фольклорного наследия армянского народа, лексического фонда общенародного языка, языковой культуры народа в ее канонических традициях и отклонениях, включающих в себя элементы диалектизмов, социальных жаргонов, фразеологии, варваризмов и т. д.
Народные бытовые и обрядовые песни, стихотворения позднего средневековья, а также авторские стилизации под них используются не только как средство конкретизации и обобщения среды, характеров и событий, что является немаловажной особенностью для исторической конкретизации действия в определенную эпоху, но и в большой мере способствуют поэтизации языка романа.
Введение в речь персонажей многочисленных народных выражений — благословений, приветствий, прибауток, изречений, фразеологических оборотов, то есть всего того, чем богато народное образное мышление, способствует более яркому изображению истории и культуры армянского народа, его быта и обычаев, жизненного опыта и психологии. Как определил Н.Зарьян, “ роман показывает саму жизнь народа, будни ремесленников и крестьян насыщенно и осязаемо” [5]
Главная особенность языка романа, — указывает Т.Петросян,- в его народно-поэтической стихии. В нем проявилась народность языкового мышления писателя, его способность имитировать фольклорную поэзию и органически сплетать ее с прозаической тканью повествования. Произведение является как бы своеобразной энциклопедией разнообразных речевых стилей — древнеармянского языка — грабара, среднеармянского с его ответвлениями — восточно- и западноармянским, народно-разговорного языка, крылатых фраз и словосочетаний, причудливо переплетенных, но выстроенных, тем не менее, в единую систему о предоставляющих писателю неисчерпаемые возможности отражать окружающий мир во всем его многообразии и сложности.” [8]
Действительно, очень часто писатель прибегает к лексике и синтаксису древнеармянского языка (грабара), средне- и западноармянского языков. Интересна также его манера создавать по аналогии с ними слова и словосочетания, а также склонять и спрягать общеизвестные слова по правилам грамматики этих слоев армянского языка. Историческая обстановка изображаемой эпохи обусловила и необходимость введения в речь персонажей варваризмов — заимствований из персидского и турецкого языков. Ярко выраженную народность придают произведению искажения в речи персонажей названий городов, стран, имен героев.
Язык большинства персонажей можно охарактеризовать как просторечный, который автор образует путем отклонения от литературных языковых норм и обращения к живой речи. Этот стиль придает персонажам романа индивидуальность, вместе с тем и типичность, являясь источником информации о конкретной социальной среде. “ Под просторечием я объединяю условно, — указывает С. Петров,- всякие отклонения от строго литературных норм языка, вплоть до диалектов и жаргонов…Сам разговорный литературный язык включает в себя некоторое количество просторечной лексики и идиоматики, ибо в обиходе самый зверствующий пурист не может без этого обойтись.” [9, с.73]
Ориентация на разговорность ярко ощутима в целом и проявляется во всех отдельных звеньях. Разговорностью в основном проникнуты все языковые уровни, составляющие словесную ткань романа.
Интенсивнее всего окрашена лексика. Здесь мы видим слова и фразеологизмы разной степени экспрессивности и ненормативности — от самых обиходных коллоквиализмов до максимально пейоративных вульгаризмов и многочисленные диалектизмы. Много в тексте образцов семантической редупликации, характерной для просторечия. Роман насыщен структурами, присущими разговорному синтаксису. Среди них эллипсы, повторы, синтаксические синонимы. Морфологический уровень также отмечен самыми разными явлениями с печатью ненормативности; просторечной аффиксацией, отклонениями в падежных и личных формах, чередованием по аналогии и специфическими средствами выражения модальности.
На фонологическом уровне также ненормативные элементы обильны и разнообразны и обращают на себя внимание читателя. Это ономатопея, редукция, свойственная фамильярному стилю произношения, характерная для просторечия замена одного звука другим, некоторые особенности экспрессивной разговорной интонации, в частности, ритм, длительность, интенсивность звучания, передаваемые лексическими и графическими средствами.
Богатство и разнообразие ненормативных элементов в романе имеют глубокий смысл: разговорная стихия здесь — важнейшая реализация образа. И потому так важно передать в переводе эту разговорную окрашенность.
Поскольку просторечие — сложная форма разговорной речи, проявляющаяся в отклонениях от нормированного литературного языка и находящая разные формы выражения в русской и армянской речи, представляет определенный интерес проблема нахождения соответствий или подбора альтернативных решений в русском языке просторечным элементам армянского языка, что представляется нам возможным изучить на переводе данного романа С. Ханзадяна на русский язык.
Как известно, с одной стороны одной из задач перевода как важнейшего средства межкультурной коммуникации является передача информации об определенной национально-самобытной прослойке какого-то конкретного народа на другом языке, информации, не имеющей эквивалентов в картине мира языка перевода. С другой стороны, переводное произведение должно передать стилистический строй переводимого произведения, авторскую манеру изложения, специфические, только ему свойственные формы выражения, т. е. оно должно создаваться с целью полноправной, полноязычной замены оригинала.
При всей, казалось бы, “обязательности” окраски языка персонажа каждый писатель по-своему решает проблему речевой характеристики героя, с характерными, только ему присущими принципами использования слов и языковых формул, связанных с бытом и духовной культурой персонажа. Этот индивидуальный подход, который проявляется в авторских принципах создания произведения, основанных на сознательном применении определенной системы языковых категорий, на фоне национально-обусловленных средств образности, составляющих национальную специфику данной литературы, и на фоне определенной исторической эпохи, стоящей за произведением, и является тем необходимым условием, которое определяет стилистическое своеобразие произведения и которое надлежит передать в переводе.
В художественном переводе существуют свои особые законы эквивалентности оригиналу. Перевод может лишь сближаться с подлинником и только потому, что у художественного перевода есть свой творец, свой языковой материал и своя жизнь в языковой, литературной и социальной среде, отличающейся от среды подлинника, он становится явлением собственной литературы.. Художественный перевод порождается подлинником, зависит от него, но в то же время обладает относительной самостоятельностью, так как становится фактом переводящего языка, несущего на себе отпечаток своей культуры. Поэтому освоение одного и того же произведения в разных культурах имеет свою специфику, свои отличия, свою историю. Это во многом определяет необходимость переосмысления речевой ситуации и выбора других речевых средств и на уровне лексики, и на уровне синтаксиса.
Как отмечает Н. К. Гарбовский, “Не только оригинал и перевод различаются характером осмысления, социальным значением и репутацией, но и разноязычные переводы одного и того же литературного источника. Есть и другие причины относительной эквивалентности художественного перевода подлиннику. Они вызваны своеобразием восприятия оригинала переводчиком, разносистемностью языков, различиями социокультурной среды” [3,].
Необходимо проявление индивидуальности переводчика, определяемой его художественным восприятием, талантом, своеобразием отбора языковых средств. Для переводчика художественной литературы на фазе вчитывания в текст оригинала важно не только понимание текста, но и видение «нарисованных» словами образов и ситуаций.
Переводу, конечно, всегда сопутствует стилистический анализ произведения. Перед переводчиками романа С.Ханзадяна неизбежно встает задача воссоздания синтетического с точки зрения языка стиля. С одной стороны, речь большинства персонажей, ярко и образно сплетенная из разговорных и диалектных слов и словосочетаний, или фразеологизмов, с другой — литературная речь автора, лишь местами стилизованная диалектным или народно-разговорным выражением. В этом случае сложный, своеобразный язык романа, естественно, не должен быть приглажен в переводе, а наоборот, переводчикам следует сохранить особенности автроского приема, нередко совмещающего в одном предложении чистую литературную речь с неожиданным народным оборотом. Переводчик уже не может ограничиться одним стилем изложения, ибо один стиль не способен передать всех особенностей художественной действительности оригинала.
Констатируя, что разговорность составляет стилистическую доминанту в романе С.Ханзадяна и что ее следует воспроизвести в переводе, необходимо задуматься о средствах русского языка, которые имеются для этого в распоряжении переводчика.
Конечно, от переводчика не требуется, чтобы всюду, где в оригинале встречается ненормативный элемент, он имел точное соответствие в переводе. Элементы функциональных стилей в тексте имеют не индивидуальный, а блоковый стилистический эффект (при условии, что они ярко маркированы и содержатся в произведении в значительной концентрации). Поэтому в переводе необходимо и достаточно воспроизведение общих пропорций маркированных и немаркированных элементов и отсутствие элементов, диссонирующих с заданной стилистической окраской.
В результате анализа мы пришли к выводу, что ненормативный лексический уровень в оригинале превалирует над остальными ненормативными уровнями — синтаксическим, морфологическим и фонологическим. Значит, для создания эффекта ненормативности переводчику следует уделить внимание сохранению дозировки именно этих элементов.
Как мы констатировали выше, наличие в разных языках одних и тех же стилистических категорий вовсе не означает их функциональной адекватности.
Придерживаясь классификации С.Петрова, просторечие в романе С.Ханзадяна следует отнести к разговорному общенародному, сельскому нелитературному и диалектам. Естественно, грани между ними не являются четкими, определенными. Следовательно, переводя художественный текст, насыщенный элементами народно-диалектного языка, переводчик может сохранить пропорции, увеличив народно-диалектные элементы и тем самым уменьшив степень фамильярности. Как считает С.Петров, в переводе “просторечие должно употребляться приблизительно в той же мере, в какой оно есть у автора… При этом следует установить, какой из видов просторечия и в каком случае следует применить.” [9, с.72]
В первую очередь — это перевод идиоматики, которая, как в силу своей многочисленности в романе, так и своего семантического богатства, образности, колорита и лаконичности играет в языке романа весьма важную роль, придавая речи выразительность, оригинальность и яркость.
Переводчик в первую очередь должен передать смысл и образность оборота, своеобразию и экспрессию идиоматического языка.Выбор способа перевода фразеологизма обуславливается не только глубоким знанием переводчиком языков, но и знанием им истории, мифологии, библеизмов, классической и современной литературы. “Перевод образной фразеологии представляет для переводчика значительные трудности еще и потому, что часто имеется опасность принять фразеологическую единицу за свободное сочетание слов или, исходя из характера образа, неправильно истолковать его значение”. [6, с.53]
Фразеологизмы романа “Мхитар Спарапет” в ряде случаев переводились при помощи подбора аналогичных фразеологических единиц в русском языке, что позволило сохранить значение выражений, их принадлежность к определенному языковому уровню, однако образность армянского фразеологизма, характеризующего персонаж, была утеряна.
Приведем один пример: “Ahchka hamar helky trcnum e ajd karasirt mardy” (Букв. Голову теряет из-за дочери этот человек с каменным сердцем”). В словаре находим значения: Терять голову — 1. выжить из ума; 2.потерять голову; 3.лишиться разума, логики, поглупеть; 4.восхищаться к.-л. или ч.-л., любить сильно к.-л. или ч.-л.; 4.удивляться. Переводчики выбрали следующий вариант: “И к тому же Бархудар, этот человек с каменным сердцем, души не чает в дочери”. По фразеологическому словарю русского языка “ не чаять души в ком-либо” — очень сильно, безгранично любить. Нам кажется, что подбор аналогичного фразеологизма в русском языке не совсем воссоздает образ этого персонажа.
В переводе также есть образцы передачи значения фразеологизма частичными эквивалентами, с несовпадением в лексическом составе фраз, или же полными эквивалентами, с абсолютными совпадениями в лексике. Здесь переводчикам удалось достигнуть эквивалентности как в плане семантики, так и образности.
При переводе фразеологизмов был применен также метод буквального, дословного перевода, который допускается только в двух случаях — если в языке перевода нет равнозначных эквивалентов и когда имеется эквивалент с тем же значением, но его применение приводит к утрате национального колорита фразеологизма исходного языка.
Приведем несколько примеров: “ Почему же ты растоптал повеление своих господ?“, “Я принесла черную весть” и т. д. В этих и им подобных многочисленных примерах утеряна разговорная окраска фразеологизма, даже привнесен элемент книжности, архаичности, диссонирующий с контекстом.
Нередко в переводе встречается метод описательного перевода фразеологизмов, что позволило в ряде случаев передать общий смысл, но в целом обороты лишились разговорной окраски и образности, например: “Parsik hanery ajnpisi jard keran “ (Букв: Персидские ханы такое мордобитие съели). В переводе имеем: “Персидские ханы потерпели такое поражение”. Фразеологизму jard keran /мордобитие съели врусском языке соответствует фразеологизм “морду набить”, что было бы правильнее применить.
К описательному методу перевода примыкает и перевод фразеологизма лексическим эквивалентом, что также нашло широкое применение при переводе романа “Мхитар Спарапет”. Здесь переводчики нашли весьма удачные решения, передав и точные значения фразеологизмов, и их стилистическую функцию разговорности.
На наш взгляд, подобный перевод иногда является единственным удачным способом перевода фразеологизма. Конечно, авторская творческая трансформация фразеологизма должна вызывать затруднения как в процессе семантизации, так и в поисках адекватного выражения. Очевидно, поэтому в романе не переведен целый рад фразеологизмов.
Следующие ненормативные лексические элементы, представляющие определенную трудность при переводе — это диалектизмы. В них особенно остро ощущается специфика национального языка и в то же время они являются могучим средством социальной и индивидуальной характеристики персонажа. Диалектные слова придают достоверность изображаемой обстановке, более живописно рисуют среду, в которой живут, действуют герои и “говорят естественным их положению языком” (Н.Лесков). Диалектное слово в основном является по своему значению синонимом соответствующего слова литературного языка и отличается от него только своей лексической окраской — принадлежностью к определенному просторечному пласту словарного состава. Однако многие из слов зангезурского диалекта армянского языка, использованные писателем, не имеют эквивалентов ни в устной, ни в письменной речи, и их смысл можно выразить лишь описательно. К ним причисляются талже слова древнеармянского языка, употребляемые в настоящее время лишь в диалектах. Их стилистическая функция многозначна — характеризовать персонаж и как индивидуума, и как представителя нации.
Некоторые переводчики, упрощенно понимая проблему перевода диалектизмов, выбирают один из диалектов переводного языка и так же широко, как и в оригинале, применяют его. Этот путь ошибочен, так как применение какого-либо диалекта в языке перевода неизбежно влечет за собой представление о своеобразном быте, одежде, характере носителей этого диалекта и, таким образом, национальная окраска переводимого произведения не только не сохраняется, но и значительно искажается. Как отмечает Федоров А. В., “…использование элементов того или иного территориального диалекта неизбежно вступает в противоречие с реальным содержанием подлинника, с местом действия, с его обстановкой, с принадлежностью действующих лиц, да и самого автора, к определенной национальности”. [12, с.252] Хотя, как указывает С.Петров, “можно пользоваться лексикой и формами, которые не связаны с одним только диалектом, а ощущаются как некая диалектальная речь вообще. Можно употреблять “эва”, “ась”, “туды”…, ибо это ощущается как деревенская речь вообще.” [9., с.87]. И таким образом будет воспроизведена стилистическая функция диалектизмов.
Отметим, что переводчики романа не воспользовались ни каким-либо одним диалектом, ни чертами, общими для нескольких диалектов. Большинство нелитературных элементов передано нейтральными литературными элементами, без какой-либо просторечной окраски. В редких случаях диалектные элементы переданы разговорной, фамильярной лексикой. В основном же тот ненормированный уровень оригинала, который приходится на долю диалектизмов, в переводе не сохранен, контекст диссонирует с заданной стилистической окраской.
Следующий ненормативный уровень, подлежащий отражению в переводе — синтаксический, выраженный в эллипсации, повторах и синтаксических синонимах. В переводе также имеем эллиптичность синтаксиса: неполные синтаксические структуры здесь преобладают над полными. Однако в переводе совершенно нет отражения следующих ненормативных уровней — морфологического и фонетического, которые, конечно, не доминируют в оригинале, но определенную роль в создании разговорно-просторечной стихии играют.
Таким образом, армянское просторечие, созданное в оригинале автором произведения, не нашло своего отражения в переводном произведении. Стилистические функции фразеологизмов, диалектизмов и других составляющих просторечный уровень, не могли быть переданы нейтральной лексикой, используемой переводчиками. Возможно, авторам перевода следовало больше использовать выразительные и сочные русские слова, а не нейтральную лексику, что позволило бы сохранить в тексте стилистическую функцию просторечия, которое в оригинале настолько ярко окрашено, что и в переводе должно было обладать яркостью подлинно народного языка. Очевидно, переводчики боялись слишком русифицировать текст. Наше мнение можно подтвердить разграничением Н.Любимовым “русизмов …речений, связанных с реалиями русского быта”, [7, с.21] использование которых действительно испортило бы национальный колорит произведения, от “просто сочных русских слов».
Литература:
1. Арутюнов С. А. Народные механизмы языковой традиции (Язык. Культура. Этнос. — М., 1994. — с.с. 5- 12)
2. Виноградов В. А. Проблемы русской стилистики. М., — Просв.- 1091,
3. Гарбовский Н. К. Теория перевода. -- М.: Изд-во Моск. ун-та, 2002..
4. Дьячок М. Т.. Русское просторечие как социолингвистическое явление. Гуманитарные науки.-Вып.21.-М.,2003.- с.с. 102–113.
5. Зарьян Н. Два бытия. “Гракан терт”, Е., 1967, # 3 (на арм. яз.)
6. Комиссаров В. Н., Рецкер Я. И., Тархов В. И. Пособие по переводу с английского языка на русский, ч.1, М.: Изд-во лит-ры на ин.яз., 1960
7. Любимов Н. М. Перевод — искусство. М., Сов.Россия,1982
8. Петросян Т. Собр. соч., с. 25 (на арм. яз.)
9. Петров С. П. О пользе просторечия. В сб.: Мастерство перевода. 1962. М.: Сов.пис., 1963.
10. Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90-х / Под ред. Ю. Левады. — М., 1993; Lewada J. Die Sowjetmenschen 1989–1991. Soziogramm eines Zerfalls. — Argon, 1992.
11. Степанов Ю. С. Французская стилистика. М., 1965.
12. Федоров А. Ф. Очерки по общей и сопоставительной стилистике.М., Высш.шк.,1971
