Протесты молодежи на Манежной площади, события в Кондопоге и Пугачеве, недавние погромы в Бирюлево вызвали у власти когнитивный шок. С тех пор власть и научные круги не перестают рассуждать о национальном вопросе. Как и следовало ожидать, интеллектуальные концепты советско-постсоветской национальной политики оказались отчасти устаревшими. Рефреном звучит только одна спасительная идея: культивировать общероссийскую гражданскую нацию в противовес русскому национализму и центробежным силам в национальных республиках Российской Федерации.
В нашей статье мы попытаемся оценить влияние современных научных дискуссий на этнополитическую практику постсоветского периода.
Понятие этничности является базовым при исследовании таких вопросов как: пути предупреждения межэтнических конфликтов, формирование этнической толерантности, права представителей этнических меньшинств и т. д. В то же время общепринятой теории этничности не существует. Три основные трактовки этничности (в рамках примордиализма, инструментализма и конструктивизма) довольно жестко противостоят друг другу. Споры о природе этничности активизировались в российской науке в начале 90-х гг. прошлого века. В тот период важнейшей задачей было преодоление негативных последствий научной изоляции России от Запада, существовавшей в советский период.
В «Словаре расовых и этничecких отношений», изданном в 1996 г., подчеркивается, что категория «этничность» «описывает группу, обладающую некоторой степенью связанности и солидарности, сформированную из людей, которые, по крайней мере латентно, осведомлены о том, что они имеют общее происхождение и интересы». При этом отмечается, что этническая принадлежность «глубоко внедрена в сознание» и что этничность настолько реальна, насколько этого хотят люди. В обобщенном виде этничность характеризуется совокупностью нескольких основных положений: 1) этничность является термином, который используется для выделения различных групп; 2) этническая группа основана на общности субъективных представлений, понятий о происхождении, интересах или будущем (или комбинации их); 3) этническая группа не является «расой», хотя зачастую группы с этнической организацией, рассматриваются некоторыми исследователями именно как расы; 4) в одних случаях этничность может использоваться в качестве политического инструмента, в других — защитной стратегии; 5) этничность может быть важной линией раскола в обществе, хотя она и не связана напрямую с классовыми факторами [1; с. 124].
С конца 1980-х гг. под воздействием процессов демократизации гуманитарные науки освободились от идеологического гнета, а ученые-гуманитарии — от необходимости обслуживать государственную идеологию, трактовавшую многообразие общественной жизни исключительно с позиций одного методологического подхода.
Процесс освоения западных концепций этничности протекал в постсоветской России достаточно болезненно. Примордиализм, признающий за этническими общностями длительную историю существования и объективно существующие различия в культурной сфере, имел аналоги в отечественной научной традиции (теории Ю. В. Бромлея и Л. Н. Гумилева).
Конструкции конструктивизма и инструментализма вызвали реакцию отторжения у значительной части российской научной элиты старшего поколения. Первым, кто стал пропагандировать идеи конструктивизма в нашей стране, был В. А. Тишков, нынешний директор Института этнологии и антропологии РАН Достаточно эмоционально научное сообщество России встретило утверждение В. А. Тишкова о том, что этносы, как и формации, есть умственные конструкции, своего рода «идеальный тип», используемый для систематизации конкретного материала и существующий исключительно в умах историков, социологов, этнографов: «…в объективном мире отсутствует такая общность, как этническая. Этнос, как и формация, есть умственная конструкция, используемые для систематизации конкретного материала…» [2; с. 7–8].
Критикуя позицию В. А. Тишкова, Б. Е. Винер отмечает, что недостаточно объяснять этничность как явление, конструируемое с помощью различных социальных институтов. Остается еще вопрос о длительности данного процесса, о механизмах выбора этнической принадлежности, о роли семьи как одного из решающих факторов этнической социализации [3; 21]. В другой своей статье Б. Е. Винер подвергает Тишкова еще более жесткой критике: «…. судя по всему, В. А. Тишков создает собственную концепцию путем изучения конкретной ситуации прежде всего в Российской Федерации, чтения в большом объеме англоязычной литературы и насыщения за счет этого бромлеевской теории новыми элементами, а также путем исключения из этой теории устаревших положений» [4; с. 158].
В этом же контексте разворачивается длительная научная дискуссия о гражданской нации. Приоритет в пропаганде идеи гражданской нации, как и случае с идеями конструктивизма, также принадлежит В. А. Тишкову. Концепт гражданской нации до недавнего времени встречал сопротивление со стороны значительной части экспертного сообщества и политической элиты национальных республик. Как писал в свое время один из идейных критиков данного подхода Р. Г. Абдулатипов, борьба В. А. Тишкова и некоторых ученых-западников против традиционной терминологии воспринимается многими как борьба против наций и национальностей, республик и автономий [5; с. 568]. Также подвергал критике В. А. Тишкова первый президент Республики Татарстан М. Ш. Шаймиев: «понимание нации в нашей стране существенно отличается от западного, большинство населения по-прежнему воспринимает нацию не как политическое или общегражданское понятие, а этнокультурное, историческое, традиционное» [6; с. 296]. М. Ш. Шаймиев был всегда умеренным сторонником татарского национализма, и потому опору своей власти видел прежде всего в татарском электорате, и потому опору своей власти видел прежде всего в татарском электорате, хотя как политик прагматического толка декларировал стремление к достижению баланса этнических интересов в республике.
Марксистский по своему происхождению дискурс до сих пор преобладает в мышлении большинства национальных политических элит России постсоветского пространства, определяет национальную политику. Каждая «нация» самоопределяется как «священное наследие предков», как ассимилирующая и цивилизующая господствующая структура, принадлежность к которой приносит законное право распоряжения этим наследием (землей, национальной культурой и т. д.).
Свидетельством перемены отношения политической элиты страны к идее гражданской нации является формулировка из предвыборной программы правящей партии в 2007 г.: «Утверждение общероссийской гражданской идентичности, формирование общей системы духовно-нравственных ориентиров при сохранении культурной самобытности народов России, развитии национальных языков, обычаев и традиций –приоритет «Единой России». Именно в приверженности народа моральным и духовным ценностям мы видим одно из важнейших конкурентных преимуществ России, залог успеха нашего развития» [7].
Существенный интерес для нас представляет предвыборная программная статья кандидата в президенты РФ В. В. Путина опубликованная 23 января 2012 г. в «Независимой газете». По его мнению, «для России — с ее многообразием языков, традиций, этносов и культур — национальный вопрос, без всякого преувеличения, носит фундаментальный характер» [8].
Он сформулировал несколько программных положений. Элементы эклектики и противоречивости некоторых тезисов (например, о миграции, о наборе книг для чтения и другие) в статье присутствовали, они были вызваны необходимостью включиться в избирательную борьбу за голоса русского большинства, а также быть в унисон с преобладающими массовыми настроениями. Этим и объяснялось его высказывание, что «русский народ является государствообразующим — по факту существования России» [8].
Окончательно свою позицию Путин обозначил за неделю до выборов, когда главный кандидат собрал в московском Манеже своих доверенных лиц и руководителей выборных штабов, на котором обсуждался, в том числе, и «национальный вопрос». Тогда Путин сказал важные слова: «Нам вместе нужно найти нечто такое, что станет объединительным фактором для всей многонациональной, но единой российской нации. И я не вижу ничего другого, кроме патриотизма» [9].
В заключение следует отметить, что в политических установках современной российской власти укоренилось понимание необходимости деполитизации этничности и осознания возможности осуществления данной деполитизации с помощью политических технологий. Идеи общероссийской идентичности и гражданской нации, впервые озвученные в России в академической среде, находят свое воплощение в практике. Этничность становится востребованной политиками на начальных этапах государственного строительства или после восстановления государственной независимости, когда идет активный поиск государственной идеологии и государственных символов. В иное время значение этничности может ослабевать, но всегда существует возможности ее актуализации как реакция местных сообществ на ущемление их интересов или как форма социального протеста.
Литература:
1. Dictionary of Race and Ethnic Relation. 4th ed. — N. Y., 1996. — 432 p.
2. Тишков В. А. Советская этнография: преодоление кризиса // Этнографическое обозрение. — 1992. — № 1. — С. 5–20.
3. Винер Б. Е. Этничность: в поисках парадигмы изучения // Этнографическое обозрение. — 1998. — № 4. — С. 3–27.
4. Винер Б. Е. Формы этничности, бывает ли у этноса сущность и что сторонники академика Бромлея могут взять у новых теорий // Журнал социологии и социальной антропологии. — 2005. — Том VIII. — № 2. — С. 142–164.
5. Национальная политика России: история и современность. — М., 1997. — 680 с.
6. Шаймиев М. Ш. Судьбы демократии в России. Национальная политическая модель: принципы и приоритеты // PRO суверенную демократию. — М., 2007. — С. 289–302.
7. Предвыборная Программа Всероссийской политической партии «Единая Россия» «План Путина — достойное будущее великой страны». URL: http://www.edinros.ru/rubr.shtml (дата обращения: 21.10.2013).
8. Путин В. В. Россия: национальный вопрос // Независимая газета. — 2012. — 23 января.
9. Путин В. В. Патриотизм — единственная объединяющая идея для многонациональной России. URL: http://putin03.dtn.ru/index.php?id_news=166
