Интерес к образным представлениям информации, начиная со второй половины ХХ века, был обусловлен, прежде всего, математизацией научного знания. Невиданный доселе рост логико-символических средств исследования, выражения и трансляции научного знания породили проблему его понимания. Эта проблема, ставшая актуальной для всех пользователей научной информации, особенно остро стала ощущаться в сфере образования, как в одном из основных институтов воспроизводства и развития культуры. Ускорение темпов производства научной информации и открывшиеся невиданные возможности её получения, выдвинули на видное место вопрос о способах трансформации знания в удобные для восприятия формы. И тут оказался востребованным принцип наглядности, оказавшийся несколько десятков лет на заднем плане науки и образования. Достигнутые в ХХ-ХХI вв. результаты психологических исследований образных представлений, изучение закономерностей формирования и развития научного знания позволяют ныне по-новому взглянуть на этот принцип, выявить новые возможности использования образных представлений. Правы В. П. Зинченко и А. И. Назаров, назвавшие образ «пока еще непревзойденной формой представления знаний» [4, c. 135].
Но несмотря на широкое употребление понятия «образ» в философских, психологических, педагогических текстах, оно до сих пор не имеет четко обозначенного объема и содержания. Как отмечают Р. Ю. Рахматуллин, Л. В. Сафронова и Т. Р. Рахматуллин, при его определении допускаются в основном две логические ошибки: слишком широкое определение и слишком узкое определение [9]. Пример слишком широкого определения образа можно обнаружить в одном из философских словарей: «В современной философии образ понимается не только как продукт сознания, но и как то, что формируется в социальности в виде знака, или даже, выходя за «границы поля» сознания, в форме симулякра, становится силой, порождающей изменения и различия» [2, c. 466]. Такое определение, будучи слишком широким, не позволяет отличить образ от знака, символа, симулякра.
Яркий пример слишком узкого определения образа мы находим в диссертационном исследовании З. Ф. Абраровой: «Образ есть форма визуального выражения информации, обладающая структурным соответствием с выражаемым в нем предметом и переживаемая человеком в качестве реально существующего объекта» [1, c. 35]. Согласимся с автором: основная часть образов на самом деле имеют зрительную природу. Но структурным соответствием с музыкальным произведением обладает и его слуховое воспроизведение. Правы, на наш взгляд, Р. Ю. Рахматуллин, Э. Р. Семенова и Д. З. Хамзина, которые пишут, что «связывать образ лишь с какой-то одной модальностью (зрительной, слуховой, осязательной и т. д.),... является ошибкой, т. к. он, как и отображаемый им объект-оригинал, полимодален. Образ соснового леса может включать в себя не только визуальные ощущения, но и звуковые (шум сосен, вызываемый ветром), и обонятельные (запах хвои)» [10, c. 169]. Поэтому мы солидарны с указанными авторами и приводим здесь их определение образа, считая его наиболее удачным: «Образ есть совокупность чувственных сигналов, изоморфных содержанию объекта-оригинала и субъективно переживаемых в качестве самого объекта» [10, c. 169].
Какую же роль образы играют в научном познании? Правы ли те, кто утверждает, что развитие науки идет путем её освобождения от наглядности?
Главным аргументом противников визуализации научного знания является распространенное в европейской науке утверждение о невозможности наглядного изображения сущности. Оно было выражено еще Платоном, разделившем мир на постигаемые разумом идеи-сущности и воспринимаемые чувствами вещи-подобия. С тех пор бытует мнение, что сущность может быть выражена только в абстрактной форме. Источником такого заблуждения, на наш взгляд, является отождествление образов восприятия с наглядными представлениями, основу которых составляют идеи, а не ощущения. Как правильно замечает Р. Ю. Рахматуллин, наглядный образ, в отличие от обычного чувственного образа, является специально созданной конструкцией, в которой трансформация знания в зрительно воспринимаемое представление для того и осуществляется, чтобы просто и ясно выразить главное, существенное в объекте» [5, c. 27–28]. Такой образ представляет собой синтез результатов логических рассуждений человека с его чувственным опытом, мост, соединяющий теорию с объективным миром. Р. Ю. Рахматуллин такие образы называет онтологизированными: «Близость по многим характеристикам к обычным образам позволяет называть образы НКМ (научной картины мира — Л. Ю.) онтологизированными представлениями. Между объективным миром и разумом лежит «слой» чувственного отражения, и разум не может «проникнуть» в объективный мир, не приняв чувственную форму. Образы научной картины мира, будучи онтологизированными представлениями, служат цели придания объективности, реальности построенному при помощи научных средств знанию о мире. Они являются той меркой, с которой соотносятся результаты теоретических исследований, картиной, заменяющей сам научно освоенный мир. Будучи преобразованными объектами теории, они воплощают в себе такое свойство последних, как отражение общего. Будучи тождественными обычным чувственным образам, они несут в себе их непосредственность, указывая на реальность своего объекта-оригинала. Это позволяет образам НКМ выступать опорными точками научно-теоретического исследования, его непосредственной предметной областью» [6, c. 167–168]. В совместно с Л. М. Габбасовой написанной статье автор доказывает, что основу применяемого в науке образа составляет теоретическая модель, а не чувственные модальности [8].
О том, что применяемые в науке образы выражают сущность отражаемых в них объектов, доказывается и историей науки. Известно, например, как существенные изменения теории атомов порождали все новые и новые образы этого вида материи. А ложные физические теории (флогистона, эфира, теплорода) порождали и ложные образы.
На наш взгляд, главное назначение образных представлений в науке — это их семантическая функция. В основе понимания лежит редукция знания в образы, являющиеся продуктом онтогенеза и даже филогенеза. Американский психолог Р. Арнхейм заметил, что понимание сложной ситуации становится возможным, если удается построить её образ, делающий значение «видимым». Использование образов в качестве «элементарных клеточек» понимания объясняется, прежде всего, тождественностью психофизиологических механизмов отражения у всех людей, которые формируются на основе простых, постоянно воспроизводящихся в жизнедеятельности структур практики. Этим можно объяснить, почему Гуссерль, постепенно редуцируя мир науки, нашел архимедову точку опоры в «жизненном мире», т. е. в насыщенном образами и эмоциями обыденном сознании. Семантическая функция образов особенно хорошо видна в фундаментальных науках. Математический формализм невозможно понять без уяснения его значения. Если его не объяснить при помощи образов знакомых объектов, то он остается лишенной содержания логической формой. Существует достаточно много примеров формального усвоения теоретических знаний. Это вызвано тем, что обучаемые, усваивая знаковые средства, не выделяют их замещающую функцию, не знают их значение. Между тем известные ученые всегда обращали внимание на эту сторону дела. Так, немецкий математик Д. Гильберт пришел к выводу, что абстрактная теория сама по себе не может быть ни истинной, ни ложной. Она приобретает эти качества и становится значимой только тогда, когда найдена ее интерпретация [3]. «Образы, применяемые в научно-исследовательской и учебной деятельности, нужны, чтобы давать теоретическим моделям предметное истолкование. Это истолкование может быть охарактеризовано как семантическая интерпретация. В этом случае эти феномены нужно рассматривать в качестве необходимого компонента языка науки, если же, конечно, этот язык рассматривать как единство знака и его значения» [7, c. 77].
С семантической функцией образа связано его использование в качестве средства внутринаучной и внутрикультурной трансляции научного знания. Известно, что знание, претендующее на свою реализацию, нуждается в трансляции. Для этого, прежде всего, и существует институт образования. Но этот институт может успешно работать лишь тогда, когда «транслятор» и «приемник» работают на одном языке. Как говорят, понимание — это разговор двух кодов в пределах одной головы. Добавим, что сколько бы ни было этих «кодов», никакого разговора не получится, если они не будут опираться на какой-то общий, базовый язык. В межличностном общении эту роль, как правило, играют образы, которые меньше всего подвержены влиянию фонетических особенностей вербального языка, культурной и расово-этнической специфике его носителей. Образ Солнечной системы, воплотивший в себе определенные астрономические знания, не нуждается в переводе на другие языки, не требует узкоспециализированной подготовки в определенных областях науки. Еще более ощутима роль образа при трансляции научного знания в практическую сферу, что во все времена являлось одной из важнейших задач науки. При помощи формулы, математического или логического обоснования невозможно излечить болезнь, вырастить пшеницу, отремонтировать двигатель. Очевидно, что между научной теорией и практикой находится некий особый слой знания, напоминающий «третий мир» Поппера: это мир объектов, синтезирующих в себе результаты рационального познания и чувственного отражения. Эти феномены возникают на пути движения теоретических идей в сферу практической деятельности человека. Однако в триаде «научная теория — ее трансформация — практика» слабее всего оказалось изученным среднее звено, без которого, оказывается, невозможна практическая реализация идеи. На самом деле, практическое применение идеи предполагает создание образного представления её функционирования в сфере практики. Ведь знание об объекте предполагает не только отражение его сущности, но знание того, что можно делать с этим объектом. Знание есть не только информация о чем-то, но информация для чего-то. Деятельность с этими воплощенными в образную форму научными идеями и составляет важнейшую особенность инженерно-конструкторской деятельности.
Еще одной важной функцией образа в научном познании является его роль в обосновании знания. Бóльшая часть наших знаний имеет опосредованный характер, но она никогда не была бы обоснована, если бы не существовало не ищущее своего подтверждения ссылками на другие источники непосредственное знание. Абстрактно-логическое знание, не имеющее практические основания, мало что дает науке и производству. На это обращали внимание многие ученые-теоретики. Так, Д. Гильберт писал, что даже «математика… не может быть основана только на логике: наоборот, в качестве предварительного условия для применения в действие логических операций, нам в нашем представлении уже должно быть дано нечто, а именно — определенные внелогические конкретные объекты, которые существуют наглядно» [3, c. 365–366].
Известно, что основания любой теории должны лежать в самом объекте, а этот объект в большинстве случаев задан сначала в виде чувственных данных, которые, как правило, представлены в нашем сознании в образной форме. Процесс обоснования в конечном счете включает в себя чувственный компонент, достоверность которого принимается сообществом в силу его очевидности. Благодаря этому преодолевается трилемма Мюнхгаузена — необходимость в бесконечной цепи логических обоснований научных положений. Даже рационалист Декарт считал очевидность безупречным видом обоснования.
Литература:
1. Абрарова З. Ф. Визуализированный образ в научном познании: Дис. … канд. филос. наук. Уфа, 2010. 151 с.
2. Азаренко С. А. Образ // Современный философский словарь. М.: Академический проект, 2004. С. 466–468.
3. Гильберт Д. Основания геометрии. М.: Гостехиздат, 1948. 492 с.
4. Зинченко В. П., Назаров А. И. Размышления об искусственном интеллекте // О человеческом в человеке. М., 1991. С. 121–138.
5. Рахматуллин Р. Ю. Онтологизированные образы в научном познании (генезис и функции): Дис.... д-ра филос. наук. Уфа, 2000. 276 с.
6. Рахматуллин Р. Ю. Научная картина мира как особая форма организации знания // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2013. № 12–2 (38). С. 166–168.
7. Рахматуллин Р. Ю. Герменевтическая функция образа в процессе обучения // Вестник Карагандинского университета. 2012. № 4. С. 74–79.
8. Рахматуллин Р. Ю., Габбасова Л. М. Роль обыденного сознания в онтологизации теоретической модели // Вестник ВЭГУ. 2005. № 1. С. 178–185.
9. Рахматуллин Р. Ю., Сафронова Л. В., Рахматуллин Т. Р. Образ как гносеологическая категория: трудности определения // Вестник ВЭГУ. 2008. № 3. С. 6–14.
10. Рахматуллин Р. Ю., Семенова Э. Р., Хамзина Д. З. Понятие образа // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2012. № 12–2. С. 167–170.
