Теория романтической иронии — стержневая идея философской системы Фридриха Шлегеля. Ирония была мощным оружием в руках романтиков в борьбе с односторонностью Просвещения, ею обосновывалась ценность бесконечных явлений жизни. Толчком для создания теории романтической иронии послужило критическое отношение романтиков к жизни. Из-за этого романтиков впоследствии критиковали за крайний субъективизм.
Иенские романтики во главе с Фридрихом Шлегелем поставили себе задачу вернуть к жизни античную иронию, которая получила наибольшее развитие в диалогах Платона. Для Платона она служила методом философствования, для него ирония была не более чем категорией эстетики, вышедшей из классической риторики. Еще Сократ с помощью иронии в своих диалогах пытался описать мир идеальный. У романтиков эта тяга к идеальному была выражена в стремлении постичь красоту бесконечного мира во всех его проявлениях.
Философской категорией ирония становится именно в трудах иенских романтиков. В конце XVIII века Фридрих Шлегель представил широкой публике концепцию романтической иронии в своих «Фрагментах», вышедших в журналах «Лицей изящных искусств» и «Атенеум». Шлегель считал, что любое понятие становится идеей благодаря иронии, которая способна довести понятие до его законченности в бесконечной борьбе противоположностей. Этот процесс он называл «абсолютным синтезом абсолютных антитез» [1, с. 296]. По мнению иенских романтиков, ирония вызывает у читателя чувство противоречия между безусловным и обусловленным. Это чувство Шлегель характеризовал как «чувство невозможности и необходимости всей полноты высказывания» [1, с. 287]. Исходя из этого, ирония в бесконечном соединяет противоположности и раскрывает подлинную бесконечную суть мира вещей.
В «Истории философии» Гегель писал, что всеобщей мировой иронией может считаться допущение диалектикой истинности того, что непосредственно принимается за истинное, но делалось это лишь для того, чтобы выявить внутренние разрушения этих допущений [2, с. 47]. Гегель пытался исправить, по его мнению, ошибочный подход системы романтической иронии Фридриха Шлегеля, сделавшей своим объектом критики сентиментализм. Кьеркегор справедливо указывал, что из-за этого Гегель сосредоточился на критике самого Шлегеля, а не иронии как таковой [3]. Гегель считал, что Шлегель не понял спекулятивного, а, следовательно, идея Фихте о незыблемости «Я» была вырвана из контекста. Из-за чего система Фихте стала применяться к самой действительности, выйдя за рамки мышления [4, с. 488]. Даже заявления Шлегеля о том, что «Я» является лишь конечной оболочкой, Гегель понимал как проявление иронии.
В основе системы романтической иронии Фридриха Шлегеля — субъективизм Фихте и его учение о «Я». Так, по мнению Кьеркегора, непроработанный метафизический принцип стал примяться к действительности [3]. Фихте хотел сконструировать мировую систему, когда как иенские романтики захотели получить весь мир сразу. Через систему романтической иронии Фридрих Шлегель надеялся достичь бесконечного идеала, постичь этот непознаваемый мир. Романтики верили в то, что все в этом мире имеет свою божественную суть, а все божественное — является бесконечным. Понять бесконечное можно только по средством чувства, побеждающего разум. «У нас есть понятия: единая бесконечная субстанция и индивиды, — писал Шлегель. — Если мы хотим объяснить переход от одного к другому, то сможем это сделать, лишь введя между ними еще одно понятие, а именно понятие образа, или изображения, аллегории» [1, с. 434].
Эти образы или аллегории должна была воплощать ирония. Постичь ее рационально не представляется возможным, поскольку вся она пронизана парадоксами и абсолютными антитезами. Едва ли не фабульной ее частью является непонимание, в котором и проявляется бытие. В этом непонимании, по мнению Шлегеля, проявляется талант писателя. Происхождение романтического гения объяснить нельзя. Существо его иронии всегда остается за гранью этого конечного мира. Возникает очередная ироническая оппозиция — понятности конечного мира и загадки самой иронии.
Шлегель считал, что ирония может стать средством постижения бесконечного. Она не приносит мыслителю новых идей, но помогает отсечь все лишнее. По принципу «лезвия Оккама» ирония от конечного мира вещей отсекала все ненужное, помогая разглядеть его бесконечную божественную суть. Фридрих Шлегель называл иронию «удивлением мыслящего духа самому себе» [5, с. 361]. Истинной же иронией он считал иронию любви, которая появляется из противоречия с идеей бесконечного, из-за осознания индивидуумом ограниченности и конечности своего бытия. Противоречие с бесконечным оказывается заложенным в истинной любви, поскольку чувство, как и в жизни, направляется на земной предмет. Однако это противоречие лишь подтверждает бесконечность чувства любви, в котором расцветает ирония.
В системе Сократа остроумие представляет собой дополнительный элемент иронии. Хотя Фридрих Шлегель считал его бессознательным «родственником» гения, поскольку гениальное подсознание свойственно именно поэтическому остроумию. Однако оно не настолько сильно, чтобы стать столь же самостоятельным, как ирония.
Терпкой и горькой (в отличие от иронии Сократа) называл современную иронию Шлегель. По его мнению, она покоилась на всеобщем отрицании или же тесно соприкасалась с высшим вдохновением через божественную истину. В системе Фридриха Шлегеля и всего немецкого романтизма ирония происходит из чувства неспособности выразить божественную бесконечность. Слова и средства языка не могут выразить всей полноты постижения божественного, как ее постигает дух в истине. Чувство иронии немецких романтиков помогало преодолеть любую видимость знания. Она за счет объединения в себе противоположностей редуцировала любое знание. При этом Фридрихом Шлегелем ирония была заложена в основу философской системы иенского романтизма. Для него ирония стала методом философствования. В его «Фрагментах» она проявилась полно и всецело, заявив о появлении нового направления в философии — философии романтизма.
Для романтической философии ирония стала фильтром, критикующим и подвергающим сомнению все и вся. Подобно «лезвию Оккама» ирония отсекала от истинного бесконечного знания все сомнительное и недостоверное. К тому же благодаря иронии знание становится по-настоящему бесконечным, поскольку усиливаются его сверхчувственные и интуитивные характеристики.
Это чувственная манера философствования проявилась в самом жанре беседы, столь свойственном иенскому кружку романтиков как особая форма соединения мысли и поэзии. Она получила название «симфилософии». В симфилософском стиле написана и повесть Шлегеля «Люцинда». Это особый стиль повествования, больше похожий на волну вдохновения, попытку понять и постичь бесконечную суть божественного. О сути симфилософии Фридрих Шлегель писал своему старшему брату Августу Вильгельму Шлегелю: «Особенно привлекает меня здесь Симфилософия (совместное философствование), совместная критика. Во-первых, это само по себе любимая моя идея, во-вторых, меня привлекает воплотить ее именно с тобой» [6, с. 124]. Дух симфилософии был положен в основу журнала «Атенеум» — главного печатного органа иенского кружка романтиков.
Для иенского кружка симфилософия стала синтезом искусства, поэзии и философии, сдобренным философской системой иронии Фридриха Шлегеля. Ирония, по мысли Шлегеля, должна была подвинуть весь немецкий романтизм от философии трансцедентального к философии искусства. Поскольку ирония «содержит и пробуждает чувство неразрешимого противоречия между безусловным и обусловленным, между невозможностью и необходимостью исчерпывающей полноты высказывания» [1, c. 287]. Философ, использующий иронию как метод философствования, находится в постоянном поиске, поскольку ирония все идеи и мысли его ставит под сомнение.
Ирония должна была способствовать ускорению смены эстетических парадигм. «Момент кажется созревшим для эстетической революции, благодаря которой объективное смогло бы стать господствующим в эстетической культуре современности. Но ничто великое не совершается само собой, без усилия и решимости!», — писал Фридрих Шлегель [1, c. 127]. Ирония, считал Р. Бубнер, это то, что высказывают те, кому знаком дух времени, поскольку «в требовании иронии выражается веление времени, а это веление времени — следствие обращения к истории, а именно: к контексту актуализированного в рамках современности» [7, c. 86]. В своих «Фрагментах» Фридрих Шлегель прямо называет философию — родиной иронии, которую он считал логической красотой, поскольку «везде, где в устных или письменных беседах философствуют не вполне систематически, следует поощрять иронию» [1, с. 282].
Ирония позволила Фридриху Шлегелю произвести рефлексию философии и искусства. После этого он собирался объявить о рождении поэзии будущего, в которой бы философия и искусство стали едины. О сути иронии Шлегель писал: «Одинаково невозможно как измыслить ее искусственно, так и изменить ей. У кого ее нет, для того и после самого откровенного признания она останется загадкой». Ирония никого не должна вводить в заблуждение, однако все в ней должно быть одновременно «и в шутку и всерьез». Она рождается на стыке жизненного искусства и науки, как соединение натурфилософии и философии прекрасного. В тоже время ирония является самой свободной манерой философствования и самой закономерной манерой ее проявления. Она все ставит с ног на голову, позволяя философу и художнику возвыситься над самим собой [1, с. 287].
Объединение философии и искусства должно было способствовать появлению новой объективности. Ирония ведет к абсолютной истине, а, следовательно, ищет объективное во всем субъективном.
Философская система иронии Фридриха Шлегеля стала попыткой осмысления новой эстетической парадигмы. Иронию Шлегель использовал как «лезвие Оккама», чтобы избавить философию от бесполезных догм. Система немецкого философа открыла новую эпоху в развитии европейской мысли. Использование иронии как «лезвия Оккама» позволило Фридриху Шлегелю отсечь от современной философии все лишнее, повернув ее в сторону искусства и возвращения к античным корням. Это дало возможность романтизму укрепить свои позиции в качестве новой эстетической парадигмы. Во многом из-за радикальных оценок Гегеля позитивистские идеи Шлегеля ошибочно воспринимались как часть концепции философии романтической иронии. Хотя философия романтизма во многом предвосхитила философию постмодернизма.
Постмодернизму, как и романтизму, свойственен конфликт поэта и толпы, олицетворяющий борьбу гения с посредственностью. Здесь столь же силен культ бессознательного и бесконечного, стремление к маргинальному и созданию произведений искусства на стыке социального и психологического. Также, как и романтизм, постмодернизм возник на волне противостояния бесконечного гения с конечной повседневностью и обыденностью. Оппозиционность и отрицание господствующей «классической» эстетической парадигмы сближает постмодернизм с романтизмом.
Литература:
1. Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. В 2-х т. М.: Искусство, 1983. Т.1. 479 с.
2. Гегель Г. В. Ф. Сочинения в 14-и т. М.: Партийное издательство, 1929–1959. Т.10 536 с.
3. Кьеркегор С. О понятии иронии // kierkegaard.newmail.ru [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.kierkegaard.newmail.ru/works/Begrebet_Ironi.html. 24.03.2014
4. Гегель Г. В. Ф. Сочинения в 14-и т. М.: Партийное издательство, 1929–1959. Т.4 646 с.
5. Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. В 2-х т. М.: Искусство, 1983. Т.2. 448 с.
6. Friederich Schlegels Briefe an seinen Bruder August Wilhelm. Hrsg. von O. F. Walzel, — Berlin, 1890. S. 218
7. Bubner R. Zur dialektischen Bedeutung romantischer Ironie // Der Aktua-litat der Friihromantik. Hrsg von E. Behler, Johan Horisch. Padeborn, 1987. 348 p.
