Развитие влияния информационных технологий на политические процессы на национальном и международном уровне в период формирования нового явления — электронных сервисов — с 1998г. невозможно рассматривать отдельно от содержательных вопросов сложившихся и складывающихся тенденций этих политических процессов. Действительно, технологический рост, приобретение обществом новых технологических разработок, [12, с.57] содержательно, безусловно, многое изменили в жизни жителей планеты и в первую очередь в жизни граждан наиболее успешных и технологически развитых стран. Однако лишь технологическая оценка развития была бы не полной, поскольку не в полной мере отражает содержательные изменения в общественной и более узко — в политической жизни общества и принципах взаимодействия стран. В этой связи следует понимать, что не столько изобретение новшеств в сфере информационных технологий или в частности успешный запуск первого www сервера и первой html страницы в 1989г. [4, c.26–29] совершили качественный переворот, а популяризация и массовость свободного использования нового медиа, которые, дополняя видение своих изобретателей, сделали информационные технологии пространством нового вида медиа-ресурса, инструментом не только информационного обмена знаниями, но бизнес-средой, средой коммуникации, соревновательной политической пропаганды и частью политического процесса, как национального уровня, так и уровня межгосударственного. Возможности традиционных и новых участников международных отношений с чертами акторов — отдельных индивидуумов, групп людей и корпораций — изобретать, технологически дополнять и расти на базе публично доступных технологий стали катализатором трансформации технологического новшества в принципиально новую систему.
Действительно, при традиционном развитии современные информационные технологии остались бы на уровне сервиса, как когда-то замерла в своем развитии индустрия телефонной связи, ограничившись лишь несколькими видами услуг. Исследователи и сегодня могут гадать, дошел бы до столь острой фазы «карибский кризис», если бы прямая телефонная связь между главами США и СССР уже была налажена ко времени его зарождения, а не сразу по завершении; а спецслужбам не пришлось бы 12 часов расшифровывать телеграмму Хрущева, состоявшую из 3000 слов, в условиях, когда мир стоит на пороге начала ядерной войны и каждая минута на счету [10].
Уповая на особенности эпохи, возможно, вопрос следовало бы переиначить и задавать в ином русле, ставя под сомнение не столько вывод, сколько средство: посредством какой связи, если не телефонной, мог бы быть разрешен кризис. Однако на современном этапе ИТ совершило качественный прорыв, неожиданно трансформировавшись в медиа-ресурс, приобретя самостоятельное влияние и политическую роль. И одним из ключевых факторов, оказавших влияние на этот переход, стало именно разрушение монополии государства — в нашем случае США — на контроль и управление медиа и коммуникационным ресурсом информационных технологий. То, о чем весной 2014 года вдруг заговорил президент России В. В. Путин, указывая на «контролирующую руку США» в поисках виновного в провале собственной в т. ч. ит-экономики, совсем не так однозначно, как хотелось бы представить. Уход США от контроля над техническими средствами к работе с сервисами, то, что трудно даже осознать рядовому российскому чиновнику, в США случилось в первые годы популяризации сервисов. Формальное отстранение государственных структур от контроля за доменной зоной в 1998 году означало первый формальный шаг к формированию медиа нового типа. Период 1998–2010 годы, десятилетие, в ходе которого информационные технологии в понимании большинства из, в лучшем случае, инструмента менеджмента, публикации и учета данных превратились в механизм воздействия на общество и даже механизм общественного самоуправления, посягающий на монополию государства в этой сфере. Очевидно, что следующая итерация этого процесса происходит сегодня, когда ICAAN принимает решение о выделении не только самостоятельных многоязычных доменов, но и абсолютно независимых доменных имен с произвольным именем вроде кириллического «.орг» и проч. Но возможные перспективы развития системы медиа, вызванные внедрением 3-ей волны развития доменной системы, ориентированы на будущее.
Исследуя общественное проявление развития информационных технологий, социальные и даже политические процессы, такие как тяготение к «нетократии» возникающие в обществе, [12, c.67] можно сформулировать утверждение о том, что в центре внимания политических и социальных наук, исследующих процессы реформирования общественного отношения к электронным медиа, следует делать упор не на конкретные технологические новинки и решения из мира информационных технологий, а непосредственно эффект, который технологический процесс произвел и те процессы, которые начали набирать обороты в общественной и политической жизни и даже последствия произошедших изменений. Вместе с тем, вовсе не говорить о технологиях, которые шли бок о бок с развивающимися процессами и зачастую были их первопричинами, также нецелесообразно. Популяризация информационных технологий, массовость их использования и отделение в большой степени от государства позволила направить в эту сферу мысли и устремления тех, кто связывал свое будущее с созданием альтернативной от жесткой постиндустриальной корпоративистской общественно-финансовой системы. В сфере ИТ нашли себе прибежище технологические мыслители нового нетократического поколения — киберанархисты, [11], [8] чьи устремления хотя и соответствовали в большой степени духу «Декларации независимости киберпространства», [7] для политического уровня и национального и международного политического процесса оставались достаточно безразличными. Но в становлении нового формата отношения общества к ИТ и формированию устойчивого влияния ИТ на политические процессы существенно большее значение в прозрении общества сыграли рекламные технологии информационных сетей. Они разъясняли своей аудитории, что в сети пользователь может в определенной степени сам определять правила игры и устанавливать социальные и прочие барьеры, недоступные в реальном мире. Еще большую убедительность этим тезисам добавила плодотворная почва: выросшее на компьютерных играх поколение 1990-х гг. В условиях сублимированной реальности виртуального общения, виртуальных социальных сетей и игр в купе с условиями сетевой анонимности еще больше отпустившей социальные «тормоза» у значимой части населения с одной стороны, а с другой раскрепостившей воображение, определенные слои общества смогли начать воображать возможность организации альтернативного в т. ч. политического общества. Это новое или альтернативное общество в большой степени могло бы быть построено на утопических примитивизационных положениях правил виртуальных систем, но с точки зрения своих сторонников оно сохраняло бы свои черты, обеспечивающие большую справедливость или комфортность их существования.
То, о чем сказано выше в технологическом смысле выразилось в развитии технологий с одной стороны без-модераторного диалога (немодерируемые форумы, социальные сети и проч.), а с другой стороны — скрытого файлового или информационного обмена без надзора со стороны государства или псевдо-государственных корпоративных структур. Если первое означало с теоретической стороны явный кризис модели Д. Истона «Источник — Комментатор — Получатель», о чем в первой главе высказано несколько суждений, а также формирование нового типа источников информации, характеризующих как эпоху, так и общественное и политическое развитие, то вторая технологическая часть чуть менее доступна рядовым гражданам, поскольку более технологически содержательна и менее dumm user-friendly. Здесь речь идет о технологиях прямой или скрытой от контроля передачи файлов и данных I2P, P2P или Tor (здесь считаем, что внедрение p2p относится к периоду появления сети Napster в 1999г). Когда корпоративный уровень, в первую очередь ассоциации правообладателей, проявили беспокойство и первые сети, построенные на базе P2P протокола — eDonkey — закрылись, сетевая общественность отреагировала взрывом новых алгоритмов, успешно преодолевающих технологические возможности государства или компаний по блокировке. Одновременно в 1998 году стартовало еще одно направление «отделения» общества от государства — независимый от государственных или наднациональных государственно-подобных структур финансовый проект по использованию наиболее оригинальной валютной единицы — Bitcoin (BTC). Не следует путать корпоративные псевдо-валюты вроде популярных в России Яндекс.денег, Webmoney или Google PayPal с системой Bitcoin: принципиальным отличием является отсутствие у этой системы эмиссионного звена — центрального банка или его корпоративного эквивалента. Bitcoin как валютная единица определена открытыми программными алгоритмами, подвержена дефляции, страдает рядом болезней «настоящих» валют, однако алгоритмически защищена от допэмиссии: заранее известно, что общее количество «денег» BTC никогда не превысит количество в 21000000 единиц. Несмотря на сопротивление некоторых стран в т. ч. России, использование Биткоинов — реальность, и чем раньше государства осознают необходимость не столько бороться с электронными формами финансов, сколько поймут пользу для себя в использовании этих инструментов для продвижения собственных услуг и сервисов, тем большую прибыль смогу для себя извлечь.
В совокупности с первой группой технологические проявления такого рода, безусловно, являются инновационными. Однако поскольку нас в первую очередь интересует резонанс такого рода явлений, следует отметить, что для настоящего исследования влияния информационных технологий на политический процесс и развитие международных отношений в период с 1998 становление этой тенденции технологического развития означает:
во-первых, стремление значимой части общества дистанцироваться от государственного (или корпоративного) контроля,
во-вторых, начало формирования нового типа источников информации в политическом процессе и международных отношениях, который базировался бы не на сообщении «уполномоченных каналов» (СМИ), а на сообщениях индивидуумов (Twitter, например),
в третьих, приобретение целым рядом субъектов, которые ранее даже на уровне политического процесса не претендовали на особый статус, ряда черт, ранее свойственных исключительно акторам международных отношений и мировой политики в целом.
Одним из наиболее важных и интересных эффектов, который приходится на период с 1998 г., можно с большой долей уверенности назвать «политическим эффектом Google» и поставить в один ряд по значимости для международной и политической жизни с «эффектом CNN». Исторически, поисковый алгоритм Google, базирующийся на принципах расчета «репутации» источника информации и, исходя из параметров репутации, определяющий релевантную ценность данных, не был первооткрывателем технологии. Как часто случается в истории, технология сначала возникает, уходит на второй план, а затем возрождается. Так, Google Page Rank в большой степени копировал, например, Яндекс ТИЦ. Однако именно Google оказался первым, кто поставил задачу многофакторных репутационных расчетов в мировом масштабе и добился эффективности.
Информационный эффект Google состоит в том, что их аналитический подход исходит из оценки любых информационных фрагментов, независимо от их статуса. Ключом к оценке достоверности источника является его репутация — количественно измеренные цитирования источника, совершенные другими источниками.
Другим качественным фактом является также и то, что именно Google оказался компанией-технологией, которая заявила о признании интернет-наследия в качестве исторического наследия и начала свое участие в проекте конца 1990-х по формированию библиотечно-исторического архива web.archive.org, призванного сохранить этапы развития интернет-сети и ее порталов в разные моменты истории для последующего исторического анализа не столько технологий, сколько образа мышления. Согласно этим наблюдениям, тенденция политизации информационного пространства достигла пика именно в 1998–2010 гг., что объясняется появлением возможности интенсификации политических дискуссий на новой медиа-площадке форумов и социальных сетей. Немного позднее — с 2010–2014 эти же медиа-площадки возьмут на вооружение и мобилизационные ресурсы, пошатнувшие или опрокинувшие некоторые режимы в эти годы.
Качественным отличием традиционных источников от новых видов источников является тот факт, что источники до 1998 г. в т. ч. электронные, как правило, имеют конкретного автора. Начиная с 1998 г. начинается процесс «таяния» понятия собственности на суждения. Объектом источниковедческого анализа электронных материалов становятся не только и не столько чьи-то суждения, заключения или статьи, а дискуссии равно-анонимных равно-независимых участников. Содержание дискуссии, а также последующее ее цитирование и тиражирование становится самостоятельным источником и показателем авторитетности заключений дискусантов. Источником и инструментом получения исторического знания об эпохе и историческом периоде становится информация о тиражировании мнений (перепост), выделении «хэштэгов». Если в 1998 году начался процесс отделения интернет среды от off-line общества в нескольких областях, популяризация использования ИТ решений, мода на ИТ позволили обществу осуществить переход в состояние, когда пространство информационных технологий перестало быть технологической площадкой, а приобрело черты интерактивного медиа нового типа. В сравнении с любой интерактивностью традиционных СМИ, интернет-медиа предложило несколько формирующихся парадигм, среди которых для политического процесса и международного влияния особую роль сыграла, например, парадигма интерактивных «Я-медиа».
Роберт Шекли, великий американский фантаст считал, что главное в поиске истины — правильно задать вопрос. Можно ли считать, что сравнение традиционных СМИ с новыми медиа, а традиционных источников с источниками интерактивной эпохи может быть оправдано, а выделение их в отдельную категорию или хотя бы вид — конструктивным и продуктивным? Формула Дэна Гилмора, которую он провозгласил в своем выступлении, а затем и книге «Мы — Медиа!» [3, c.10] полагает, что «само-журналистика» является самостоятельным направлением в журналистике, а информация, освещаемая «людям о людях и для людей» и самых разных странах является средством «преодоления режимов, международной неприязни и корпоративных барьеров». Анализируя современный мир, он вводит понятие «gate-keeper for media» — «гейткипперства для медиа», оставляя современным СМИ роль «привратника, сторожащего дверь, за которой скрывается правда, под неусыпным оком государства и корпораций». Конечно, в рассуждениях Гилмора немало киберанархизма, однако его мотивы состоят в том, что медиа-источники новой волны и нового типа справедливо отличаются от традиционных уже тем, что им разрешено не быть по умолчанию достоверными.
Очевидно, что в поиске продуктивности и целесообразности выделения нового вида источников следует обратиться к опыту не только исторической, но и прочих наук. Вместе с тем, проблема отличий интернет-источника от традиционного на повестке дня не стоит: не случайно на академическом уровне интернет-источники выделяют в отдельный раздел, а даже за годы обучения на факультете международных отношений вопрос о том, как оформлять сноски на электронные ресурсы зачастую в общении с каждым научным руководителем решался по-разному не только из-за разных толкований ГОСТов, но и из-за особых свойств электронных источников — негарантированной долговечности, подверженности быстрым и малозаметным изменениям и, нередко, непроверяемости. В этой связи для научных оценок исторических событий, а также оценки политических эпизодов и явлений международных отношений и мировой политики наличие конкуренции между телевидением и, например, YouTube или газетами и журналами и блогами является оправданным и целесообразным. Имея в распоряжении огромный пласт непохожих на ранее анализируемые первичные и вторичные источники материалы, с точки зрения исторической науки их было бы неоправданно ошибочно игнорировать как для реконструкции прошедших событий, так и для политологического анализа с целью построения прогностических сценариотехнических моделей, основанных на опыте развития в первую очередь общества.
Говоря о появлении новых типов источников исторических и политических сведений для национальных политических процессов и международных отношений, в целом следует обратить внимание на то, что именно в период 1998–2003 гг. происходит понимание кластеризации информационных технологий по языковому принципу. Технологическим изначальным языком ИТ исследований был английский язык. Однако по мере развития и распространения моды на ИТ и ИТ-коммуникацию язык стал вытесняться национальными языками, формирующими не только «национальные интернеты», но и национальные коммуникационные пространства. Вслед за лидером, национальные языки стали обрастать диалоговыми формами сокращений, иногда переводными или транскрибированными (например, «ИМХО»), иногда собственно национальными и трудно переводимыми в т. ч. политически окрашенными (например, «Привет, Медвед», и проч.). Тенденцию по многоязычному распространению информации в ИТ-пространстве зафиксировала, поддержала и в известном смысле определила кульминацию этого процесса в 2003 году Организация Объединенных Наций в рамках «Рекомендации о развитии и использовании многоязычия и всеобщем доступе к киберпространству», отметив наличие неравенства с одной стороны (ст.1) и зафиксировав наряду с «государствами-членами, международными организациями» нового актора, в определении Рекомендации «индустрию информационных и коммуникационных технологий».
«Я-медиа», как своеобразное продолжение принципа «Я-корпорация», или «user-generated media», как более высокая форма организации медиа, — являются средствами генерации нового вида источников. На этапе формирования этого типа медиа форумы, системы блогов и первые социальные сети постепенно начали применять принцип самонаполнения контентом своих информационных страниц, а еще позднее, на выходе из описываемого этапа в 2003–2004 годах начали впервые рассматривать пользовательский контент как экономическую ценность с одной стороны и как элемент сбора информации о пользователе, его социально-политической активности и пристрастиях. [3, с. 19]
Спецификой источников нового вида является то, что в своей массе они являются суждениями. В отличие от мемуарных статей эти суждения скорее похожи на дневники, однако при этом, интерактивные источники могут отражать несколько меняющихся точек зрения, важными факторами в их анализе будут не только содержательные элементы, но и изменения в ходе дискуссий или споров, характер аргументов, ангажированность участников, применение троллинга и проч. Хорошим примером источника нового типа может служить доступная в архиве американского сайта www.ipolitics360.com круглосуточная дискуссия в форуме, проходившая в августе 2008 года в течение 12 суток. [6] Эта дискуссия, в которой принимали участие граждане значительного количества стран не только демонстрирует разные подходы, которые применяли традиционные гейт-киперы информации СМИ, но и разные степени осведомленности и личной ангажированности участников. Характерно, что за 12 суток дискуссии участники этого крупного форума договорились и провели 2 акции протеста напротив Российского посольства в Вашингтоне, 1 акцию напротив консульства Грузии в одном из городов США и 2 массовых пикета напротив Нью-Йоркского отделения CNN. Индивиды, по большей степени ранее невовлеченные в активную политическую жизнь, заинтересовавшись информацией в традиционных медиа, пришли на интерактивное медиа, каждый по-своему разобрался в ситуации и отреагировал так, как ему подсказала совесть. Своими действиями эти индивиды сформировали временную группу с общим интересом и применили ее возможности и консолидацию для политически значимых действий — общественных заявлений. Эскалируя свое политическое заявление, они использовали любительские видео-записи, наглядно демонстрируя себя и своих сторонников, рекрутируя таким образом новые массы последователей.
Другой прекрасный пример «подпольной» деятельности «Я или Мы — медиа» связан с Иракской кампанией США. Традиционные СМИ откровенно замалчивали медиа-значимость отдельных заявлений против военной кампании. Однако наличие неподконтрольных каналов нового формата позволило антивоенному движению не только набрать обороты, но и способствовать частичному выводу войск из Ирака, а также частичному осуждению всей кампании. Политическая и международная вовлеченность источников формата новых медиа в данном случае налицо. Историческая их значимость, зафиксированность отдельных переписок, аргументаций и эпизодов впервые приближает историю к ответу на вопрос, а о чем действительно думали те или иные политики, когда принимали те или иные решения. Кому, как ни самым разным современникам, чье мнение еще не отравлено знанием о том, как очередной кризис закончится или разрешится, судить об этом?
Опираясь на характерные особенности источников нового формата, следует отметить, что большая часть их технологических решений была предложена в период с 1995 по 2002 год, а их популяризация и признание собственно и приходятся на выделенные 1998–2003 гг. При этом судить о датах популяризации достаточно просто по обзорным статистическим данным web.archive.org, статьям о версионности ядер программных решений по управлению сайтами и собственно появлению независимых блоговых площадок.
Нельзя сказать, что на проблему перерождения понятия «источник» с точки зрения исторической ценности в эпоху информационных технологий в настоящем исследовании автор обращает внимание впервые: ключевое новшество авторского подхода состоит в особом угле рассмотрения вопроса. Однако, в 1999–2000 гг. под патронажем Совета по библиотекам и информационным ресурсам США (CLIR) состоялось несколько сессий семинара «Аутентичность в цифровом мире». [9] Одним из наиболее важных вопросов, который ставился перед участниками семинара, состоял в том, что им предлагалось дать свое определения отношения оригинала источника и роли электронной копии источника в современной среде. [9] Участники семинара разошлись во мнениях, с одной стороны, настаивая на несовершенстве современных технологий и тем самым пытаясь отказать информационным технологиям в праве быть колыбелью собственного типа источников, а с другой стороны, настаивая на наличии бумажной копии, по оценке Эбби Смита, хранимой в библиотеке — депозитарии, чтобы электронный документ «не вызывал сомнений». [1, с. 1–75]
Позднее в 2000 году были опубликованы материалы заседаний участников Международного проекта InterPARES [2,30–34], который объединил усилия представителей 14 стран, 10 национальных архивов и 17 университетов, специализирующихся на дипломатике и международном архивном деле. Подход участников состоял в первую очередь в поиске ответа на вопрос о возможности доверия электронным документам, однако и здесь у участников прозвучали нотки сомнения в том, что «небумажной» копии можно доверять. Аутентичность электронного документа, вновь обозначенная как основной риск, сложность резервирования и хранения документов были признаны участниками проекта нерешаемыми пока проблемами. Однако тот факт, что InterPARES назвал список конкретных претензий, позволил продолжить размышления.
К выводам InterPARES в мировом сообществе отнеслись двояко: постепенное перевооружение представителей исторической науки и библиотечного дела подталкивает наиболее ищущие умы к поиску решения, способного нивелировать недостатки и усилить достоинства. В середине 2001 г. на VI Европейской конференции архивистов Кеннет Тибодо (директор Программы электронных документов Администрации США по национальным архивам и делопроизводству — NARA) представил результат своих многолетних исследований: архитектуру и требования к Открытой Архивной Информационной Системе (OAIS). [5] Хотя проект Тибодо не получил некоторую поддержку только в 2010 году, когда его выводы стали совсем уж очевидны, в своем выступлении он обозначил весьма значимые аспекты: Кеннет Тибодо определил, что современные ИТ-документы могут претендовать на особое положение и их с точки зрения архивного и библиотечного дела следует рассматривать по законам делопроизводства. Компания Майкрософт в своих бизнес-продуктах группы Microsoft Dynamics и Sharepoint Office назвала эту особенность версионностью, придумав, как в ИТ мире можно сохранять несколько версий одного и того же документа, запоминая последовательно все правки. Таким образом, обозначенный новый тип источников в какой-то степени смог преодолеть проблемы собственной уникальности, а человечество нашло способ его регистрации в динамике. И хотя этот технологический алгоритм несовершенен и пока не всегда доступен, о мнении общественности, широких масс самых разных регионов мира, а не отфильтрованных и срежиссированных заключениях медийных комментаторов, историки узнают именно по протоколам сотен диалогов, комментариев и дискуссий сети интернет, сохраненных в специализированных базах данных ИТ сетей. Впрочем, до полноценного признания этого вида источников, переосмысления понятия и традиционных свойств источника — таких как мера измерения оригинальности, подлинности или аутентичности — пройдет еще значимое время.
Обобщая сказанное выше и подводя итог выделению этапа в развитии роли информационных технологий на международные отношения и национальные политические процессы, укажем, что новая разновидность источников, предложенная ИТ развитием, непосредственно связана со всеми направлениями жизни общества в широком понимании. Процесс глобализации, несмотря на неоднозначное к нему отношение в разных регионах мира и разных культурах, способствовал взаимопроникновению информации и иллюзорному «сжиманию» мира: коммуникация и многие производственные и управленческие процессы убыстрились, а это означает, что в мире остается все меньше мест, значимые события в которых не имели бы значения для остальной части мира. В политической и международных сферах — особенно, поскольку военные действия, перевороты или революции, а также просто гражданские акции оказывают существенное влияние на привлекательность инвестиционного климата региона. Информационные источники, созданные технологическим прогрессом, лежащие в основе целого ряда исследовательских подходов, не могут быть проигнорированы ни исторической, ни политической науками. При этом обязательным является необходимость учитывать особенности этих источников, осознавать, что их уникальные черты не только служат оправданием для выделения этих источников в отдельную категорию, но и подчеркивают их слабые и сильные стороны.
Литература:
1. Cullen Ch., Hirl P., Linch K., Smith E. Authenticity in a Digital Environment. Council on Library and Information Resources, Washington, D.C. 2000. // www.clir.org/pubs/reports/pub92/pub92.pdf.
2. Duranti L. The InterPARES Project: goal, methods and preliminary findings // Il Mondo degli Archivi. Speciale VI Conferenza Europea degli Archivi, Firenza, 2001. Roma, 2001.
3. Gillmor D., We the Media: Grassroots Journalism by the People, for the People. O’Reilly, 2006.
4. Quittner J. Network Designer Tim Berners-Lee.// TIME Magazine, Mar. 29, 1999
5. Thibodeau K. The Unsteady State of the Art of Preserving Electronic Records // Il Mondo degli Archivi. Speciale VI Conferenza Europea degli Archivi. 2000.
6. War-talks review // www.ipolitics360.com
7. Барлоу Дж., Декларация независимости киберпространства. 1996г. [Электронный ресурс] — Режим доступа: http://www.uis.kiev.ua/russian/win/~xyz/index.rus.html;
8. Быков И. А. Киберпространство как фактор развития политических идеологий // Политическая наука N 02, 2008
9. Дипломатика на службе у архивистов // Историческая информатика N 1, 2012 http://kleio.asu.ru/aik/krug/7/18.html
10. Красный телефон охладил пыл борьбы // http://www.inosmi.ru/world/20090831/252094.html
11. Ладлоу Питер Криптоанархия, кибергосударства и пиратские утопии. — Москва: Ультра. Культура, 2005.
12. Леви Д. О призраке «революции нетократов»: эволюция отношений информационных технологий, медиа-пространства и государства // Научная перспектива. N4(50), 2014
