«Орнаментальная проза» — явление, которое широко захватило в свой плен разные художественные индивидуальности. За довольно короткий период — не более трёх лет (1920–23 г.г.) — через увлечение «орнаментальной прозой» прошли почти все яркие дарования тех лет, и до конца 1920 годов уходящая волна «орнаментализма» продолжала окрашивать в свои цвета многие книги. Генетическую связь с этим явлением некоторые художники сохранили на конкретных этапах своей эволюции (Л. Леонов, Вс. Иванов), а иные (А. Весёлый) так никогда и не покинули её лона.
Вс. Иванов обладал талантом живописать предметно-вещественную реальность в её плотности, исторической характерности. Новый стиль писателя рождался во многом по контрасту со стилем прозы первой половины 1920 годов и его собственным стилем тех лет. Он как писатель ориентировался на объект, он дышал воздухом времени.
Вс. Иванов пришёл в «Серапионовы братья» со своей творческой манерой. И эта «своя манера» искони была близка той, что получила в истории литературы 1920 годов название «орнаментальной». В «Истории моих книг» писатель, оправдывая своеобразие своей манеры начала 1920 годов, заметил: «Я был богат этими изощрениями и до «Серапионовых братьев». Моя первая книжка рассказов «Рогульки» тому доказательство» [1, с. 51]. Ранние рассказы Вс. Иванова К. Федин нашёл «музыкальными по языку».
Стиль писателя орнаментален, «экзотичен», внешне он напоминает восточный ковёр, украшенный всеми цветами радуги. В то же время орнаментализм у него иногда служит средством реалистической типизации. Так, автор индивидуализирует речь своих героев, вводя в неё «жаргонизмы» (диалектизмы, профессионализмы). Словесный орнаментализм, продиктованный сущностью персонажа, его социальным положением, даже профессией, был впервые введён в литературу именно Вс. Ивановым.
Слияние русского и казахского начал проявилось в лексике произведений Вс. Иванова. Повести и рассказы открыли читателю новый мир, «где русская Сибирь» оказалась на стыке с азиатской «Киргизией». Использование писателем тюркизмов подчёркивает самобытность языка автора, они включаются в определённые системные отношения с исконно-русскими словами, расширяя рамки этих лексических единиц, углубляя их семантику. Тюркизмы, как и другие заимствования, обогащают способность русской лексики употребляться в переносных, образных значениях (увидели «горы, похожие на киргизские малахаи из зелёного бархата»; поток Кара-Су «со стыда закрылся белым чувлуком, как киргизка»).
Изображение действительности переломного времени новыми красками, ритмами, образами в сочетании с давней новеллистической традицией придавали особое своеобразие повестям и рассказам Вс. Иванова. Произведения писателя богаты бытовой живописью, щедро украшены орнаментом из природных образов. Ещё до того, как мы слышим слова, произносимые героем повести «Голубые пески», появляется характеристика его речи: «Слова у Запуса были крепкие, как просмоленные верёвками, и тёплые. От слов потели и дымились ситцевые рубахи, ветер над головами шёл едкий и медленный» [1, с.341]. Иногда герой размышляет сам, а иногда же речь его не является прямой, но имитирует её, поэтому голос героя и голос автора как бы сливаются в единый речевой поток.
Автор наделяет Запуса красивой внешностью: «Волос у него под золото, волной растрёпанный на шапочку. А шапочка-пирожок — без козырька и наверху — алый каёмчатый разрубец. На боку, как у казаков, — шашка в чеканном серебре» [1, с.341].
В «Голубых песках» и в «Цветных ветрах» писатель прибегает к монологам, параллелизмам между жизнью людей и природой, неожиданным сравнениям. Автор переосмысляет неживую природу, зверя, человека, каждое явление через другое явление. С этой целью в повести «Цветные ветра» широко используются эпитеты: «Розоватая жаркая дымка радовалась над посёлком. Блестящие жёлто-синие падали на землю с золотисто-лазурных облаков Тарбагатайские горы. Пахло из палисадника засыхающей, спелой черёмухой» [1, с.193].
Удивляет не только множество и разнообразие образов, поражает их материальная внутренняя полнота. Художественные образы осязаемы, зримы, весомы. В произведениях писателя часто одно слово определяется не одним эпитетом, а несколькими: «робкий и тихий, седой и лукавый свет»; «безлюдный, угрюмый остров»; «пухлые и шумные снега»; «широкий и упрямый камень»; «жёлтые, синие, осенние голоса»;«ветер рыжебородый».Эпитет в рассказах и повестях Вс. Иванова метафоричен: «сытый стуквдверь»; «сердитое небо»; «конопатая бледность»; «поющая сталь»; «ныряющие руки»; «порхающее чувство»; «заплаканные осины».
Примеры орнаментализма связаны с определённой системой сравнений, основанных на сложных ассоциациях. Вообще у Вс. Иванова сравнения являются одним из важнейших элементов его художественного стиля, во всяком случае, они играют не менее важную роль, чем эпитеты. Многие сравнения украшают его романтический стиль, однако писатель редко прибегает к условно-отвлечённым сравнениям. Гораздо чаще он пользуется сравнениями, построенными на основе сопоставления отвлечённого понятия с предметом, вещью. Вс. Иванов оригинален даже в создании портретной характеристики персонажей. Приведём пример из повести «Цветные ветра»: «Лохматая, впрозелень, голова у попа Исидора. И голос глухой, прерывистый, пахнущий зеленью болот. Идёт он широко, в тёмно-зелёной рясе. Кочка — осокистая голова, кочки — лохматые руки. Подземная вода — глаза, ясные и пристальные» [1, с.203]. Иногда в произведениях писателя встречаются двойные, обоюдные сравнения («Лес был — как море, и море — как лес»; «Брёвна были, как трупы, и трупы, как бревна»).
Драматические эпизоды прошедшей войны очень живописны. Действие рассказа «Пустыня Тууб-Коя» обрамлено лирической пейзажной картиной: «Экая гайдучья трава! Не только конь — камень не в силах раздавить, разжевать такой травы. И не потому ль в горах скалы, обсыпавшиеся, обкусанные, словно зубы коней, что бессильно крошатся о травы Тууб-Коя. И над всем, вплоть до ледников, такое же жёлтое, как пески Тууб-Коя, — небо» [2 с.321]. Этот пейзаж (недобрая, непоэтическая земля) подчёркивает «неестественность» жизни партизан, загнанных войной в чужие горы и степи.
Наиболее часто в произведениях писателя употребляются сравнения, которые можно назвать «сравнениями-деталями», уточняющими какую-то одну сторону предмета («Травы в логах мягкие, как соболиный мех»; «Белое, как олений мох, небо»; «Нежные и тягучие, как мёд, дни»; «Улица узкая, как рукав сибирской рубахи»; «Хрумкающая, как снег, трава»; «Солнце…жирное и пёстрое, как праздничный халат ламы»; «Берёзы стояли все словно в коленкоре»; «Жирная и мягкая, как кулич, земля).
Во многих сравнениях сопоставляется не предмет с предметом, а лишь одно качество или одно действие сопоставляемого предмета. Автор говорит, что не трава походит на мех, а такое её качество, как мягкость, напоминает соболиный мех; не небо сопоставляется с оленьим мхом, а его белизна; не дни — с мёдом, а их качество, и т. д. Не случайно в предложениях, содержащих эти детализирующие сравнения, как правило, подлежащее поставлено в конец фразы (небо, дни). В произведениях Вс. Иванова очень редки сложноподчинённые предложения, но из них наиболее употребительны именно сравнительные с союзами как, словно, точно, будто, как будто.
Особенностью идиостиля писателя можно считать высокую степень неожиданности, исключительное многообразие метафор при описании пейзажа («млела в жару земля»; «ползли запахи»; «тьмащурилась»; «бежал снег»; «поползло кружевотумана»; «клочья облаков мечутся; «жаркая дымка радовалась»; «жмут дорогу лога»; «ветер мечется, лает»), которые имеют индивидуально-авторский характер.
Ярким примером орнаментальной прозы Вс. Иванова является сборник рассказов «Седьмой берег».За редким исключением рассказы «Седьмого берега» не «сюжетные», а «орнаментальные» (стилевые). И именно этим своим качеством они поразили современников. Удивлял превосходный язык произведений: образ, фраза, синтаксис, все узкостилистические образования. «Вс. Иванов в высокой степени владеет искусством создавать образы, более богатые и красноречивые, чем целые страницы описаний…», — отмечала Е. А. Краснощёкова [3, с.88–89].
Особенности «орнаментального рассказа» с большой поэтической силой заявляют о себе в «Логах» — рассказе, очень высоко оцененном сразу после публикации. Н. Асеев писал: «Прекрасная сжатость цельноисчерпанной фабулы, остроты эпизодов, и тот же утрированно грубый, тяжёлый язык, так идущий к территориальной отграниченности автора, дают <…> «Логам» ту полновесность подлинной «большой» прозы, в погоне за которой устремлено теперь столько навострённых на «новый быт» перьев» [цит. по: 3, с.92].
Писатель раскрашивает и расцвечивает мир, не боясь придать ему экзотичность, диковинность. Между миром людей и миром природы существует связь, которая и определяет образную ткань его произведений. Природа антропоморфична, одухотворена, красочна. У Вс. Иванова образы из мира природы всегда соотнесены с тем или иным человеческим содержанием, и поэтому получают подчас разный (противоположный) смысл. Человек остаётся частью природы. Даже психологическая характеристика, эмоции, внутренняя жизнь человека выражена через жизнь природы: «Люди вокруг огромные, широкие как земля, из твёрдого мяса сбитые. Ходят по полям победителями, высовывая из бород насмешливые улыбки».[2, с.91–92].
«Лога» — образ замкнутости, закрытости по отношению к окружающему миру. «Лога заковали село кольцами тёмной жирной земли — не то свадебные кольца, не то острожные» [2, с.132]. Свадьба и острог — довольство и неволя слились в этом образе. «Дорога» — символ открытости миру, воли к движению. В тот момент гражданской войны, который представлен в рассказе, «лога» побеждают «дорогу» — она зарастает травами. Деревня всё более утопает в логах, враждебно огрызаясь на тех, кто приходит по дороге. Тут звучит новый язык прозы, эта новизна в сдержанности слова, в повышенной смысловой нагрузке на каждое слово, его повышенной грузоподъёмности. Фраза может быть в два-три слова, а ощущается её завершенность, смысловая, ритмическая, образная. Образ не стремится возобладать над впечатлениями читателя и — врезается в сознание.
В прозе Вс. Иванова широк круг речевых средств, воссоздающих разные проявления чувственного восприятия природы: фиксируется многообразие оттенков цвета; с этой целью используются сложные прилагательные, именные сочетания; даются динамичные, световые и осязательные характеристики, которые взаимодействуют друг с другом; передаётся игра светотени.
Во многих произведениях писателя повествование «оголено», почти начисто освобождено от авторской речи, что ведёт к господству изобразительного начала над описанием и не позволяет детализировать в сюжете или тем более комментировать проявления внутреннего драматизма участников событий.
М. В. Минокин отмечал: «Если и усвоил Вс. Иванов у Ремизова и Замятина средства поэтической стилистики (орнаментальность), то это чудесно переплавилось в его собственном стиле. Главное — у него был свой жизненный материал и свой угол зрения, потому что революционную действительность он знал лучше, чем некоторые его учителя» [4, с.113–114]. «Он орнаментален и лиричен, — писал об Иванове Лежнёв. — Его больше всего привлекает резьба по слову, тонкая его расцветка. И, действительно, редко у кого погружаемся в мир таких ярких и звучных красок, как у Иванова. Его страницы цветут голубым и розовым, как его песни и ветра. Он дышит разнообразными и острыми запахами. Его «экзотика» пряна и изысканна в своей варварской грубости. И вся эта звучная природа и монгольская пестрота врываются в суровый эпос гражданской войны» [5, с.224].
Вс. Иванов в своих произведениях показывал определённый, не похожий ни на какой другой, свой собственный мир, используя метафоричность, яркую образность и выразительность. Удивительная пластичность всех образов, динамичных и в то же время скульптурных, действующих и в то же время словно вытесанных из камня, придаёт особый эффект возникающей перед читателями картине. Особая атмосфера ранних произведений Вс. Иванова возникает на пересечении «неправдоподобного» материала действительности и неопровержимой реальности изображения. Своеобразие стиля выдающегося художника слова заключается в соединении двух, казалось бы, столь несоединимых начал: крепкого «земляного» реализма и изысканной лирической орнаментальности.
Литература:
1. Иванов Вс. История моих книг. Партизанские повести // Cоч.: в 8-ми т. — М.: ГИХЛ, 1958 — Т. 1.– 718 с.
2. Иванов Вс. // Cоч.: в 8-ми т. — М.: Худож. лит., 1974. — Т. 2.– 632 с.
3. Краснощекова Е. А. Художественный мир Всеволода Иванова. — М.: Советский писатель, 1980. — 352 с.
4. Минокин М. В. Путь Всеволода Иванова к роману (20-е годы). — Орёл, Орловский государственный педагогический институт,1966. — 152 с.
5. Лежнёв А. О литературе: Статьи. — М.: Сов. писатель,1987. — 432 с.
