Моделируя конструкцию действия уголовного закона во времени, законодатель отходит от традиционной схемы: общественно опасное деяние (действие или бездействие) — преступный результат, с которым связывается наступление общественно опасного последствии, путем использования правовой презумпции [1]. Прежде всего, формируя в Уголовном кодексе Российской Федерации (далее по тексту УК РФ) правовую презумпцию времени совершения преступления, законодатель исходит из длительной общественно-исторической практики, позволяющей с достоверностью предполагать, что не иначе как в момент совершения противоправного действия (бездействия) у лица, его совершающего, в окончательном виде складывается субъективное отношение виновного к своим действиям, что, исходя из с принципа субъективного вменения, служит необходимой предпосылкой для наступления уголовной ответственности [2]. Посредством субъективного вменения соединены различные институты уголовного права: вины и назначения наказания; действия уголовного закона во времени и пространстве и квалификации преступлений; возраста и пределов уголовной ответственности [3]. Следует также отметить, что в настоящее время в теории уголовного права нет значительных разногласий относительно времени совершения преступления касательно принципа субъективной вменяемости, и данная позиция поддерживается большинством современных ученых-правоведов.
Нетривиальностью указанного средства законодательной техники является то, что законодатель, предрешая вопрос о времени совершения преступления, акцентируя уголовно-правовую значимость только для действия (бездействия) лица, нарушившего уголовно-правовой запрет, предоставляет правоприменителю возможность эффективного и экономного использования процессуальных мер и мер уголовной репрессии, что способствует более сбалансированному подходу к применению уголовного закона при расследовании уголовных дел правоприменителем.
Рациональность использования данной правовой конструкции заключается в том, что законодатель использует прием, который при определении правоприменителем времени совершения преступления, оставляет за рамками выяснения вопрос, касающийся наступления общественно опасных последствий совершения преступления, о которых, благодаря данному средству законодательной техники, позволяет судить само общественно опасное деяние лица.
В основе законодательного предположения о времени совершения преступления как о временном промежутке совершения определенного действия (бездействия) лежит свойство правовой относимости времени совершения преступления с уголовным законом, действовавшим в момент совершения преступления, что непосредственно лежит в основе принципа законности, который в уголовном законе находит воплощение не только в том, что только уголовный закон является мерилом между преступным и непреступным поведением в обществе, но и находит свое выражение в презумпции истинности уголовно-правового запрета. Согласно положению ч. 1 ст. 9 УК РФ преступность и наказуемость деяния определяются уголовным законом, действовавшим во время совершения этого деяния. В основе данного законодательного установления находит свое выражение общественное предположение о противоправности того или иного деяния как опасного для общественных отношений, которое, как и сам институт преступления, есть именно правовое, юридико-техническое средство реализации социальной воли народа, хотя нередко и искаженной [4]. Противоправность как признак общественно-опасного деяния в определенный временной промежуток развития общественных отношений в данном случае выступает как фактическая и нормативно-правовая оценка деяния лица, которая реализовалась в действиях законодателя по ее закреплению в уголовном законе. Прежде всего, в данном случае следует иметь в виду беспрерывное развитие общественных отношений и смену общественных приоритетов о добре и зле, плохом и хорошем, что влечет за собой, как следствие, декриминализацию одних деяний и криминализацию других, как действий (бездействий), представляющих наибольшую общественную опасность для личности, общества и государства; что предопределяет четкое определение законодателем сферы действия таких общественных отношений по содержанию и структуре перед включением их в уголовный закон, что обусловливает «общественное требование» к законодателю в определении данных общественных отношений (общественно опасных деяний) в качестве уголовно-правовых запретов и установления наказания за их нарушение, что обеспечивает стабильность правопорядка в обществе и создает систему мер, обеспечивающих безопасность человека, что будет служить олицетворением принципа законности (ст. 7 УК РФ). При этом законодатель учитывает и возможность декриминализации общественного отношения, составляющего содержание уголовно-правовой нормы, закрепляя в уголовном законе возможность опровержения презумпции истинности уголовно-правовой нормы, что позволяет упорядочить регулируемые уголовным законом общественные отношения, выведя из его охвата устаревшие общественные отношения, которые не представляют больше общественной опасности для охраняемых интересов личности, общества и государства, что является ярким выражением принципов справедливости (ст. 6 УК РФ) и равенства всех перед законом и судом (ст. 4 УК РФ).
Свидетельством правомочности и обоснованности истинности уголовно-правового запрета в конкретный временной промежуток является то обстоятельство, что вновь возникшая уголовно-правовая норма является результатом обобщений, основанных на длительном наблюдении повторяющихся событий, сходных по содержанию. Это дает основание для выведения законодателем определенного предположения о закономерностях определенных действий (бездействий) и степени их общественной опасности для регулируемых законом общественных отношений как угрозе обеспечения стабильности и правопорядка общественных отношений. В этой связи и с учетом разносторонности мнений относительно определения действия уголовного закона во времени, представляется вполне обоснованной и справедливой точка зрения Г. Б. Байсекеновича о том, что под «действием уголовного закона во времени следует понимать обусловленную самим законодателем способность уголовного закона в определенных временных границах воздействовать на поведение людей, исходя из его нормативной относимости, а также его способность регулировать возникшие уголовные правоотношения с целью защиты прав и интересов личности, интересов общества и государства» [5].
Как мы можем видеть, действие уголовного закона во времени ограничено, прежде всего, определенными временными границами, что переопределяет то обстоятельство, что уголовный закон начинает действовать после его опубликования и вступления в законную силу и продолжает действовать вплоть до его отмены или замены новой уголовной нормой, что является одним из основополагающих начал уголовной политики государства [6]. Значение времени для совершения общественно опасного деяния заключается в том, что данная законодательная конструкция имеет одно из основополагающих значений в системе уголовного закона, пронизывая институты уголовной ответственности и наказания лица, совершившего преступление, в которых реализуется замысел принципа гуманизма в конкретных формах выражения. В этой связи не утрачивает свою значимость мысль А. Б. Сахарова о гуманизме в рамках уголовного закона, как неком воплощении характера объектов, защищаемых от посягательств в определенных методах [7]. Именно методы защиты предоставляют возможность защитить права и свободы человека и гражданина, порядок и безопасность в обществе без причинения незаконного ущемления прав лица, подвернувшегося уголовному преследованию, что напрямую зависит от времени вступления уголовного закона в законную силу и прекращения действия данного уголовного закона. Новая правовая норма, предусматривающая уголовный запрет, считается действующей с момента вступления уголовного закона в силу. Согласно ст. 3 ФЗ от 25.05.1994 г. «О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания» [8] все нормативные акты, в том числе и устанавливающие уголовно-правовой запрет, вступают в силу по истечении десяти дней после их официального опубликования, если в законе не указана иная дата. Исходя из статьи 3 ФЗ «О введении в действие Уголовного кодекса Российской Федерации» [9] ясно, что действующий в настоящее время УК РФ вступил в силу с 01.01.1997 г., ст. 2 данного нормативного акта, предусматривает, что с 01.01.1997 г. утрачивают силу УК РСФСР 1960 г. Именно законодательное закрепление предположения о времени совершения преступления позволяет гарантировать человеку соблюдение его права на ознакомление с новым нормативным актом, что позволит ему избежать противоправного поведения и негативных последствий его действий, будет способствовать обеспечению стабильности регулируемых правоотношений. В этой связи представляется неверной точка зрения исследователей данной проблематики, которые предлагают убрать 10-тидневный срок для вступления нормативного акта в силу, установив законом вступление их в силу с момента опубликования [10], что, будет противоречить древнейшей презумпции права — презумпции знания закона, прямо вытекающей из содержания глав 8, 11 и 12 действующего УК РФ. Получившая свое начало еще во времена Древнего Рима, данная правовая презумпция и до сих пор считается универсальным средством законодательной техники, что в первую очередь связано с тем, что законодатель не предоставляет и не регламентирует возможность ее опровержения. Представляя результат многовекового обобщения и непоколебимости, данная законодательная конструкция базируется, прежде всего, на том постулате-предположении, что «по истечении установленного законодателем времени (10-й срок для вступления нормативного акта в силу) все граждане знают закон и, следовательно, должны его исполнять» [11]. В том числе, не представляется содержательным обосновывать идею «удаления» срока вступления законодательного акта в силу той позицией, что 10-тидневный срок ущемляет права тех, кто совершил общественно-опасное деяние, говоря о законе, ухудшающем положение лица, совершившего преступление. Это будет косвенно свидетельствовать о том, что законодательная политика государства исходит из суждения об обществе, как о совокупности недобросовестных граждан, что представляется абсурдным и противоречащим презумпции невиновности (ст. 49 Конституции РФ), закрепление которой в основном законе страны свидетельствует о том, что законодатель при построении законодательной политики должен исходить из презумпции добросовестности граждан, что бесспорно соответствует реалиям общественного бытия. Представляется справедливой мысль Д. А. Козякина о недопустимости сокращения срока для вступления закона в силу, так как и действующий срок не всегда предоставляет возможность полностью его использовать, прежде всего, по причинам того, что нередко «выходные данные совпадают с датой подписания издания в печать, и, следовательно, с этого момента еще реально не обеспечивается получение информации о содержании закона его адресатами» [12]. Иное решение вопроса было бы контрадикторным в отношении законоположений, обеспечивающих основные права и свободы человека и гражданина (ст. 17, ч. 1 ст. 21, ч. 1 ст. 23 Конституции РФ) и противоречило бы принципу субъективного вменения, согласно которому, подлежит применению только такой уголовный закон, который охватывался сознанием лица в момент совершения им общественно опасного действия (бездействия), а также в момент наступления общественно опасных последствий. В связи с этим, малосодержательной и нивелирующей положения уголовно-правовой презумпции времени совершения преступления представляется предложение по конкретизации в уголовном законе времени совершения преступлений, состоящих из ряда тождественных действий, включая групповые преступления. Представляется, что включение таких положений в УК РФ создаст громоздкость уголовного закона и не будет способствовать единообразному применению правоприменителем положений уголовного закона, добавит объема в деятельности правоприменителя, усложнив сам процесс доказывания при производстве по делам данной категории.
Вместе с тем, несмотря на многие преимущества данной уголовно- правовой презумпции, представляется, что в настоящее время она придает рассогласованность между Общей и Особенной частью УК РФ, что недопустимо для правовой презумпции как исключительного средства законодательной техники, направленного на облегчение работы правоприменителя, экономию правовых средств с целью улучшения работы правоприменителя. Прежде всего, речь идет о том, что диспозиции некоторых статей Особенной части УК РФ содержат в качестве обязательного признака объективной стороны состава преступления указание на определенный промежуток времени. Так, например, ст. 106 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за убийство матерью новорожденного ребенка во время родов или сразу после родов, что подразумевает под временем не определенное действие (бездействие), а определенный временной промежуток, исключающий за его пределами уголовную ответственность лица. Аналогичное указание на время как на временной промежуток, содержат также и множество иных статей Особенной части уголовного закона (ч. 1 ст. 333, ч. 1 ст. 334, ст. 336 УК РФ и др.), при этом в некоторых составах преступления время является квалифицирующим признаком. Так, например, наказание за самовольное оставление части или места службы более строгое в зависимости от срока отсутствия (ч., ч 3, 4 ст. 337 УК). Думается, что этот вид уголовно-правовой презумпции, обрел бы совершенно другие правовые очертания, закрепив в ст. 9 положение о временном промежутке, в течение которого совершение определенных действий (бездействия) влечет уголовную ответственность.
Литература:
1. Тарасенко В. В. Теоретические аспекты правовых презумпций // Молодой ученый. № 11 (58). 2013. С. 556–560; Тарасенко В. В. Ложное предположение в правовом аспекте (на примере уголовного права России) // Право: современные тенденции. II Международная научная конференция. Уфа. 2014. С. С. 117; Тарасенко В. В. Презумпция утраты лицом общественной опасности как основание освобождения от уголовной ответственности по делам о преступлениях в сфере экономической деятельности // Научный журнал Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Право. № 1 (16). 2014. С. 182–188; Тарасенко В. В. Юридическая фикция в конструкции института освобождения от отбывания наказания несовершеннолетних как один из аспектов социально-экономического развития региона // Регион: системы, экономика, управление. 2013. № 4. С. 161–167.
2. Игнатов А. Н. О действии уголовного закона во времени // Уголовное право. 2002. № 1. С. 14.
3. Якушин В. А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. Тольятти: Изд-во «ТолПИ». 2008. С. 13.
4. Пудовочкин Ю. Е., Пирвагидов С. С. Понятие, принципы и источники уголовного права: сравнительно-правовой анализ. М.: Изд-во «Юристъ». 2003. С. 183; Уголовное право России. Практический курс / Под общ. ред. А. И. Бастрыкина; под науч. ред. А. В. Наумова. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2007. С. 15.
5. Байсекенович Г. Б. Темпоральное действие уголовного закона (сравнительно-правовой анализ по законодательству Казахстана и России): автореф. дис. … канд. юрид. наук. Челябинск, 2006. С. 9.
6. Решняк М. Г. Действие уголовного закона во времени как принцип права // Ученые труды Российской академии адвокатуры и нотариата, 2011. № 3. С. 99.
7. Либус И. А. Презумпция невиновности в советском уголовном процессе / И. А. Либус. Ташкент, 1981. С. 14.
8. Федеральный закон от 14 июня 1994 г. № 5-ФЗ (ред. от 25.12.2012) «О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания» (с изм и доп. от 25.12.2012 № 254-ФЗ) // Российская газета. 1994. № 111.
9. Федеральный закон от 13 июня 1996 г. № 64-ФЗ «О введении в действие Уголовного кодекса Российской Федерации» (с изм. и доп. от 08.12.2003 № 161-ФЗ) // Российская газета. 1996. № 113.
10. Байсекенович Г. Б. Указ. соч. С. 10.
11. Панько К. К. Презумпции в уголовном праве и процессе, их значение и классификация // Вестник Воронежского государственного университета. Серия «Право». 2013. № 1. С. 312.
12. Кузякин Д. А. О порядке определения даты вступления в силу и периода действия нормативных правовых актов / Д. А. Кузякин // Законодательство. 2004. Спецвыпуск. С. 3–11.
