Миротворчество занимает достойное место в глобальной системе разрешения конфликтов, находя практическое выражение в виде «традиционного» или классического поддержания мира [5]. Нередко оно противопоставляется иным формам участия ООН в разрешении военных и политических кризисов по всей планете. Во-первых, существуют меры по «принуждению к миру», принимаемые на основе главы VII Устава ООН, включая эксплицитное применение силы для достижения мира, как это было, например, во время войны в Персидском заливе в 1990–1991 гг. Во-вторых, в арсенале ООН имеется процедура установления мира, состоящая в активном участии Организации в поисках мирного урегулирования посредством медиации и использования добрых услуг. В-третьих, речь идет о «постконфликтном миростроительстве», которое Б. Бутрос Гали описал как «действия, направленные на выявление и поддержание структур, предназначенных для укрепления и упрочения мира… часто [предпринимаемые] до завершения конфликта, чтобы ускорить формирование мира на твердой основе» [6]. Такие меры, как репатриация и реинтеграция беженцев и экс-комбатантов, разминирование и разоружение, входят в конструкцию миростроительства [3].
Часть проблемы операций ООН по поддержанию мира в начале 1990-х гг. в Хорватии и Боснии состояла в том, что миротворческие мандаты содержали в себе элементы принуждения, хотя сами операции и не задумывались как принудительные, в отличие от той же операции «Буря в пустыне» в ходе ирако-кувейтского конфликта 1991 г. В случае непосредственной операции по принуждению к миру, отсутствие согласия воюющих сторон на вмешательство третьей стороны означает, что интервенты презюмируют наличие враждебной окружающей среды и принимают соответствующие правила военных действий, а также выбирают подходящий уровень боеготовности и военного оснащения. Но что, если (как это было в случаях с Силами ООН по охране [CООНО / UNPROFOR], операцией по поддержанию мира, учрежденной для бывшей Югославии в 1992 г., и Операцией ООН по восстановлению доверия в Хорватии [ОООНВД / UNCRO], учрежденной для Хорватии в 1995 г.) миротворческие силы руководствуются традиционными нормами по поддержанию мира и правилами ведения боя (ROE) [2], в то время как им приказано оказывать гуманитарную помощь в самый разгар боевых действий?
В литературе по международному праву уже давно сформулирован modus operandi «традиционных» миротворческих операций. Во-первых, речь идет о [теоретически] бескорыстной помощи извне, предлагаемой в условиях боевых действий с целью разъединения враждующих сторон. Презюмируется, что третья сторона не присоединится ни к одной из воюющих сторон для достижения ею своих целей. По этой причине корейская и иракская операции, 1951 г. и 1990 г. соответственно, не являлись операциями по поддержанию мира, но были, скорее, принудительными акциями, которые осуществлялись в соответствии с главой VII Устава ООН. Во-вторых, подразумевается беспристрастная помощь извне, то есть ООН обычно вступает в театр военных действий на основе уже подписанного сторонами соглашения о перемирии или прекращении огня. В-третьих, правила ведения боя регулируют применение силы только в порядке самообороны. По этой причине миротворцы вооружены только легким стрелковым оружием и почти всегда уступают в плане вооружения сторонам конфликта, действия которых они обязаны контролировать. В-четвертых, миротворчество ООН, по крайней мере, в первые десятилетия своего существования, имело своим объектом международные, а не внутренние, вооруженные конфликты. Исключение составил Конголезский кризис 1960–1964 гг. [1]. По мере того, как международное сообщество становилось все более вовлеченным в гражданские войны и иные кризисы, содержащие угрозы миру как внутреннего, так и международного характера, расширялись горизонты миротворчества ООН. Эта новая тенденция в миротворческих операциях получила наименование «активного миротворчества». М. Гулдинг назвал ее «принуждением к прекращению огня… принудительным вариантом традиционного поддержания мира» [7, p. 451]. Независимо от принятой терминологии, общий лейтмотив заключается в том, чтобы подчеркнуть различные модели, заполняющие «доктринальную пустоту» между поддержанием мира и принуждением к миру.
«Поддержание мира, по сути, пытается преодолеть проблему согласования усилий двух противников: миротворец стремится к тому, чтобы обе стороны конфликта понимали согласованные правила игры и траспарентность их соблюдения или отклонения от таковых. Принуждение, с другой стороны, сродни игре в ястребов и голубей: международное сообщество, посредством провокационных мер, угрожающих развязыванием войны и военным поражением, пытается принудить агрессора отказаться от агрессивных действий. Стратегически новая предметная область Объединенных Наций напоминает игру в убеждение: поскольку нет четко определенного агрессора, силы ООН, являя собой очевидную военную угрозу, пытаются убедить все стороны конфликта в том, что насилие не продолжится. Международные силы призваны не нанести поражение, но нейтрализовать местные вооруженные силы… Военной целью стратегии является сдерживание, разубеждение и отказ от применения силы» [7, p. 23].
Активное миротворчество, или миротворчество с использованием надежных и эффективных вооруженных сил, актуализируется в ситуации, когда к миротворцам обращаются с просьбой о предоставлении гуманитарной помощи на фоне противодействия враждебной фракции, которая пытается использовать голод или болезни в качестве орудия войны. Его актуальность становится еще более очевидной, когда миротворцев призывают вмешаться и предотвратить геноцид, массовую резню или другие акты бесчеловечного обращения в условиях продолжающейся гражданской войны.
В кризисной ситуации — при оказании гуманитарной помощи — миротворцам придется либо отказаться от своего мандата, либо прокладывать свой путь в театр военных действий для доставки продовольствия, медикаментов и других форм обеспечения жизненно важных потребностей населения. Возможно также заблаговременное широкое толкование термина «самооборона», которое включается в полномочия миротворцев ООН и на основании которого они могут открыть огонь по вражеским солдатам на контрольно-пропускном пункте, если последние отказываются пропустить гуманитарный конвой. Однако командующие силами ООН в полевых условиях, прекрасно осведомленные об институциональной слабости Организации, вряд ли попытаются реализовать на практике широкое толкование самообороны. Первоначальное согласие сторон конфликта на развертывание миротворческих сил может быть даже отозвано, по крайней мере — на определенный период времени. Историческим примером такой возможности является отмена в мае 1967 г. египетским президентом Насером согласия на развертывание Первых Чрезвычайных вооруженных сил ООН (ЧВС ООН I) на территории Египта во время израильско-египетского конфликта 1956 г. [4].
М. Гулдинг приводит пример операций ООН в Конго в 1960–1964 гг. и в Сомали в 1992–1995 гг., чтобы проиллюстрировать мысль о том, что такого рода операции могут изначально быть развернуты как традиционные операции по поддержанию мира, но впоследствии способны превратиться в операции с правом значительного применения силы, когда становится ясно, что традиционный режим не позволит достичь общей цели поддержания мира и безопасности. В случае с Сомали Генеральный секретарь ООН, после осознания того, что традиционное поддержание мира не способно эффективно справиться с ситуацией, убедил Совет Безопасности учредить Оперативную группировку ООН (UNITAF) во главе с США, назначение которой состояло в обеспечении более безопасной среды для гуманитарных поставок. Возобновление регулярной операции по поддержанию мира ожидалось после того, как военная ситуация была бы взята под контроль. Однако на деле Оперативная группировка оказалась неэффективной из-за отсутствия необходимой степени принуждения, а также ввиду наличия множества полевых командиров, контролировавших разные части территории страны. В конечном итоге все это послужило препятствием для достижения миротворцами цели заключения всеобъемлющего соглашения по поставкам гуманитарной помощи.
В бывшей Югославии полевые командиры, действовавшие на территории самопровозглашенной Республики Сербской Краины в Хорватии, солдаты ренегатского мусульманского анклава под контролем Ф. Абдича в г. Бихаче Республики Боснии, а также политический и военный истеблишмент Боснийско-Сербской Республики, базировавшийся в Пале (Босния), — чинили препятствия гуманитарным конвоям СООНО и УВКБ ООН, двигавшимся из хорватских портов и городов в так называемые безопасные районы ООН в Боснии. Когда же задача сдерживания стала невыполнимой для СООНО в Боснии, Совет Безопасности ООН учредил, на основе главы VII Устава, подразделение по принуждению к миру, которое было представлено государствами — членами НАТО, связанными с Канцелярией Генерального секретаря ООН при помощи довольно запутанной цепочки инстанций.
Литература:
1. Зверев П. Г. Конголезский кризис 1960–1966 гг. и Операция ООН в Конго (ОНУК, 1960–1964): история конфликта и процесса его урегулирования // Вестник гуманитарного научного образования. — 2014. — № 2 (40). — С. 12–17.
2. Зверев П. Г. Применение силы и правила ведения боя в миротворческих операциях ООН // Молодой ученый. — 2014. — № 6 (65). — С. 551–553.
3. Зверев П. Г. Разоружение, демобилизация и реинтеграция как направление современного миростроительства // Молодой ученый. — 2014. — № 13 (72). — С. 182–184.
4. Зверев П. Г. Суэцкий кризис, Шестидневная война и Первые Чрезвычайные вооруженные силы ООН (ЧВС ООН I, 1956–1967): история конфликта и процесса его урегулирования // Вестник гуманитарного научного образования. — 2013. — № 12 (38). — С. 10–16.
5. Зверев П. Г. «Традиционное» и «расширенное» миротворчество и принуждение к миру // Молодой ученый. — 2014. — № 15 (74).
6. Boutros-Ghali B. Building Peace and Development — 1994: Annual Report on the Work of the Organization. — New York: United Nations, 1994.
7. Ruggie J. G. Wandering in the Void: Charting the U. N.’s New Strategic Role // Foreign Affairs. — 1993. — № 72, Nov. — Dec.
