В западноевропейской (П. Виймар, К. Ларсдаттер, Р. Перну) и, в особенности, отечественной (А.А. Доманин, Е.Н. Грицак, М.А. Заборов, С.И. Лучицкая) историографии крестовых походов XX - нач. XXI веков женская тематика, затрагивающая такие аспекты как участие женщин в вооруженных паломничествах в Святую Землю, повседневная жизнь западных колонистов в государствах крестоносцев, не получила глубокого и всестороннего освещения, как например, политическая история стран Леванта. Из поля зрения медиевистов выпали также вопросы о судьбе пленных европеек, оказавшихся в мусульманской среде и отношение этой среды к иноверкам.
Ведущие отечественные арабисты И.Ю. Крачковский, И.М. Фильштинский, Б.Я. Шидфар, изучившие эволюцию образной системы арабской литературы V – XII веков, уделили крайне мало внимания новому художественному образу европейской женщины, как разновидности более общего образа европейца, начавшие формироваться в XII веке как ответная реакция арабо-мусульманского мира на латинскую экспансию на Ближнем Востоке [1, с. 36, 95].
По этим причинам возникла настоятельная необходимость рассмотреть образ европейской женщины XII века, обратив особое внимание на применяемые литературные средства и приемы, сюжеты, составляющие композицию образа, регионы его распространения и их отличительные особенности, оценки мусульманских современников участия западных христианок в повседневной жизни латинского и арабского Востока.
В качестве источников использовались письменные нарративные литературные памятники мусульманского происхождения, типологически относящиеся к таким направлениям арабской литературы как проза («Книга назидания» Усамы ибн Мункыза из города Шейзар, 1180 г.; «Путешествие» валенсийского писателя и литератора Ибн Джубайра, 1185-1187 гг.) и эпос (египетские вставки кон. XII века в сборнике «Тысяча и одна ночь») [2, с. 507]. Стоит отметить редкость и тенденциозность обращений историков к сведениям этих источников.
Судя по многочисленным сказкам из эпического цикла «Тысяча и одна ночь», в арабской классической литературе VIII-XII вв. женская тематика (произведения с героинями женщинами) пользовалась большой популярностью и имела широкое распространение среди разных литературных жанров и социальных групп [3, с. 45-56, 86-92, 138-180].
Отечественные арабисты к наиболее известным литературным памятникам, в которых активным действующим персонажем является женщина, относят также и «Ожерелье голубки» Ибн Хазма, «Калила и Димна» Ибн Бассама, сказки «Тысячи и одной ночи» [4, с. 34].
В условиях новых исторических реалий на Ближнем Востоке XII века, обусловленных латинской экспансией, интерес к женщине, не только сохранился, но и расширился с включением европеек в литературные сюжеты.
Хотя, в умме (религиозная община правоверных) существовала строгая каноническая регламентация отношений между мужчиной и женщиной, предполагавшая за их нарушение жёсткое наказание, - эта система ценностей не получила развития в литературе, во всяком случае, в некоторых жанрах и произведениях, где открыто и демонстративно отвергались основные принципы семейной жизни и правила общения между полами [5, с. 152].
Данные источников показали, что в досуге (в том числе интеллектуальном) мусульманской военной и торговой элиты XII века, женская тематика занимала видное место, уступая лишь таким распространённым сюжетам как война, управление государством (владениями), религия.
Комплексное изучение произведений с помощью методов количественного анализа и систематизации, позволяет говорить о том, что образ европейца, в целом, является собирательным, поэтому тип образа европейской женщины не исключение. Усама, описывая жизненные ситуации с европейкой в 6 случаях (из 10), ссылается на устные источники, т.е. женский образ на 60% состоит из сведений современников автора [6, c. 90, 208, 210, 212, 215].
Для Ибн Джубайра, придерживающегося строго благочестивых намерений при выборе тем и сюжетов для повествования, доля полученных от собеседников сведений о европейской женщине, сокращается до 28%. Путешественник прямо заявляет, что женская тема служит для развлечения, поэтому не достойна его внимания [7, с. 217].
В «Сказке о Нур ад-Дине и Мариам-кушачнице» конца XII века удалось выявить несколько независимых друг от друга сюжетных вставок, получивших развитие в устной традиции Сиро-Палестины и Египта.
Во-первых, история захвата Мариам морскими пиратами напоминает события начала XII века с пленением Иды Австрийской, тоже давшей слово посетить святыни и отправившейся в опасное путешествие [8, с. 26]. Расхождения наблюдаются только в маршруте (для Мариам – морской, а для Иды – сухопутный), что связано с популярностью темы морских путешествий в эпической традиции.
Во-вторых, сведения о десяти тысячной стоимости Мариам как невольницы аналогичны сообщению Усамы ибн Мункыза о цене выкупа Роберта, властителя Сыхьяуна (1115 г.) [9, c. 186]. Таким образом, числовые показатели авторами сказки могли быть заимствованы из военной сферы.
В-третьих, отказ Мариам от счастливой и безбедной жизни на Родине, в том числе и от царских почестей, находит исторические прецеденты в «Книге назидания» в эпизоде с европейской невольницей, ставшей правительницей мусульманской области, но бежавшей к соплеменникам в Иерусалимское королевство [10, c. 206].
В-четвёртых, описание христианской церкви на Родине Мариам в Европе имеет сходства с внешним видом церквей в Иерусалиме и Акке, оставленные Усамой и Ибн Джубайром в начале. 1140х и 1180х гг., соответственно [11, c 209; 205, 207]. Поэтому авторы повести в реальности могли не располагать точной информацией о дальних европейских землях, а брать примеры для зарисовок из соседних латинских государств, к примеру, из Иерусалимского королевства.
В итоге можно заметить, что в эпическом цикле «Тысяча и одна ночь» устная традиция получила наибольшее отражение, запечатлела большинство существовавших на протяжении XII века рассказов и историй о европейках. Рассматриваемый тип образа, получивший развитие в Египте, в отличие от других ареалов арабо-мусульманской культуры, имеет больше самобытных черт. В указанном цикле детали европейского быта, поведение мужчин и женщин, особенности социального мышления аристократии, манера речей, обозначение придворных титулов и череда морских приключений, - всё соответствует не западным, а исключительно восточным стандартам. В частности, Мариам больше напоминает не европейку, а типичную героиню-мусульманку средневековых арабских повестей и новелл, обманом очаровывавшую мужчин, обильно принимающую вино, отчасти нравственно распущенную; белокожую, но с чёрными глазами, отлично знающую арабский эпос и древнебедуинские поэтические обороты [12, c. 294, 297, 300, 312]. В связи с этим, в образе европейской женщины «Тысячи и одной ночи» причудливо сочетаются гиперболизированные и искажённые представления с историческими реалиями (имя европейки, круг занятий, религиозность, происхождение).
Изучаемые литературные памятники XII века позволили выделить 22 упоминания о западных христианках в средиземноморских городах Леванта и Сицилии. При этом нет ни одного свидетельства о её присутствии и занятиях в пригороде. Такую, странную, на первый взгляд, ситуацию, можно объяснить двумя причинами. Во-первых, необходимо учитывать, что большую часть жизни авторы находились в городах, а не в сельской округе, волновавшей их в меньшей степени. Тем самым, заметно проявление сословно-статусного мышления писателей, которые пытаются сравнить схожие общественные порядки и системы ценностей на латинском Леванте и Арабском Востоке (т.е. городские). Во-вторых, в городе, в силу компактного заселения разными этническими группами отдельных кварталов, было легче обнаружить, а соответственно, наблюдать за иноверкой [13, c. 100].
Таким образом, в арабской литературе XII века представлен образ европейки-горожанки, что полностью соответствует особенностям латинского расселения на Ближнем Востоке [14, c. 167].
В «Книге назидания» в 10 случаях (9,6%) из 104, речь идёт о европейской женщине. Большинство описаний приходится на период 1130-1140х гг., когда Усама ибн Мункыз имел возможность мирного знакомства с жителями и порядками Иерусалимского королевства во время перемирий и дипломатических миссий.
Как правило, европейка обозначается терминами, содержащими оценочное значение: «франкская женщина/девушка», «женщина из франков», «франки и их женщины». Во всех 10 упоминаниях о женщине, Усама отчётливо понимает и знает, что перед ним находятся не местные христианки, а именно европейки.
Краткие сведения о западной иноземке содержатся в «Путешествии» - 7 случаев (22%) из 32. В отличии от Усамы, для Ибн Джубайра географические рамки не ограничиваются Левантийским побережьем. Он интересуется бытовыми аспектами жизни европейки на о. Сицилия. Свойственное путешественнику чёткое конфессиональное деление проявляется и при разговоре о европейке: «христианка», «женщины из христианских паломников», «христианка из франков».
В «Сказке о Нур ад-Дине и Мариам-кушачнице» европейская женщина присутствует в 5 свидетельствах (62%) из 8, являясь наравне с купеческим сыном главным персонажем любовной повести. Она, как и мусульманская знатная женщина уважительно называется «ситт» (госпожа).
В основе деления героев на мусульман и христиан лежит этно-конфессиональный принцип.
Эпическая традиция, в отличие от прозаических произведений, сохранила имя героини – «Мариам»/Мария. С исторической точки зрения, эта деталь вызывает большое сомнение, так как дочери знатных родителей получали более изысканные имена, отражающие их социальное происхождение: Ида, Алиенора, Матильда, Эльвира, Адель, Аделаида и др. [15, c. 26, 28, 43, 51]. Имя «Мария» характерно не для европейской, а для византийской традиции. Вполне оправдано авторское использование наиболее известного христианского канонического имени матери Иисуса Христа, - Марии, для придания повести большей достоверности и яркости сюжета. Аналогичная ситуация наблюдается и с именами греческих наложниц в султанском гареме (для произведений с сюжетом XIII века), называемых самым распространённым в Византии именем «Суфия»/Софья [16, c. 127].
Полноценного описания внешнего облика западной христианки письменная традиция не отразила. Единственное, на что обращают внимание авторы «Путешествия» и «Тысячи и одной ночи» - это одежды состоятельных европейских женщин (купечество, аристократия), которые в 1180-1190х гг. соответствуют мусульманской моде, по таким параметрам как цвет, покрой, материалы, украшение и отделка [17, c. 206, 244; 309, 329].
Очевидно, что к концу XII века на эстетические вкусы европейской аристократии (в том числе и женщин) огромное влияние оказал арабский быт, что способствовало развитию межкультурного диалога и свидетельствовало об определённой эволюции европейского стиля жизни, потребности в более утончённом и изысканном.
Хотя, в эпической традиции («Тысяча и одна ночь») имеется изображение внешности европейки, его нельзя считать исторически достоверным. В каждом из 3-х случаев показа обликов Мариам и ее четырехсот невольниц-слуг, дочери везира, используется традиционный литературный штамп, встречающийся при описании любой молодой женщины, подчёркивая её красоту. Поэтому, источники позволяют сделать вывод о наличии симпатий у мусульман к европейке, по причине ее привлекательности.
Вероятнее всего, представления о внешнем облике европеек получили большее развитие в устной, а не письменной традиции. Дело в том, что в повседневной жизни элита намного чаще и охотнее беседовала о немусульманках, что отражало приверженность ревнителей старины традициям и нормам морали, запрещавшие порядочному мужчине рассказывать посторонним о своих жёнах или родственницах [18, c. 47]. Это способствовало знакомству с противником, желании его понять, чтобы в дальнейшем победить не только прямой военной силой и насилием, но и хитростью.
Дополнительных художественных приёмов и средств в композиции образа европейской женщины не обнаружено, что обусловлено социальным характером арабской литературы, где главным героем является мужчина, а женщина занимает второстепенное место.
Анализ жизненных ситуаций, в которых оказались европейки, позволяет говорить о существовании большого интереса к ней со стороны мусульманских мужчин: манера одеваться и говорить, походка, жесты, публичное поведение, семейная и интимная жизнь, - словом, ни одна деталь не уходила из поля зрения внимательного мусульманина.
Не вдаваясь в подробности этих жизненных сцен, представляющих, тем не менее, ценность для истории повседневности, стоит рассмотреть оценку европейской женщины авторами источников. В абсолютном большинстве случаев, прослеживается нейтральное отношение к иноземке, так как она, в отличие от крестоносцев, не представляла военной угрозы основам арабской культуры и уммы. Тем самым, правоверные приравнивали западных христианок к восточным, считавшихся «покровительствуемыми», которых со временем предполагалось мирным путём обратить в ислам.
Примечательно, что в любом столкновении франков и мусульман, главной целью последних являлось уничтожение именно мужчин (кроме купцов), а не женщин. Стало правилом не убивать европеек, так как это противоречит нормам обращения с детьми, стариками и женщинами по Корану, а брать в плен [19, c.25].
Однако, арабская интеллигенция при всей её толерантности и лояльности ко многим «сюрпризам» со стороны франков, крайне негативно и отрицательно отнеслась к иерусалимским королевам, пренебрежительно называя их «свиньями». Такая реакция была обусловлена не только моральными и религиозными предписаниями (невозможность участия женщины в политике), но и анализом политических реалий 1180х гг.: рост беззакония в королевстве, учащение пограничных стычек, нарушение мятежными баронами перемирий, незаконные сборы с мусульманских купцов, общая децентрализация королевства, падение реального престижа и значения королевского титула [20, c. 218; 327].
Раскованное поведение европейки, её открытость для общения при определённом игнорировании некоторых норм христианской морали, с одной стороны, привлекали арабов, не могли оставить их равнодушными, но с другой, вызывали враждебность и негативное отношение, обусловленное защитной реакцией и влиянием норм ислама. Не случайно, валенсийский путешественник Ибн Джубайр, неоднократно предостерегал правоверных мужчин и женщин от соблазнов христианства [21, c. 196].
Знакомый с материальным положением латинянок в Леванте, Усама, с недоумением и удивлением повествуют как бывшая невольница, став правительницей области и находясь в этой должности несколько лет, отказалась от таких благ и уважения в пользу своего сына-мусульманина, а потом сознательно покинула страну и перешла опять в христианство, вышла замуж за ремесленника [22, c. 105]. Пытливый и любознательный автор сумел объяснить подобное причудливое поведение европеек их воспитанием, нежеланием приобщиться к новой культуре и перевоспитаться [23, c. 205].
Пленным европейцам (как мужчинам, так и женщинам) свойственно вероотступничество: они добровольно принимают ислам (4 случая), но при благоприятной возможности вновь переходят в христианство. Естественно, такое поведение считалось правоверными как измена исламу, и поэтому воспринималось исключительно негативно.
Тем не менее, в литературных памятниках отмечаются не только отрицательные, но и положительные качества европейской женщины, такие как умение постоять за себя, частые призывы горожан к мусульманским погромам, даже участие в боях, что рассматривалось как проявление достойных черт, присущих сильному человеку. Как отмечают Усама и Ибн Джубайр, женщины на протяжении всего XII в. являлись наиболее воинственно настроенным общественным элементом по отношению к мусульманам, независимо от их статуса, происхождения, политических убеждений [24, c. 90]. В данном случае, прослеживается сходство оценок и наблюдений восточных и латинских писателей в вопросе о деятельности европеек в истории Иерусалимского королевства XII века. Позиции западных христианок кардинально (но ненадолго) менялись при пленении на более умеренную, но тоже отрицательную ко всему мусульманскому.
Выявление круга лиц, участвующих в непосредственных контактах с европейской женщиной, показало его ограниченность и замкнутость на торговой и военной среде (в рамках всего мусульманского мира), в которых и формировались схожие представления о женщине. Это объясняется существованием примерно одинаковых путей взаимодействия указанных социальных групп с франками, возникающими эмоциями, интересом к похожим темам и вопросам. Знакомство с иноверкой происходило не только путём внешнего наблюдения и опроса свидетелей, но и благодаря проникновению пленниц в мусульманскую среду, прежде всего в гарем военной аристократии.
Европейская женщина, в отличие от латинского рыцаря, не рассматривалась как прямая и явная угроза исламу и арабской культуре, поэтому к ней испытывали симпатии и проявляли некоторое уважение. Отрицательную оценку получали лишь те христианские этические ценности и мораль, какими руководствовались женщины, приобретая незначительную самостоятельность. Это их дискредитировало в глазах правоверных мусульман как блюстителей строгой семейной чести и престижа главы семейства. Западное рыцарство и духовенство – защитники христианской семейной чести, слабо справлялись с подобной функцией, тем самым получая презрение со стороны мусульман и демонстрируя свою культурную слабость и неразвитость.
Композиция образа женщины, как и европейца, в целом, построены на использовании одинакового набора художественных средств и приёмов: сокрытие информации (применяли Усама и Ибн Джубайр), перенесение арабских литературных штампов на европейские черты («Тысяча и одна ночь»), что вело к серьёзным историческим искажениям.
В мусульманской торговой и военной элите XII века господствовал стереотип европейки как непокорной, но красивой невольницы, служащей для развлечения и отдыха, возвышения престижа своего господина.
Литературный образ европейской женщины в письменных памятниках XII века, является собирательным, на формирование которого большое воздействие оказала устная (правда, ограниченная социальной принадлежностью) традиция. «Тысяча и одна ночь», хотя и является эпическим памятником, предназначавшимся для развлечения читателя, тем не менее, включила в сюжетную линию ряда произведений основные и самые яркие примеры фольклорных свидетельств XII века о западной христианке разных социальных групп Сиро-Палестины и Египта.
К сожалению, рассмотренные произведения XII века не отразили многих представлений и стереотипов о европейце (в частности, женщины), оставленные другими, менее привилегированными и состоятельными слоями уммы (в том числе и простолюдинами). Поиск и анализ таких свидетельств должны стать одной из задач, как источниковедения крестовых походов, так и будущих медиевистов.
Литература.
1. Шидфар Б.Я. Образная система арабской классической литературы (VI-XII вв.) – М., 1974. – С. 36, 95.
2. Фильштинский И.М. История арабской литературы X-XVIII века. – М., 1991. – С. 507.
3.Сказка о рыбаке. // Тысяча и одна ночь (избранные сказки). Перевод с араб. М.А. Салье. Вступ. ст. и прим. Б.Я. Шидфар. – М.: Издательство «Художественная литература», 1975. – С. 45-56; Сказка о горбуне. // Там же. – С. 86-92; Рассказ о Хасибе и царице змей. // Там же. – С. 138-180.
4. Шидфар Б.Я. Указ. соч. – С. 34.
5. Еремеев Д.Е. Ислам: образ жизни и стиль мышления. – М., 1990. – С. 152.
6. Усама ибн Мункыз. Книга назидания. Перевод с араб. М.А. Салье. Под ред. И.Ю. Крачковского. Вступ. ст. И.Ю. Крачковского, Е.А. Беляева.– М.: Издательство восточной литературы , 1958. – С. 90, 208, 210, 212, 215.
7. Ибн Джубайр. Путешествие. Перевод с араб. / Пер., вступ. ст. и прим. Л.А. Семеновой. Отв. ред. С.Х. Кямилев.– М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1984. – С. 217.
8. Перну Р. Алиенора Аквитанская. – Спб., 2001. – С. 26.
9. Усама. Указ. соч. – С. 186.
10. Там же. – С. 206.
11. Усама. Указ. соч. – С. 209; Ибн Джубайр. Указ. соч. – С. 205, 207.
12. Тысяча и одна ночь. – С. 287, 294, 300, 312.
13. Очерки истории арабской культуры (V-XV вв.). – М., 1982. – С. 100.
14. Заборов М.А. Крестоносцы на Востоке. – М., 1980. – С. 167.
15. Перну Р. Указ. соч. – С. 26, 28, 43, 51.
16. Тысяча и одна ночь: Собрание сказок в 8 томах. Том 5. – М., 1993. – С.127.
17. Ибн Джубайр. Указ. соч. – С. 206, 244; Тысяча и одна ночь. – С. 309, 329.
18. Вагабов М.В. Ислам и женщина. – М., 1968. – C. 47.
19. Роллин А. Христианство и ислам: непростая история. – М., 2004. – С. 25.
20. Ибн Джубайр. Указ. соч. – С. 218; Виймар П. Крестовые походы: миф и реальность священной войны. – Спб., 2003. – С. 327.
21. Ибн Джубайр. Указ. соч. – С. 196.
22. Усама. Указ. соч. – С. 105.
23. Там же. – С. 205.
24. Там же. – С. 90.
