Статья посвящена анализу современных практик философской рефлексии. Топологический подход рассмотрен автором в контексте развития принципов постнеклассической рациональности. По мнению автора, реактуализация топологического подхода является важнейшим трендом современной философии.
Ключевые слова: атопия, децентрация, ацентризм, топологическая рефлексия, номадизм
Abstract. The article is devoted to the analysis of contemporary practices of philosophical reflection. Topological approach considered by the author in the context of the development of the principles of post-non-classical rationality. According to the author, the re-actualization of topological approach is the most important trend of modern philosophy.
Keywords: atopy, decentration, acentrism, topological reflection, nomadism
Философские практики современности ориентированы в большей степени не на генерацию новых идей или концептов, а на осмысление и рефлексию уже свершившегося, случившегося, произошедшего в истории западной метафизики в последние несколько десятилетий. Чередой поворотов («текстуалистский», «лингвистический», «нарративный»), фиксируемых в актуальной интеллектуальной повестке дня, ознаменован переход к постнеклассическому типу философствования с соответствующими этому типу атрибутами и стратегиями мыслительной деятельности.
В значительной части западного философского сообщества в качестве запоздалой рефлексии на произошедшие сдвиги в развитии современных коммуникативных и технологических средств, утвердился принципиально «не-субстанциалистский» или «антисубстанциалистский» взгляд на природу окружающей реальности. Именно в данном ракурсе можно рассматривать «ацентризм» в качестве основополагающего принципа постмодернистского мышления [2]. Существующие децентрированные интеллектуальные практики, воплощенные в ризоматических и гетерологических исследованиях, и актуализированные программными требованиями «философского имманентизма» («нет ничего вне текста») восстанавливают утраченный баланс во взаимоотношениях естествознания и гуманитаристики «post factum», то есть уже после того, как стали совершенно очевидны ментальные и мировоззренческие последствия информационной и Internet-революции.
«Ацентризм» в качестве радикальной установки постмодернистского мышления спровоцировал изменения в понимании сущности современного культурного пространства. Формируется новая топологическая модель, теперь уже без единого стягивающего центра-места, который традиционно соотносился с таким морфемами центра как «Бог», «Космос», «Логос», «Человек». В пространственной организации мира утверждаются атрибуты ризоморфности и атопичности.
По нашему мнению, чрезвычайно важно установить связь и своего рода генеалогические отношения между «децентрированной философией» и «ацентризмом» в качестве ее мировоззренческого принципа с одной стороны, и бурно развивающимися коммуникативными практиками («феномен блогосферы») с другой.
Децентрация, как и её частное проявление деконструкция, призваны изменить наши представления о структурной организации мира, о его целостности и упорядоченности. В результате, мир оказывается представлен лишь «руинизированными» социокультурными объектами, так называемыми «вавилонскими башнями». По мнению, Деррида, Лиотара и Дёлеза, мы в очередной раз имеем дело с нереализованным проектом или «гранднарративом», потерявшим свою привлекательность и актуальность в глазах общества.
В критической рефлексии над различного рода «великими повествованиями» находит свои основания весь социально-политический и культурный дискурс постмодерна. Однако постмодерн является, по сути, завершенным проектом. Его основные интеллектуальные интенции не вышли за рамки 90-х годов XX века. Постмодерн как социальный и научный дискурс изжил себя на рубеже тысячелетий. Современную ситуацию в мировоззренческом и культурном смысле характеризует понятие «post-post-mo», то есть пост-пост-модернизм или after-postmodernism [5]. Значительная часть исследователей занята в частности обобщением интеллектуальных итогов «постмодернистской эпохи». Как показывает практика, постмодернистский опыт оказывается чрезвычайно актуален при анализе проблем современного общества и культуры. Происходит своеобразная реактуализация идей постмодернистских авторов.
В социогуманитаристике возникает «новый дискурс среды» релевантный тем трансформациям, которые спровоцированы общекультурными трендами семиотизации, лингвизации и текстуализации бытия и мышления. На место структурному единству и изоморфизму традиционных культурных сред приходит ризоморфная и атопичная среда виртуальной коммуникации, которая «виртуализирует» другие социальные пространства и среды.
Дискурс атопичности и ризоморфности среды мы находим уже в ранних постмодернистских текстах у М. Фуко и Ж. Бодрийяра. По мнению, указанных авторов, носители западного логоцентрического сознания в своих ментальных и мировоззренческих установках следуют принципам важнейшей метафоры – метафоры «центральной комнаты». Поиск «центральной комнаты» характеризует западное мышление в той «системе вещей» и ее функциональности, которая господствовало в эпоху классики. Вообще, по мнению Ж. Бодрийяра [1], в расположении мебели точно отражаются семейные и социальные структуры эпохи. Вот как описывается указанным автором типизированный буржуазный интерьер: « Типичный буржуазный интерьер носит патриархальный характер - это столовая плюс спальня. Вся мебель здесь, различная по своим функциям, но жестко включенная в систему, тяготеет к двум центральным предметам - буфету или кровати. Действует тенденция занять, загромоздить все пространство, сделать его замкнутым. Всем вещам свойственна монофункциональность, несменяемость, внушительность присутствия и иерархический этикет» [1, с. 11]. Очевидно, что представленная организация пространства оказывается соотнесена с модернистской стратификационной моделью структурирования социума. Такое пространство, в котором вещи и люди тесно связаны, образуя упорядоченные иерархические ряды и социальные общности, Бодрийяр называет замкнуто-трансцендентным. Замкнуто-трансцендентное пространство традиционного интерьера организуется путем наполнения комнаты «вещами-монументами» (кроватями, буфетами, шифоньерами), которые оказываются взаимоподдерживающимися структурами. Французский мыслитель экстраполирует модель «центральной комнаты» на соответствующие семейные, культурные и политические структуры традиционного общества. Изменения в рамках одной социальной структуры влечет симметричные сдвиги в других социальных структурах. Одновременно с переменой во взаимоотношениях индивида с семьей и обществом меняется и стиль домашней обстановки. Традиционные гарнитуры уступают место угловым диванам, задвинутым в угол кроватям, низким столикам, стеллажам, блочной мебели. Меняется и вся организация обстановки: кровать скрадывается, превращаясь в диван-кровать, буфеты и шифоньеры – в скрытые стенные шкафы. Вещи складываются и раскладываются, то исчезая, то вновь появляясь в нужный момент.
Дальнейшая экстраполяция идеи децентрированности среды интерьера позволяет Бодрийяру сделать вывод о существующем глубоком соответствии в организации пространства в различных структурах современного общества. Социальный индивид общества модерна и постмодерна существует вне традиционной привязанности к моральным, религиозным и семейным структурам. Он, равно как и предметы современного интерьера, превращается в «функциональный» серийный предмет и одновременно освобождается в своей «функциональной объективированности», но не в своей целостности, как вещь или как личность [11].
Идея «пустотности» «Центральной комнаты», как воплощение и реализация новых представлений об организации культурной среды находит продолжение в ризоматике Ж. Делёза [3]. Ризоматическая модель культуры это, прежде всего, топология современной номадической (кочевой) ментальности. При номадической организации среды, по утверждению Ж. Делёза, «центральная комната ... остается пустой, хотя человек заселяет ее. Здесь, в этой зоне субъективации, человек становится ... хозяином своих молекул и сингулярностей» [3, с. 59]. Ризома, с которой Делёз ассоциирует нарождающуюся кочевую культуру, не содержит в себе никакого стержневого корня, она растёт «разом во все стороны» и в этом смысле она абсолютно нелинейна, а потому и практически неуничтожима.
Логика «дерева» противопоставляется Делезом логике ризомы, соответственно принцип калькомании преодолевается стратегией картографии или декалькомании: «Вся логика дерева - это логика кальки и репродукции…Все остальное есть ризома карта, но не калька. Составлять карту, но не делать кальку. Орхидея не репродуцирует кальку осы, она составляет карту вместе с осой в лоне ризомы. Если карта противопоставлена кальке, то это в том, что она полностью развернута в направлении эксперимента связанного с реальностью. Карта не репродуцирует замкнутого на себя бессознательного, она его конструирует. Она содействует связи полей, разблокированию тел без органов, их максимальному раскрытию на плане консистенции. Она сама составляет часть ризомы. Карта открыта, она способна на связь во всех своих измерениях, демонтирована, обратима, она подвержена постоянным модификациям» [4, с.4].
Геторология и ризоматика Ж. Делеза, пантекстуальная перспектива Ж. Деррида, апология гипертекстуальности Ж. Бодрийяра во многом эпатажный бунт против «оседлой» и «патриархальной» традиции Запада, который, кроме того, детерминирован бурно развивающимися коммуникативными практиками информационного общества.
Делёзовский «трансцендентальный эмпиризм» призван раскрыть нам природу современной инфосферы, которая фактом своего существования подрывает субстанциализм и «вещественность» и реализует мировоззренческие и методологические ориентиры «коммуникативизма» и «коннекционизма». Наиболее значимым и существенным смысловым коррелятом инфосферы является масс-медиа, медийная среда или средства массовой коммуникации. Именно пространство медиа существует в режиме атопичности и утопичности и является «полем реализации утопических претензий разума» [5].
Симуляционная природа медиа-пространства изменяет эстетику мировосприятия. Эйдосы, безраздельно господствовавшие в культурном пространстве над симулякрами, покорились последним, оказались стертыми в культурно-историческом сознании Современности. Недаром, культуру Постсовременности называют культурой римейков. Диалектика гламура и дискурса всеядна, поэтому изначально всеядна, плюральна и полицентрична. Римейк – это новый образ Острова Блаженных, новый формат Утопии-Дистопии. Воплощением господства Римейка является распространенная практика продвижения бета-продуктов и бета-версий. Бета-версия (англ. beta testing) – интенсивное использование почти готовой версии продукта (как правило, программного или аппаратного обеспечения) с целью выявления максимального числа ошибок в его работе для их последующего устранения перед окончательным выходом (выпуском) продукта на рынок, к массовому потребителю. Но существует ли эта так называемая альфа-версия или главный продукт? Где место его обитания? В той же самой атопичной и «безместной» среде, в пространстве информационных и коммуникативных сетей.
Как отмечают современные отечественные исследователи Иваненко Е.А. и Корецкая М.А [5] главный мотив сохраняется и разум по-прежнему пытается втянуть в свои игры непокорное и непрозрачное ему Тело. Однако меняются механизмы построения и функционирования Острова Блаженных, от утопии Идеосферы мы делаем шаг к атопии Инфосферы и ее частной экспликации в формате Блогосферы. Блогосфера (понятая очень широко), как не-место, где, однако, ежедневно осуществляют свое расположение и присутствие сотни и тысячи людей. Люди, пишущие в блогах, зачастую движимы такой максимой: мне есть, что сказать другим и я буду писать блог, потому что там безопасно. Живой Журнал, социальные сети (Facebook, Twitter и т.д.), другие виртуальные сообщества и прочие Острова Блаженных обладают сильной и неслучайной притягательностью, претендуя на возможность создания Идеального а-топоса, эдакого Рай.ру.
Ризоморфная структура Интернета предлагает нонфинальный процесс становления, пролиферативно множащиеся потоки информации, удваивающиеся сайты и сайты-двойники, фэйки и бета-продукты. Презентизм и прогрессизм становятся знаковой меткой культуры постмодернистского мира, который всецело погружается в игровые и демонстративные формы своего осуществления. Все делается на показ, и кокетство выступает главной социализирующей силой на пути к высшему проявлению атопии: быть полностью выставленным на всеобщее обозрение с сохранением безопасности внутреннего мира. «Напряжение между res privata и res publica снимается (в идеале!) обещанием идеальной модели эпикуровкого sedes beatae, сада блаженных, над вратами которого, как известно, была надпись-девиз: «Путник, остановись и войди. Здесь удовольствие высшее благо» [5].
Как утверждает Д. Хассенпфлюг [7], дрейф практик мышления от рациональной доминанты к эмоциональной характеризует современный ментальный переход к социуму гедонистического (иконического) типа. В этом типе общества основным императивом поведения является не рациональное осмысление, а чувства и эмоции. В атопичном социуме «человек экономический» трансгрессирует в «человека событийного» («человека развлекаемого», а рациональный конвейер потребления начинает превращаться в социум, ориентированный на перепады настроения. Атопии современного общества и их овеществленные формы – «парки развлечений», аквапарки, гипермаркеты и супермаркеты становятся визитной карточкой Современности, замещая собой основной пейзаж традиционной урбанистической среды.
Атопию (в отличие от утопии с ее полностью овнешненной структурой) характеризует приватная дистанция и сохранение социальности при эффекте защищенности. Атопическое, не являясь тоталитарным, оказывается тотальным, претендуя на всеприсутствие. Однако, если утопия эпохи модерна предполагает удовлетворение основных потребностей, то атопия предлагает удовлетворить в первую очередь экстра потребности Блогосфера предлагает эффект защищенности и безопасности, поскольку предлагает «погрязнуть» в эффектах пробных действий и бета-тестирований. Соблазняет сам факт отсутствия риска, подкрепленный мощью наивности. Атопичный формат блогосферы гарантирует неуязвимость с определенной долей безответственности. Нет никаких конквестов – есть только череда квестов здесь и сейчас. Именно здесь исчезает «вполне ответственное мышление» и возникает клиповое сознание современников, которые сознательно следуют стихии чистого становления и нонфинальной процессуальности настоящего. Так распадается целостный мир, руинизированный материальными и духовными практиками современного культурного пространства.
Литература:
1. Бодрийяр Ж. Система вещей / Пер. с франц. и сопроводит. статья С. Зенкина. – М.: «Рудомино», 2001. – 172 с.
2. Верещагин О.А. «Ацентризм» как мировоззренческое кредо современного философствования // Философия и методология истории: сб. науч. ст.V Всероссийской науч. конференции. Коломна, 26-27 апреля 2013 г. – Коломна: МГОСГИ, 2013. – С.71-80.
3. Делёз Ж. Переговоры. – СПб.: Наука, 2004. – 238 с.
4. Делёз Ж., Гваттари, Ф. Капитализм и шизофрения. Кн. 2. Тысяча плато. / Пер. с фр. Я.И. Свирский. – М.: У-Фактория, Астрель. – 168 с.
5. Иваненко Е.А., Корецкая М.А., Савенкова Е.В. Медиа как поле реализации утопических претензий разума [Электронный ресурс]. URL: http:// www.phil63.ru/media-kak-pole-realizatsii-utopicheskikh-pretenzii-razuma (дата обращения: 31.07.2014).
6. Кутырев В.А. Время Mortido. – СПб.: Алетейя, 2012. – 336 с.
7. Hassenpflug, Dieter. «Atopias»: The Challenge of Imagineering». Cloud-Cuckoo-Land: International Journal of Architectural Theory 1998:1 [Электронный ресурс]. URL: http://www.theo.tuottbus.de/Wolke/eng/Subjects/981/Hassenpflug/hassenpflug_t.html (дата обращения: 31.07.2014).
