Владимир Михайлович Киршон [6(19).08.1902, Нальчик — 21.04. 28.07.1938, в заключении] — драматург, критик, публицист (факты биографии Киршона даются по [4]).
Детство прошло в Петербурге, Кисловодске. Активно участвовал в Гражданской войне. С 1920 г. — член РКП(б). В 1920–1923 гг. учился в Коммунистическом университете в Москве, испытал влияние Луначарского, преподававшего там. Писать начал в 1920 г. для клубных сцен («Единый фронт» и другое). «Рельсы гудят» (1928) — одно из первых сценических произведений на «производственную тему».
По окончании учёбы в Коммунистическом университете Киршон преподавал в совпартшколе Ростова-на-Дону; создал РАПП. В 1925 г. переехал в Москву; был одним из руководителей РАПП, ВОАПП, членом редколлегии журнала «На литературном посту» (1928–1932).
В письме от 21 июня 1930 г. (?) [1, с. 188–189] Киршон просит Сталина прочитать его пьесу «Хлеб», о которой литератор уже рассказывал вождю при встрече (видимо, имеется в виду приём у Сталина 23 ноября 1929 г. [5, 689]) и указать на её недостатки. (Согласно журналам записей лиц, принятых вождём, Киршон побывал на приёме у Сталина 22 октября 1929 г., 19 ноября 1930 г., 6 декабря 1931 г., 11 мая 1932 г., 31 мая 1933 г. — всего 5 раз [5, с. 689]).
18 мая 1931 г. Киршон в своём письме [1, с. 202] просит Сталина принять его, чтобы выслушать ряд сведений относительно РАППа и дать указания относительно новой вещи писателя.
21 июня 1931 г. Киршон обращается в ЦК [1, с. 206] с просьбой разрешить ему поездку в Германию на три месяца для сбора материала для очередной драматической работы, посвящённой революционному движению на Западе (речь идёт о написанной позднее пьесе «Суд»). 28 июня 1931 г. [1, с. 206–207] писатель обращается с той же просьбой лично к Сталину. Киршон полагает, что написание пьесы о западном революционном движении будет ценнее, нежели продолжение пьесы «Хлеб», к которой «не лежит сердце», однако если вождь поручит ему что-либо, он охотно исполнит поручение. Разрешение на поездку было дано в тот же день, 28 июня 1931 г.
22 февраля 1932 г. (не позднее) [1, с. 235–236] Киршон вновь пишет в ЦК [1, с. 206] — с продлить его пребывание в Германии на два месяца. Писатель не управился с работой за три запланированных ранее месяца по двум причинам — незнание языка и необходимость работы с переводчиком (интересно, что в письме ЦК от 21 июня 1931 г. Киршон указывал, что в случае разрешения поездки он «всё время до осени посвя [тит] укреплению знания немецкого языка») и хроническое заражение крови. Кроме того, Киршон желает «пробыть в Германии острейший период президентских выборов» и затем посетить Англию и Францию. Писатель говорит, что в случае необходимости может послать вождю собранный им материал.
23 апреля 1932 г. было принято Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций», согласно которому РАПП был ликвидирован. В адрес ЦК заявления с выражением протеста направили Фадеев, Киршон, Иллеш, несколько позже — Авербах, Шолохов, Макарьев. Причём Киршон уведомил ЦК о своей позиции по телефону. Сотрудник аппарата ЦК Вейдеман передал эту информацию в письменном виде А. И. Стецкому: «Тов. Стецкому. Сегодня 10.V.32 г. около 7 ½ час. вечера мне позвонил тов. Киршон и просил передать Вам как своё официальное заявление следующее: «До изложения Центральному Комитету своих соображений в развёрнутой форме документ, в котором партийная деятельность ком. фракции РАПП оценена как принёсшая вред партии, документ подписать не могу. С ком. приветом В. Киршон. 10 мая 1932 г».. Записав это заявление, я попросил т. Киршона послать в ЦК подписанный им официальный документ, что Киршон обещал сделать немедленно. 10 мая 1932 г. Вейдеман» [5, с. 755]. 11 мая Сталин и Каганович направили членам и кандидатам в члены Политбюро письмо, которое было оформлено в виде постановления Политбюро от 11 мая 1932 г.: «В связи с посылаемыми Вам заявлениями Фадеева, Киршона и Белы Иллеша, предлагаем принять следующее постановление: Поручить комиссии в составе тт. Сталина, Кагановича, Стецкого и Гронского рассмотреть вопрос, связанный с заявлениями тт. Фадеева, Киршона и Белы Иллеша, и принять решение от имени ПБ». На следующий день Сталин и Каганович направили членам и кандидатам в члены Политбюро новое сообщение: «В связи с поступившими в ЦК заявлениями Белы Иллеша, Фадеева, Авербаха, Шолохова, Киршона и Макарьева, комиссией ПБ принято следующее постановление (оформлено как постановление Политбюро от 12 мая 1932 г. — Е. С.): «Ввиду того, что тт. Фадеев, Киршон, Авербах, Шолохов, Макарьев взяли свои заявления обратно и признали свою ошибку, считать вопрос исчерпанным» [5, с. 755].
Не ранее 26 мая 1932 г. Киршон направляет письмо Сталину и Кагановичу [5, с. 177–179; 9, с. 140–141]. Письмо написано после первого заседания президиума Оргкомитета ССП (26 мая 1932 г.), на котором было принято решение изменить редакции всех литературных газет и журналов. Из всех бывших рапповцев только Фадеев, Афиногенов и Авербах введены в редакции, все прочие «выведены отовсюду» (списки редколлегий см. в [5, с. 755]). Письмо Киршона является протестом против этого решения; по мнению драматурга, оно «имеет целью полную ликвидацию бывшего руководства РАПП и писателей, и критиков, разделявших его позиции». Киршон полагает, что бывшие рапповцы поставлены в неравные условия с их противниками, выражает общее желание «активно и энергично бороться за реализацию решения ЦК», «давать большевистские произведения» и просьбу дать возможность «вести работу на литературном фронте, исправить допущенные… ошибки, перестроиться в новых условиях». В частности, Киршон от своего имени и имени своих соратников просит оставить журнал «На литературном посту», чтобы иметь орган для «наиболее правильного проведения линии партии в творчестве, и в литературной политике». Признавая допущенные журналом в прошлом ошибки, Киршон обязуется впредь их не допускать. Письмо написано в сугубо официальном ключе; его скорее можно определить словом «заявление». Чувствуется что автор письма разделяет коммунистические взгляды и готов подчиниться любому решению ЦК.
22 июня 1932 г. Секретариат ЦК ВКП(б) принял постановление «О литературных журналах», согласно которому следует объединить журналы «На литературном посту», «За марксистско-ленинское искусствознание» и «Пролетарская литература» в один ежемесячный журнал и ввести в состав редколлегий объединённого журнала, «Красной нови», «Роста», «Литературной газеты» бывших рапповцев, в том числе и Киршона.
9 октября 1932 г. Киршон в очередном послании сообщает вождю [1, с. 258], что посылает ему «свою пьесу, задуманную давно и окончательно оформившуюся во время поездки за границу» (в Германию и Францию) — пьесу «Суд». В ответном письме от 15 октября 1932 г. [1, с. 259] Сталин ответил: «Пьеса вышла у Вас неплохая. Хорошо бы пустить в дело немедля». В 1933 г. пьеса будет поставлена одновременно в трёх крупных театрах: МХАТ-2, Ленинградском драматическом театре и Киевском театре имени Франко [2, с. 81]. «Драма посвящена рабочему движению на Западе, борьбе немецких коммунистов против социал-демократических предателей» [2, с. 81].
В письме от 11 мая 1933 г. [1, с. 291] Киршон просит Сталина посмотреть «Суд» в театре — «как пьеса получилась на сцене» — 13 или 14 мая, перед тем, как театр уедет на гастроли в провинцию.
31 мая 1933 г. Киршон пишет Сталину письмо, представляющее собой гибрид письма-доноса и официального документа [10, с. 79–80]. Цель письма писатель определяет та: «Я считаю себя обязанным сообщить Вам о новых попытках разжигания групповой борьбы между литераторами-коммунистами». Групповщина эта «всё более изживалась» благодаря ЦК. «Однако делу консолидации был нанесен резкий удар созывом литературного совещания при «Правде» — вскоре после … заседания фракции. На это совещание товарищей вызывали явно по групповому признаку — с устранением нескольких членов Оргкомитета». Киршон жалуется на то, что «… тов. Фадеев предложил просить ЦК немедленно снять тов. Гронского и вновь объявить ряд товарищей, и меня в том числе, законченной группой» и что «[н]ачалась беспринципная, без всяких оснований, «проработка» отдельных товарищей». Писатель делает вывод: «Со всей решительностью нужно сказать, что работа Оргкомитета была слаба. Однако в деле собирания сил коммунистов последнее время проводилась политика объединения коммунистов, независимо от их принадлежности в прошлом к той или иной группе».
13 августа 1933 г. Киршон пишет Сталину письмо [1, с. 299–300] о невключении его в состав секретариата ССП. Недоумение писателя вызывает тот факт, что первоначально Стецкий на заседании фракции Оргкомитета в культпропе ЦК (8 августа) сообщил о решении ввести Киршона в секретариат, однако, собрав фракцию несколькими днями позже (13 августа), огласил новый состав — без Киршона. Причин этого Стецкий не объяснил, а так как из всех ранее намеченных товарищей выведен один Киршон, то писатель сделал вывод, что всё произошедшее — проявление недоверия к нему, что было бы для писателя самым тяжёлым. Киршон предполагает, что причиной такого недоверия могли послужить его ошибки, на которые он просит ему указать, чтобы он мог их исправить.
В ответном письме, датированном тем же 13 августа 1933 г. и подписанным не только самим вождём, но и Кагановичем [1, с. 300], Сталин спрашивает Киршона: «Откуда Вы взяли вопрос о доверии?» и поясняет: «Нельзя же всех членов Оргкомитета ввести в секретариат …». Вождь поясняет: «Вас не ввели потому, что надо Вам дать больше возможностей заниматься творческой работой, что для нас не менее (а более) важно» и заверяет, что «ЦК доволен Вашей работой и доверяет Вам…».
3 декабря 1933 г. Киршон пишет Сталину письмо [1, с. 302], в котором сообщает, что шлёт вождю новую пьесу. Согласно хронологии жизни и творчества Киршона [1, с. 302] речь шла, видимо, о пьесе «Чудесный сплав» (текст в прилагаемой к письму рукописи не озаглавлен), поставленной во МХАТе и других театрах страны в 1934 г. В пьесе рассказывается о «формировании морального облика советской молодёжи» [8, стб. 544]. В этой пьесе Киршон «ставил своей задачей дать весёлую, бодрую, оптимистическую комедию». Писатель просит вождя прочитать пьесу и дать ему указания.
Не ранее 3 декабря 1933 г. Сталин отвечает Киршону [1, с. 302], что прочитал пьесу, и отозвался о ней так: «Хорошая вещица. Пустите её в ход».
2 февраля 1934 г. Киршон сообщает Сталину [1, с. 304], что его пьеса «пущена в ход» и репетируется во МХАте. Далее писатель сообщает, что хотел бы согласно указанию вождя приступить к работе над антияпонским военным фильмом, в связи с выбранной темой у Киршона возник ряд вопросов, ответы на которые он от самого Сталина. Поэтому писатель просит принять его. Резолюция Сталина на письме гласила: «Пока не могу принять, — занят. И. Ст».. Киршону эта резолюция была сообщена.
19 марта 1934 г. Киршон направляет Сталину письмо с просьбой о приёме [1, с. 312]. Необходимость приёма обусловлена тем, что у писателя, работающего «над военной фильмой» по поручению вождя, возник ряд вопросов, и Киршон хотел бы получить инструкции. Вероятно, речь идёт о сценарии по пьесе «Большой день». Отметим, что в письме от 28 марта 1935 г. писатель также упоминает свою работу, ведущуюся по поручению вождя, «над «фантастическими» произведениями (пьеса и сценарий) о будущей войне» (об этом письме см. далее). «Киршон входил в группу особо доверенных литераторов, которые допускались к работе над кинофильмами в соответствии с постановлением Оргбюро ЦК от 7 мая 1932 г. (фактически принятому в развитие исторического апрельского постановления о перестройке литературно-художественных организаций). Киршон возглавлял список по «международной теме»: 1. Киршон. 2. Афиногенов. 3. Бела Иллеш. 4. Бруно Ясенский. 5. Матэ Залка (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 296. Л. 5–6). В 1933 г. вместе с Вс. Пудовкиным в качестве режиссёра Киршон был заявлен автором сценария безымянной «оборонной картины» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 364. Л. 47–49)» [1, с. 313].
«Яркий общественный темперамент, кипучая энергия, организаторские способности, стремление к «вождизму» выделили Киршона из среды молодых литераторов. Он ведёт большую организационно-творческую работу, заявляет о себе как критик-публицист, постоянно участвует в многочисленных дискуссиях по вопросам театра и драматургии. Ораторский талант, чувство юмора, талант полемиста, широкая начитанность помогли Киршону быстро завоевать популярность в кругах московской творческой интеллигенции. Однако суждения Киршона о роли пролетарской культуры становятся все более непререкаемыми, получают тенденциозно-политическую окраску. Успех вскружил ему голову, породив самоуверенность, приказной тон, восприятие своих оценок в литературе как истин в последней инстанции. Нигилистическое отношение к искусству прошлого, к западной культуре типично для всех выступлений и директивных статей Киршона» [4, с. 340]: «Нам нечему учиться у западной буржуазной культуры, культуры распада и гниения» [6, с. 58]. «Классовые оценки Киршон ставит выше собственно художественных параметров, доходя в партийном фанатизме до крайностей.
Симптоматичен следующий факт. В спектакле Вс. Мейерхольда «Последний решительный» по пьесе Вс. Вишневского в финальной сцене уцелевший после гибели полка матрос пишет на классной доске разрушенной школы символические цифры — из 162 миллионов жителей советской страны он вычитает 27 погибших, и остаются ещё миллионы, которые могут воевать с врагом. Выступая на дискуссии после спектакля, Киршон сказал» [4, с. 340]: «Арифметическое упражнение ничего общего с большевизмом не имеет. Автор и режиссёр не понимают, что в 160 миллионах, кроме основных масс трудящихся, есть известное количество кулаков, которые сделают все возможное, чтобы в первый день объявления войны ударить нас с тылу» [4, с. 340].
15 июня 1934 г. Киршон направил Сталину и Кагановичу письмо с жалобой на газетную критику [1, с. 318–319]. Писатель в самом начале заявляет, что не любит жаловаться и именно поэтому в обстановке «скрытой и открытой травли» к вождю не обращался. Травлей Киршон считает критические статьи о своём творчестве в «Литературном Ленинграде», «Комсомольской Правде» и «Театре и Драматургии». Причиной написания письма послужила статья под названием «Чудесный сплав», опубликованная 15 июня 1934 г. в «Правде» (автор статьи — Д. Заславский) и посвящённая одноимённой пьесе Киршона. Киршон жалуется: «В этой статье даётся оценка спектакля в ТРАМе, и ни слова не упоминается о спектакле во МХАТе, что само по себе ошибочно, — нельзя проходить мимо постановки коммунистических пьес в лучшем театре СССР» (подчёркнуто автором письма). Однако последняя фраза статьи несколько опровергает утверждение Киршона: «Мхатовец Судаков нашёл в коллективе Трама благодатный актёрский материал, и на совместной работе талантливого постановщика с талантливым коллективом показана возможность разрешения этой проблемы чудесного сплава» — то есть МХАТ всё же упомянут. Отметим, что тональность заключения статьи весьма благожелательная. За день до публикации статьи Заславского в той же «Правде» была опубликована программная статья М. Горького «О литературных забавах», в которой Горький подверг едкой критике в том числе и бывших рапповцев, сказав, что «ничтожен был идеологический багаж прыгунов». Можно предположить, что Киршон, сам бывший рапповский вождь, связал эти две публикации воедино и перепугался, решив, что они знаменуют новый курс с литературе. В марте 1934 г. Киршон направил Сталину экземпляр пьесы «Чудесный сплав» с дарственной надписью: «Тов. Сталину — самому замечательному человеку нашей эпохи. В. Киршон. Март 1934» (книга из коллекции Государственной общественно-политической библиотеки Министерства культуры Российской Федерации). Далее в письме Киршон пишет: «Оценка ЦО партии имеет громадное значение для зрителя, театра и автора» (аббревиатура ЦО обведена Сталиным, возле неё поставлен знак вопроса). Это понимает Л. З. Мехлис, редактор «Правды», и тем не менее рецензию печатает. Рецензия, по мнению Киршона, несправедлива тем, что театром создан спектакль вопреки автору, который «далее сомнительных острот не пошёл» (цитирует Киршон статью). В заключении статьи также упомянут не автор, а режиссёр и актёры, что задевает Киршона. Писатель обвиняет Мехлиса в том, что тот «издавна проводит политику преследования тех, кто не считает его достаточно компетентным руководителем литературы и не входит в группу, которую он собрал около себя. … Думает ли т. Мехлис, сколько радости доставил он всем, кто ненавидит меня за то, что темы моих пьес — это партия и её победы на разных участках?» Вероятно, Киршон пытается оправдаться и возвысить себя, в частности, за счёт критики другого (в данном случае — Мехлиса), обратившись в высшую инстанцию, ибо «… больше обратиться некуда, … нет сил приниматься за следующую работу».
Реакция Сталина на письмо Киршона выразилась в коротенькой записке Мехлису и Кагановичу (не ранее 15 июня 1934 г.) [1, с. 320], состоящей из двух фраз: «К нас нет «ЦО партии», — у нас имеется «Орган ЦК» «Правда». Это далеко не одно и то же».
28 марта 1935 г. Киршон направляет уже упоминавшееся выше письмо Сталину [10, с. 80] (см. также анализировавшееся нами ранее письмо вождю от 19 марта 1934 г.). Писатель отчитывается: «По Вашему указанию я работаю над «фантастическими» произведениями (пьеса и сценарий) о будущей войне» (в этом и в следующем письме речь идёт о пьесе «Большой день», посвященной оборонной тематике) и рассказывает: «Вы рекомендовали мне темой избрать войну с японцами. Мною подготовлен весь необходимый материал, изучены нужные вопросы и военные проблемы, я достаточно познакомился с людьми армии и приступил уже к непосредственной работе. Я предлагаю, однако, написать эти вещи, противником изобразив Германию». Приведя ряд соображений, по которым необходимо изобразить именно Германию, Киршон просит разрешения вождя: «Все эти соображения заставляют меня просить Вас разрешить мне объектом моих «фантастических» произведений избрать западный Фронт». Сталин с письмом ознакомился и собственноручно начертал на нём: ««Т. Киршону. Мой совет: действовать по собственному усмотрению и не требовать «указаний» от меня. Привет! И. Сталин. 4/IV.35».
Одновременно с письмом от 2 марта 1936 г. [10, с. 81] Киршон высылает Сталину свою пьесу «Большой день» и просит ознакомиться с ней. Киршон «писал эту вещь поставив себе задачей дать пьесу мобилизующую, полезную для обороны страны». Ему кажется, что пьесу надо поскорее поставить, а театры, взявшие её, предполагают выпустить её позже — будущей зимой. В связи с этим писатель просит поддержки у вождя. Кроме того, Киршону нужна поддержка ещё в одном вопросе: «Дело в том, что по указанию тов. Хрущёва в театре МОСПС снята и запрещена к постановке моя пьеса «Город Ветров», которая в свое время уже шла в этом театре и других городах Союза. Коммунисту-писателю очень неприятно, когда в его произведении есть идеологические ошибки, когда же произведение целиком запрещается — это уже совсем тяжело и с этим трудно мириться, если сам не считаешь свою вещь антипартийной». Таким образом, Сталин должен защищать Киршона от цензурных рогаток.
23 августа 1936 г. [1, с. 423] Киршон пишет письмо-просьбу Л. М. Кагановичу о своём выступлении на писательском собрании (21 августа 1936 г.), посвящённом итогам Московского процесса. В выступлении Киршон говорил о фашистских террористах. На следующий день, 22 августа, в «Известиях» появился отчёт, в котором говорилось, что Киршон ««с непонятной деликатностью» умолчал о фамилиях писателей, «флиртовавших с оппозицией»», и 23 августа те же формулировки были повторены в «Комсомольской правде». Об изгнанных из партии троцкистах подробно говорил на этом собрании Стецкий. Киршон утверждает, что не назвал ни одной фамилии потому, что тогда нужно было бы назвать целый ряд фамилий, что было бы в данной обстановке «грубейшей политической ошибкой» — это мнение не только лично Киршона, но и бюро партгруппы. Киршон апеллирует к самому Кагановичу: «Вы, Лазарь Моисеевич, достаточно меня знаете. И знаете, что я не только никогда сам не был ни в каких оппозициях и группировках, но всегда активно и решительно вёл борьбу за партию со всеми её врагами». Писатель указывает на то, что статья в «Комсомольской правде» появилась после того, как бюро партгруппы вынесло решение по этому поводу. Киршон просит Кагановича вмешаться, ибо «быть несправедливо обвинённым в каком-то «примиренчестве» … нетерпимо тяжело».
«Пущенный Киршоном бумеранг вернулся назад: в 1937 г. из 160 миллионов будет «вычтен» по клеветническому доносу и сам Киршон» [4, с. 340]. 23 апреля 1937 г. Юдин написал статью для «Правды» «Почему РАПП надо было ликвидировать», которая содержала резкую критику Авербаха и «его приспешников» Киршона, Афиногенова, Ясенского, и эпистолярный донос на Киршона на имя Сталина и Кагановича [5, с. 359–360]. В этого времени тональность киршоновских писем «наверх» резко меняется. Если раньше Киршон писал Сталину в основном о своём творчестве (за исключением писем от 31 мая 1933 г., представляющего собой донос на коллег, от 13 августа 1933 г. о невключении Киршона в состав секретариата ССП и 15 июня 1934 г. с жалобой а газетную критику), то теперь послания писателя представляют собой сплав писем оправданий, писем с просьбой о помощи и о «неуничтожении» и писем-покаяний.
В письме от 20 апреля 1937 г. Киршон сообщает Сталину [10, с. 81–82]: «Сегодня, 20-го, была партийная группа Союза советских Писателей, на которой постановлено поставить перед райкомом и моей парторганизацией вопрос об исключении меня из партии». Главные обвинения — «связь с Ягодой и связь с Авербахом», однако писатель утверждает, что «до последнего времени думал, что Авербах — честный партиец» и что «поддерживал связь с Ягодой, но … предполагал в нем преданного члена ЦК, руководителя органа по борьбе с контрреволюцией». Писатель утверждает, что его оклеветали: «То, что говорили обо мне на нашей партийной группе, в значительной части неправда». Он слёзно просит не изгонять его из партии: «Дорогой товарищ Сталин, вся моя сознательная жизнь была посвящена партии, все мои пьесы и моя деятельность были проведением ее линии. За последнее время я совершил грубейшие ошибки, я прошу покарать меня, но я прошу ЦК не гнать меня из партии».
23 апреля 1937 г. Киршон вновь пишет Сталину [10, с. 83] — «прошло трое ужасных суток» после заседания, на котором было принято решение об исключении Киршона из партии, после письма вождю об этом, после уничтожающих статей в прессе, в том числе в «Правде» и в «Советском искусстве». Писатель утверждает: «Меня хотят выбросить из жизни, как большевика, как советского автора» и спрашивает: «Неужели я совершенно потерял доверие партии и мне даже будет отказано в возможности исправить мои тяжкие ошибки?».
27 апреля 1937 г. написано «уже третье письмо» [10, с. 83–84] Сталину и в Секретариат после решения об исключении из партии. Причём «[с]ейчас уже [Киршона] обвиняют не в связи с Ягодой и Авербахом, а в преступной троцкистской деятельности». Писатель жалуется на подтасовки, применяемые к нему. Так, некоторое время назад в Управлении по охране авторских прав была ревизия, не обнаружившая никаких злоупотреблений, однако теперь «ревизионная комиссия постановила привлечь к суду директора и поставить на вид Киршону, Вишневскому и Гайдовскому, ответственным за те или иные решения Управления и не уследившим за некоторыми, незаконными с точки зрения комиссии, действиями». Писателя «уже изображают и троцкистом, не только бездарным, но и враждебным писателем, уголовным элементом». В письме содержатся элементы покаяния — Киршон признаёт ряд проступков: «Я уже писал Вам о своей тяжкой вине, — я был связан с врагами и не распознал их, я вел групповую борьбу на литературном фронте, а за спиной моей стоял враг, который направлял эту борьбу в своих целях, я оказался политическим слепцом и подпал под влияние разложенной враждебной среды предателя и преступника Ягоды», однако утверждает, что «в одном нет моей вины: я никогда ничего не делал против партии». Писатель говорит, что всегда получал от Сталина поддержку, просит его: «Родной товарищ Сталин, по-человечески поймите меня, — неправда то, что хотят мне приписать». Киршон вновь и вновь твердит о своей преданности партии и в том, что нет ничего хуже обвинений в противопартийной деятельности: «Поймите, товарищ Сталин, как страшно, когда человек до конца преданный партии, обвиняется в деятельности против нее».
3 мая 1937 г. секретарь ССП В. П. Ставский пишет Сталину записку об обсуждении писателями пленума ЦК ВКП(б), состоявшегося в феврале — марте 1937 г., и деятельности Авербаха и Киршона (см. [5, с. 368–370]).
6 мая 1937 г. датировано очередное письмо Киршона Сталину [10, с. 84–89]. Это самое подробное письмо, в котором писатель хочет представить вождю «Вам объяснения по основным пунктам, выдвинутым против [Киршона]». Например: «В выступлениях товарища Вишневского, в которых он заявлял, что я связан с троцкистом Авербахом с 1923 года, он изображает дело так, будто я поддерживал Авербаха тогда, когда он открыто защищал платформу Троцкого. Это неправда». Писатель приводит ряд положительных партийных характеристик, статей и документов, например, статью того же Вишневского, теперешнего обвинителя, в «Советском искусстве» от 29 апреля 1937 г., отзывы Щербакова и Кольцова, работавших с Киршоном на Международном конгрессе в защиту мира (1935 г., Париж), похвалы Ставского и Лахути в адрес Киршона, высказанные Андрееву и другие. Вместе с тем писатель напоминает о своих заслугах — «брошюру против оппозиции, с предисловием тов. Ярославского», «решительную борьбу с троцкистами и зиновьевцами», многочисленные выступления против врагов партии, работу на XVI партийном съезде и многое другое. «Несправедливо также всю мою деятельность объявлять вредной, антипартийной и т. п. В активе своем я считаю борьбу с троцкистами и зиновьевцами в РАППе, активную борьбу с «воронщиной» и «Перевалом», с меньшевистской переверзевской группой и, наконец, с антипартийной группой «Литфронт», значительная часть участников которой теперь арестованы, как враги народа». Причём Киршон утверждает, что всё, перечисляемое им, можно установить документально. Киршон, признавая ряд ошибок, указывает на то, что некоторые обвинения против него абсолютно надуманы и не соответствуют реальности: «Я ни в какой мере не снимаю с себя ответственность за то, что я поддерживал тактику налитпостовцев под руководством Авербаха. Ни лозунг «живого человека», ни «генеральная линия РАПП», ни теория «союзник или враг», ни требование для всех писателей писания методом диалектического материализма, ни теория о том, что пролетарская культура не есть культура социалистическая — не выдвинуты мной. Я не являлся теоретиком РАППа, ни одной враждебной теории авербаховщины я не выдвигал». В письме звучат покаянные нотки, например: «Обязанностью моей, как редактора литературного журнала «Рост», было — в ряде беспощадных статей разоблачить вреднейшие теории налитпостовства и вреднейшую его практику. <…> Вместо этого в журнале «Рост» я печатал статьи, которые смазывали значение рапповских ошибок, неправильно ориентировали читателя, мешали большевистскому проведению в жизнь решения ЦК». Или: «Я, однако, не могу согласиться с тем, что этот факт является достаточным для того, чтобы объединить меня со всей этой сволочью, которая маскировалась и двурушничала… <…> Это, однако, не снимает с меня вину. Я не сумел разоблачить и раскрыть врагов, я не понял, что это враги, но я проводил групповую политику, а эту политику использовали враги». Или: «Связь с преступником Ягодой поставила меня в привилегированное положение и я, закрывая глаза на то, что не имею на то никаких прав, пользовался этими привилегиями, вращался в среде разложенных, не признающих никаких советских законов, наглых людей. Я стал портиться, как коммунист и как человек». Снова писатель настаивает: «Но в одном я неповинен: я не помышлял против моей партии. <…> Я был и всегда останусь верен партии». Киршон описывает поведение его коллег по перу, обвиняя их в клевете: «На собрании драматургов мои коллеги по перу утверждали, что я — абсолютная бездарность, автор антихудожественных пьес, ничтожный и фальшивый писатель. Они утверждали, что успех моих пьес объясняется тем, что якобы я их сам везде проталкивал, что участники моей «банды» их расхваливали и т. д., и т. п. <…> На этом собрании было много самой неприкрытой клеветы, сведения личных счетов, обливания грязью человека, который не может, не в состоянии на все ответить». Но при этом он признаёт, что «целый ряд выступавших в основном были правы, и что за множеством всяческой клеветы и измышлений звучит голос суровой и правдивой самокритики». Качество своих пьес писатель оценивает так: «Одно только отнять у моих пьес нельзя — я не извращал, не искажал нашу действительность, я смотрел на происходящее глазами партийца, и, по мере своих слабых художественных возможностей, в пьесах своих боролся с врагами партии и страны. Я никогда в жизни не писал наспех, я всегда тщательно и добросовестно работал над материалом». В конце письма Киршон вновь кается и обещает искупить ошибки: «Дорогие товарищи, я совершил тяжелые проступки. Я знаю, что я заслужил наказание. Но я получил страшный урок. Я нашел в себе силы пережить все это. Я исправлюсь, я все силы приложу для того, чтобы дать партии все лучшее, на что я способен».
13 мая 1937 г. Киршон был исключён из партии.
А 14 мая 1937 г. драматург пишет отчаянное письмо Сталину [5, с. 373–374; 9, с. 142–143; 10, с. 90]. Он кается в своих проступках перед властью — в «литературной групповщине», которая была сразу после постановления ЦК о ликвидации РАПП, и в том, что в 16 лет проголосовал на профсоюзной дискуссии за «троцкистскую платформу» (от чего, впрочем, через несколько дней отказался). Именно это, считает драматург, послужило причиной всего происходящего сейчас. Он искренне кается, доказывает, что он не враг партии, берет всю ответственность на себя: «Я знаю, что все это я заслужил. Ведь я так был обласкан партией, я пользовался её доверием, я с величайшим стыдом думая о том, как гнусно вёл себя, доведя все до такого состояния». Киршон молит вождя: «Помогите мне вырваться из этого страшного круга, дайте любое наказание». Необычно, что писатель готов принять кару от власти. Он готов вытерпеть все, что угодно, лишь бы его не считали врагом партии, лишь бы иметь возможность работать «для Партии и Родины». И уж совсем необычно обращение к Иосифу Виссарионовичу: «Родной товарищ Сталин». А ведь, наверное, он и был для Киршона в известном смысле родным. Это письмо отчаявшегося человека, у которого осталась только надежда на милость вождя, всесильного божества. Это мольба о снисхождении.
«Товарищ Сталин, родной, помогите мне». Сталин не помог. Киршон был арестован 29 августа 1937 г., и в следующем 1938 г. расстрелян.
Осталось только добавить, что в начале 60-х вдова Киршона Р. Э. Корнблюм обратилась в ЦК с письмом, в котором сетовала на невнимание к пропаганде литературного наследия её мужа, уже реабилитированного к тому времени, и на исключение спектакля «Хлеб» из музейной экспозиции МХАТа. 30 января 1962 г. была написана записка Отдела культуры ЦК КПСС, в которой говорится, что «Чудесный сплав» активно ставится; о постановках других пьес и издании книг (уже выполненном и планируемом); о том, что заявление о снятии «Хлеба» с экспозиции МХАТа не соответствует действительности (см. [7]). В том же 1962 г. состоялось издание сочинений Киршона в сопровождении воспоминаний о нём [3].
Литература:
1. Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956. Сост. В. Максименков. М., 2005.
2. Бородина О. К. Владимир Киршон. Очерк жизни и творчества. Киев: Издательство Киевского университета, 1964.
3. В. М. Киршон. Статьи и речи о драматургии, театре и кино. Пьесы В. М. Киршона на сцене. Воспоминания о В. М. Киршоне / Сост. и прим. Р. Э. Корнблюм. Вст. ст. е. Горбуновой. М.: Искусство, 1962.
4. Вишневская И. Л. Киршон В. М. // Русские писатели 20 века. Биографический словарь. М., 2000. С. 340–341.
5. Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) — ВКП(б), ВЧК — ОГПУ — НКВД о культурной политике. 1917–1953 гг. Сост. А. Артизов и О. Наумов. М., 2002.
6. Киршон В. М. Статьи и речи о драматургии, театре, кино. М., 1962.
7. О литературном наследии В. Киршона // Вопросы литературы. 1993. Выпуск 1. С. 229–230.
8. Полоцкая Э. А. Киршон Владимир Михайлович // Краткая литературная энциклопедия. Т. 3. М.: Советская энциклопедия, 1966.
9. «Счастье литературы»: Государство и писатели. 1925–1938. М., 1997.
10. «Я оказался политическим слепцом». Письма В. М. Киршона И. В. Сталину. Публ. А. Чернева // Источник. 2000. № 1. С. 78–90.
