В представленной статье автор пытается раскрыть одно из сложных сторон жизни духовенства Русской Православной Церкви на острове Сахалин. Период проведенных исследований охватывает середину XIX — начала ХХ веков, а предметом исследования стало миссионерское служение островного духовенства, направленное на каторжан и ссыльнопоселенцев. Основное внимание автор уделяет описанию условий жизни каторги, отношение к религии со стороны каторжан, моральный и нравственный уровень населения.
Ключевые слова:островное духовенство; Русская Православная Церковь на острове Сахалин; сахалинская каторга; религия среди каторжан; протоиерей Александр Унинский.
Исследователи деятельности одного из значительных общественных институтов, как Русская Православная Церковь, в своих изысканиях вводят в научный оборот сведения, помогающие детализировать разные исторические процессы. В каждом регионе существуют свои особенности, которые так или оказывают влияние на деятельность православного духовенства. Вслед за первооткрывателями Сибири и Дальнего Востока, шли православные миссионеры. Основная их задача заключалась в том, чтобы на диких и зачастую не приспособленных для жизни местах основывать новые населенные пункты, трудиться над возведением храмов и монастырей, строить школы и больницы. Остров Сахалин вошел в стадию активного заселения в 60-х годах XIX столетия, когда здесь учреждается каторга. Совсем незначительно увеличивалось островное население в периоды добровольного заселения. Крестьяне центральной полосы Российской Империи имели возможность переселиться на остров, причем, для достижения больших успехов использовались льготы и поощрения. Сюда приезжали и священнослужители, которые зачастую надолго связывали свою жизнь с Сахалином. Не простое географическое расположение, климат, отсутствие развитой дорожной инфраструктуры, пестрая картина каторжан и ссыльнопоселенцев с их фактическими семьями — это не полный список трудностей, с какими сталкивались священнослужители.
Работа с каторжанами острова — специфическая деятельность, получившая свое начало с момента провозглашения острова местом отбывания наказания и длилось вплоть до начала ХХ столетия. Стоит отметить, что Православная Церковь Российской Империи осуществляла духовное окормление заключенных. Перед отправкой в места каторги, священнослужители совершали молебные пения, кропили каторжан и ссыльных святой водой, желающим раздавали нательные крестики.
В представленной статье автор раскрывает, основываясь на архивных данных, одно из направлений миссионерского служения православного духовенства острова Сахалин, причем Северной его части. Представленные исследования дополняют имеющиеся сведения о тюремном служении, и помогают рассмотреть проблемы, с которыми сталкивались священники Русской Православной Церкви.
Чтобы показать, как трудились священнослужители в представленный исторический период, необходимо отметить основные особенности каторжного Сахалина. Стоит обратиться к Н. С. Лобасу, который провел на острове среди ссыльного населения семь лет. Итогом его исследований и открытий стала книга под названием «Каторга и поселение на Сахалине», изданная в 1903 году, за несколько лет до отмены каторги. В ней писатель пытается «Очертить условия жизни невольного населения острова, указать на недочеты существующего режима и, по мере сил, наметить пути, которые позволили бы нормализовать жизнь штрафной колонии» [6, с. 5].
Само сахалинское население предстало перед автором книги немногочисленным составом. Разделялось на переселенческое и местное. К первому относятся ссыльные, причем главный процент из них русские, а так же люди, свободного состояния: члены военных команд, чиновники, торговцы. К местному населению можно отнести коренные малочисленные народы, населявшие тогда остров: нивхи, айны, орочи, эвенки и якуты [6, с. 23–24]. Каторжные тюрьмы располагались в главных населенных пунктах острова: пост Александровский, село Рыково и пост Корсаковский. Кроме всего прочего дополнительные тюрьмы находились в посту Дуэ, селениях Дербинское и Онор. Говоря о них, автор отмечает, что наиболее опасные преступники оставлялись в Александровской тюрьме, а остальные отправлялись в другие. Именно Александровская являлась лучшей по условиям содержания заключенных, а худшей считалась Дуйская. Условия содержания, быт, отношения начальства к заключенным оставляли желать лучшего. Это были поистине не человеческие условия! Отсутствие тепла в казармах, плохая еда, простудные заболевания, неимоверное количество насекомых, тяжелые условия работы, плохое вещевое обеспечение добавляли страданий тем, от кого отвернулось общество. Созданные условия не могли оказывать существенного влияния на перевоспитание преступников, но всё более и более озлобляли их. «Суровый режим каторжных тюрем; мертвяще-шаблонные, всегда грубые способы воздействия на преступника со стороны лиц тюремной администрации; отсутствие с её стороны даже слабых попыток внести в свои отношения к преступному люду хоть сколько-нибудь справедливости; произвол, царящий даже среди самых малых чинов администрации — все эти моменты, которые угнетая преступников, вместе с тем озлобляли их и делают их жизнь поистине каторжной, в полном смысле невыносимой» — отмечается в воспоминаниях [6, с. 73]. Жесткий нрав надзирателей, которые находились ближе всего к каторжным, доходил до небывалых размеров. Это выражалось в применении телесных наказаний, часто жестоких и не оправданных. Наказать могли лишь просто за то, что ты не понравился, причем попадало не только каторжанам, но и простым крестьянам, которые подворачивались под руку. Приведем пример из исследуемого нами сейчас произведения, как проходила сама процедура наказания. В конце длинного коридора выставляли несколько стульев для прокурора, начальника тюрьмы и врача, на другом — каторжная «кобыла», скамейка странной формы для провинившегося человека. Костюм главного лица предстоящей драмы впечатляет: на голове белый колпак, красная рубаха с закатанными рукавами, в руках плеть. У одной стены стоит ряд бритых голов в серых халатах, напротив — цепь надзирателей, вооруженных револьверами. «Мертвая, гнетущая тишина изредка нарушается позвякиванием кандалов, робким покашливанием, да шелестом бумаги на столе начальника. «Кому то первому», — написано на бледно-серых арестантских лицах. «Сидоров», — вызывает начальник тюрьмы ровным и спокойным голосом. Из кучки серых халатов нерешительно, медленно, гремя кандалами, выходит каторжанин. «Ложись!», — говорят арестанты. Он торопливо креститься, дрожащими руками снимает с себя платье и ложиться на скамью, к которой его крепко привязывает палач… Слышится свист плети, глухой шлепок по обнаженному телу и жалобный, хватающий за душу крик» [6, с. 81–84].
Могли ли священнослужители влиять на то, чтобы приехавшим на каторгу, часто доживать свой век в кандалах, облегчить их учесть? Не воспринимались ли священники самими каторжанами как чиновники, исполняющие свой долг?
Влас Михайлович Дорошевич (1864–1922 годы), о котором вспоминает в своей книге «Каторга и поселения острова Сахалин» Н. С. Лобас, побывал на Сахалине в 1897 году. После этого он начинает публикацию своих очерков, всколыхнувших тогда всю российскую общественность. Книга «Сахалин — (Каторга)» является своего рода собранием воспоминаний, публикуемых в разных периодических изданиях того времени. Интерес для раскрытия представленной нами темы вызывает глава под названием «Смертная казнь» [3, с. 60–63]. Здесь автор приводит разговор с благочинным северного округа протоиереем Александром Унинским, который в те годы служил в посту Александровском.
Из этого рассказа следует, что сахалинское духовенство не оставляло без напутствия и духовной поддержке тех, кто прибывал в заключение или осуждался на смертную казнь. Важным аспектом становилось желание самого арестованного к исправлению, желание начать свою жизнь с начала, желание облегчить свою душу и покаяться в своих грехах. Писатель повествует нам казнь троих каторжан-рецидивистов: пожилого человека, бывалого каторжанина и двоих молодых людей. Они были виноваты в убийстве с целью грабежа, совершенное уже на острове. Пишет В. М. Дорошевич, что священника Александра Унинского пригласили к осужденным за три дня до смертной казни. По его появлению в своей камере они поняли, что смертный час приближается. «Побледнели, испугались, оторопели, слова выговорить не могут, — рассказывает отец Александр, — пожилой каторжанин начал «куражиться», смеяться, издеваться над смертью и над товарищами». Все три дня до казни священник молился вместе с осужденными, беседовали о загробной жизни, читали жития святых, пели псалмы. Осужденные не выпускали отца Александра и просили: «Батюшка, побудьте с нами, страшно нам». Ему удавалось найти несколько часов в сутки, чтобы сходить домой, покушать и опять в тюрьму. Спали мало, да и до сна ли было! Беседовали много и о разном. Священник пытался вселить в них надежду, рассказывал о случаях, когда уже на эшафоте объявлялось прощение. «Разве можно человека надежды лишать? — спрашивает отец Александр и сам же отвечает, — без надежды человек в отчаянье впадает». Он был с ними до конца. Когда вечером принесли чистую одежду, все поняли — час смерти близок. На рассвете приговор должен быть приведен в исполнение. В эту ночь они практически не спали, батюшка исповедовал их и причастил. Утром он облачился в черное священническое облачение и пошел вместе с ними во двор тюрьмы. Как переживал батюшка в эти минуты видно из его рассказа. Заканчивая это печальное повествование, отец Александр говорит, что умерли эти осужденные удивительно спокойно, перед этим приложились к кресту. Тот пожилой каторжанин, смеявшийся над смертью, перед казнью все больше и больше падал духом: «Его чуть ли не пришлось нести на эшафот» [3, с. 60–63].
Описывая своё путешествие по острову, А. П. Чехов в своей книге отмечал, что каторжане обычно «в церковь не ходят, так как праздничные дни используют, чтобы отдохнуть, починить вещи, сходить в лес за ягодами» [15, с. 59]. Хочется еще раз привести мнение А. А. Панова: «На острове церкви и священники, имея назначения быть тюремными, на самом деле являются здесь как бы приходскими, оставляя за собой только присвоенное штатами название тюремных… ни одна из тюрем не имеет при себе церкви, а арестанты весьма редко посещают богослужения, священнику же, за множеством работы по исполнении своих обязанностей и за совершенным отсутствием свободного времени, решительно нет никакой возможности уделять заключенным хотя бы небольшую долю внимания в целях их возможного нравственного исправления и духовного просвещения» [11, с. 83–84].
Интерес вызвали документы-подписки каторжников и ссыльнопоселенцев, которые будучи не православными, брали в жены православных христианок. Некий, Карл Каземирович Новиковский, католик по вероисповеданию, берет в жены православную христианку Матвееву Елизавету Федоровну, каторжанку Александровской тюрьмы. Он обязуется «не поносить свою супругу за веру, не склонять в свою веру через прельщения или угрозы и воспитывать детей в православии» [2, с. 10]. Необходимо отметить, что таких подписок в метрических книгах содержится значительное количество. Изучая их, мы пришли к некоему выводу. Практически все, кто вступал в такие браки, будучи последователями других вероисповеданий, со временем переходили в православие. Для этого из Александровского окружного полицейского управления в адрес Свято-Покровской Церкви присылался статейный список о каторжанине с прикрепленным прошением о «незамедлительном» принятии православной веры. Так, например, Карл Каземирович Новиковский, вступил в брак с православной христианкой 10 апреля 1895 года, а сам становится православным уже в 1897 году [2, с. 70].
Посещая остров, духовенство наблюдало за тем, в каких бытовых условиях жили здесь люди, преступившие закон. Вот о чем пишет в 1891 году благочинный священник Павел Мичурин в своих заметках: «Каторжные, которые уже кончают тюремные сроки, живут в хатках по близости к тюрьме. Живут одиноко, без женщин. Обстановка их жилищ более чем скромная, но в общем сносная. Жильцы на свою долю особенно не сетуют, хотя затаенная скорбь и видна на их бледных лицах» [7, с. 1839–1843].
Помимо церковного окормления каторжных и ссыльнопоселенцев сахалинское духовенство занималось решением других проблем, так или иначе связанных с жизнью сахалинской каторги. Военный губернатор острова представлял Приамурскому генерал-губернатору доклад, в котором подтверждал крайнюю затруднительность для настоятеля Свято-Покровской тюремной церкви обходиться без помощника. Среди всего прочего должность тюремного священника требовала исполнение всех прочих духовных треб, для четырех с лишним тысяч прихожан и обозрения по полугодиям церквей местного благочиния. Священнослужитель должен был единолично вести церковные книги (метрические, исповедных росписей и приходно-расходные авансовые счетов), наблюдать за церковным имуществом и архивом, преподавать Закон Божий в учебной команде Александровской местной команде и в 2-х школах Александровска, общее число еженедельно преподаваемых им уроков равнялась тридцати [8, с. 34].
Во всеподданнейшей записке о современном состоянии Северного Сахалина к 1905–1906 годам, военный губернатор, полковник А. М. Валуев писал: «В настоящее время на острове 4 священника, которые исполняют требы при Александровской, Рыковской и Дербинской церквях и один военный при Сахалинской местной команде. Православное население Сахалина к религии относится безразлично. Миссионерская деятельность среди инородцев сводиться к нулю» [1, с. 13]. Он так писал потому, что это был период после русско-японской войны. В самом начале боевых действий практически все священнослужители покинули Сахалин. Основная задача, стоявшая в то время перед духовенством острова, устроение нормальной приходской жизни. В 1907 году тот же А. М. Валуев уже отмечает: «Между тем, порочное население крайне нуждается в религиозно-нравственном воздействии» [9, с. 8–9].
Характеризуя пребывание в тюрьмах острова, начальник Главного Тюремного управления А. П. Саломон писал, что оно чрезвычайно гибельно. Оно отражается на самой личности человека, которого привело на каторгу стечение обстоятельств или преступные деяния. Этому влиянию были подвержены так же и те, которые пытались сохранить нравственные и духовные ценности. Он приходит к заключению, что внешняя религиозность, привычная для русского человека, окончательно пропадала в условиях Сахалинской каторги. Проявление религиозных чувств, крестное знамение или чтение молитвы после официальной могло привести к тому, что любой каторжанин мог посмеяться над таким человеком или ударить и оскорбить [12, с. 74–80].
Следуя предписаниям вышестоящего тюремного начальства, выполнение религиозных обрядов в местах пребывания заключенных сводилось лишь к общему пению молитв в установленное время. Для этого стройному церковному пению обучали самих каторжан, которые на общие работы не назначались. После вечерней молитвы объявлялся отбой, а камерные старосты собирались в тюремной канцелярии для получения на следующий день подряда обязательных работ. Утром, в назначенный час дежурный надзиратель будил людей, которые после общей утренней молитвы пили чай и отправлялись на указанные участки [5, с. 434].
Подводя итог своим многолетним наблюдениям, начальник Главного Тюремного Управления А. П. Саломон говорил: «Нравственность населения стоит на самом низком уровне, преступления часты и совершаются не только единоличными лицами, но и организованными шайками» [12, с. 74–80]. Подтверждение этому мы находим в воспоминаниях у священника VIII благочиния, который совершал свое служение на Сахалине. Он писал: «Пятая часть прихожан совершенно потерянные люди для государства, Церкви и общества. Это действительно, «бывшие» люди, они живут чем угодно, но только не честным трудом» [4, с. 31].
Сама работа с ссыльными и каторжанами требовала особого подхода. Островные священнослужители непосредственно участвовали в повседневной жизни учреждений исполнения наказаний. Даже после официальной отмены каторги на Сахалине, в исторических документах и в периодической печати сахалинских православных священнослужителей так и продолжали называть тюремным духовенством.
Отбыв свой срок, часть людей покидали остров, а некоторые оставались и устраивали здесь свою жизнь. Кто не хотел больше жить на Сахалине, обосновывались на соседних территориях. В журнале «Церковные ведомости» № 29 от 1899 года есть заметка об устроении Свято-Троицкого Николаевского монастыря в Южно-Уссурийском крае. Между прочих сведений о становлении этой Дальневосточной обители, автор приводит список тех, кто привлекался к строительству монастырских храмов и корпусов: «Пришлось взять корейцев, плохих, ленивых работников, и частью отпускных солдат, частью же ссыльных с острова Сахалин, отбывших свой срок. Сахалинцы были трезвы, кротки и мирны; но это не помешало некоторым из них, впоследствии, со взломом обокрасть монастырь» [14, с. 1160–1162].
Чтобы поднять на должный уровень миссионерское служение, на территории Владивостокской епархии было принято решение об организации деятельности православного Уссурийского братства Пресвятой Богородицы. Основная задача, поставленная перед членами братства, заключалась в «защите в епархии веры, нравственности и установлений православной Церкви» [10, с. 253]. Их миссионерская работа на территории острова должна была способствовать укреплению православной веры.
Нам удалось рассмотреть некоторые факты из жизни островного духовенства. Стоит отметить некую удаленность каторжан от религиозной жизни. Как отмечают современники, в островных церквях молилось в основном свободное население, места арестантам там не находилось. Усложнялась работа и тем, что в имеющихся тюрьмах не было домовых церквей или помещений, где бы совершались богослужения. Приписанные к ним храмы располагались за оградой тюрьмы, как правило, в поселении. Из главы «Смертная казнь» мы увидели пример жертвенного служения среди ссыльных и каторжан со стороны яркого представителя сахалинских священников — протоиерея Александра Унинского.
Литература:
1. Всеподданнейшая записка военного губернатора острова Сахалин «О современном состоянии Северного Сахалина 1905–1906 годы». // ГИАСО. Ф. 20-и. Оп. 1. Д. 27.
2. Докладная записка. Метрическая книга Свято-Покровской церкви. // ГИАСО. Ф. 23-и. Оп. 1. Д. 45.
- Дорошевич В. Сахалин. (Каторга). // Всероссийский фонд культуры Сахалинское отделение Литературно-издательское объединение «ЛИК». Южно-Сахалинск. 1991г. (Текст печатается по изданию Влас Дорошевич «Сахалин (Каторга)». Москва. 1903).
- Иерей восьмого благочиния с Сахалина. // Владивостокские епархиальные ведомости. — [Владивосток]. — 1911. — № 1.
- Ливин. Ф. Записки сахалинского чиновника. // Тюремный вестник. — [С-Петербург]. — 1901.
6. Лобас Н. С. Каторга и поселение на острове Сахалин (Несколько штрихов из жизни русской штрафной колонии). Типография В. Н. Шимкина в г. Павлограде, 1903.
- Мичурин Павел, священник, благочинный. Из путевых заметок во время поездки от г. Владивостока к портам Охотского моря с преосвященным Гурием, епископом Камчатским, в 1891 году. // Прибавления к Церковным Ведомостям. Церковные ведомости. — [С-Петербург]. — 1892. — № 51.
8. О назначении священников на остров Сахалин 1896–1902 гг. // РГИА ДВ. Ф. 1133. Оп. 1. Д. 1483.
- Отчет военного губернатора острова Сахалин за 1907 год. // ГИАСО. Ф.20-и, Оп.1. Д. 28.
- Официальные сообщения. // Церковные ведомости. — [С-Петербург]. — 1908. — № 15.
11. Панов А. А. Сахалин как колония. Очерки колонизации и современного положения Сахалина. М., 1905.
- Саломон А. П. Остров Сахалин. // Из отчета бывшего Начальника Главного Тюремного Управления. Тюремный вестник. — [С-Петербург]. — 1901.
- Саломон А. П. Остров Сахалин. // Из отчета бывшего Начальника Главного Тюремного Управления. Тюремный вестник. — [С-Петербург]. — 1901.
14. Устроение Свято-Троицкого Николаевского монастыря в Южно-Уссурийском крае. // Прибавление к Церковным ведомостям. Церковные ведомости. — [C-Петербург]. — 1899. — № 29.
15. Чехов А. П. Остров Сахалин. Южно-Сахалинск. 1980.
