Ключевые слова: политический текст, партийная программа, идеология, доктрина, идеологический феномен.
Тема будущего в программном тексте политической партии приводит нас как к рассмотрению идеологических особенностей политического текста, так и базовых компонентов программ. Например, А. Г. Алтунян справедливо отмечает, что «особенность современного политического текста как идеологического феномена — это проблема понимания действительности, освоения новых реалий. Особенно это важно в условиях освоения «новой реальности» [1, c. 70–71]. Автор пишет о том, что особенно важно владеть «языком символов и образов, а не только языком фактов.
В этом суть ‘идеологического’ толкования фактов и событий» [1, c. 72]. Приводя примеры идейного дискурса, «Алтунян фактически говорит о таких концептах, как право, справедливость, преступление, хотя сам термин и не употребляет. Но важно то, что определение сущности их считает важным для идеологов и для политического языка в целом» [7, c. 55]. Отметим, что «в предметном поле А. Г. Алтуняна оказалась лишь политическая публицистика, а это, на наш взгляд, обедняет проблему, так как получается, что непосредственными конструкторами идеологических текстов становятся политики и журналисты, оказавшиеся в определенной политической ситуации и призванные дать ей объяснение. То же самое относится и к выделяемому Алтуняном мировоззренческому компоненту» [7, c. 58].
Уже из предыдущего нашего текста понятно, что это не спонтанный процесс, как видится автору учебного пособия: «Говоря о частном случае, он (прим. автора — автор политического текста) объясняет его, ссылаясь на другие факты, ценности, символы, по его мнению, очевидные и проясняющие суть описываемого события. Создавая контекст описываемого события, автор описывает мир таким, каким он хочет чтобы его восприняла потенциальная аудитория» [1, c. 72]. Очевидная изолированность автора от источников мировоззрения, в понимании Алтуняна, может способствовать производству отнюдь не привлекательного «мини-универсума», каким автор учебного пособия полагает данный текст.
При всем сегодняшнем интересе к проблемам политического текста, «сами программы с их структурой, привязкой к идеологиям, партиям пока еще остаются на периферии исследовательского поля. Аналогично и со стороны исследователей проблем идеологий, политических партий, избирательного процесса интерес проявляется скорее к проблемам текущего момента: актуальным выводам, политическим заявлениям в ходе выборных кампаний» [7, c. 59].
Вместе с тем, логичнее было бы отследить сначала эволюцию программ партий, доктрин, изменения в идеологии. Все это, на наш взгляд, «ложится на схему П. Ласлета: быстрые, средние, медленные, а в ряде случаев изменения в случае идеологий связаны и с очень медленными изменениями в обществе. По нашему мнению, предвыборные программы, и до известной степени — программы партий в целом укладываются в ритмы быстрых изменений (политика), доктрины, основанные на ценностях и целях системного характера, проявляются в координатах средних и медленных изменений» [7, c. 56]. Идеологии существуют в ритмах медленных, а по ряду позиций базового характера — очень медленных изменений.
Так или иначе, и программы, и доктрины, и идеологии текстуально и концептуально оформлены, и требуют соответствующего исследования. Сегодня изучение идеологий в зарубежной и отечественной политической науке является важным сегментом разработки и не требует специальной презентации в данной диссертационной работе. На чем следует акцентировать внимание, исходя из предмета диссертации, это анализ идеологического дискурса. В работах Э. Лакло, Ш. Муфф, М. В. Гавриловой, М. В. Ильина, И. В. Кологривовой, О. Ю. Малиновой, А. И. Соловьева, Д. Шварцмантеля и ряда других исследователей с разной степенью углубленности эта проблема ставится как одна из важных.
Например, Джон Шварцмантель подчеркивает сущностную «заряженность» идеологий будущим. По его мнению, «идеология — это некое видение «хорошего» общества, объединяющее разрозненные политические концепты в связную картину с целью (нередко достигаемой) — получить поддержку у вдохновленных этими идеями людей. Политические идеологии также представляют собой критическую перспективу, которая несет в себе критику, призваную изменить сложившуюся на текущий момент реальную социальную и политическую ситуацию во имя тех идеалов, которые они представляют» [8, c. 53].
Итак, мы видим не только ориентацию идеологий на будущее, но и «признание концептуальной природы идеологий (“совокупность концептов”, которая стремится вскрыть противоречия между политическими концептами и организовать их в целостную структуру)» [8, c. 72]. Данный факт, хотя и с оговорками по поводу необходимости учета практической составляющей, Шварцмантель признает в дискусии с Майклом Фриденом как центральный в анализе данного явления. Как следует из дискусии, М. Фриден — сторонник морфологического и концептуального подходов — рассматривает идеологию как «совокупность “отвоеванных” политических концептов или как “мульти-концептуальный конструкт” или “свободную смесь” отвоеванных концептов со множеством внутренних комбинаций» [8, c. 50].
Следовательно, идеология обладает формой, состоящей из базовых и периферийных концептов, связанных друг с другом, что важно для нашего исследования. Практическая же составляющая идеологий, на сущностной важности которой настаивает Д. Шварцмантель, вполне укладывается в нашу структуру программы политической партии.
И. В. Кологривова обращает внимание и на проблему будущего, называя ее «ключевой категорией»: «Следует помнить, что идеология как искусственно созданная интеллектуалами мировоззренческая схема основывается на базовых бинарных оппозициях: означивании «своих — чужих», выражении отношения к «прошлому — настоящему — будущему», идентификации по линии «Восток — Запад», а также определении желаемых моделей «гражданина — партии — государства» [5, c. 119].
Добавим, что искусственная созданность не означает теоретического схематизма. Напротив, соглашаясь с Алтуняном, это скорее образно-символическая ориентация в мире при всем ее конструктивистском характере. М. В. Гаврилова отмечает: «Один из ведущих зарубежных исследователей политического дискурса Т. А. ван Дейк предлагает рассматривать структуру идеологии в виде «групповой схемы» (schema). В ее основании — базисные категории, благодаря которым знания (верования) выстраиваются в систему, идентифицирующую группу: критерии членства, типичная деятельность, цели, нормы и ценности, отношение к другим группам, ресурсы. Базовые верования, организованные в такие схемы, управляют социальной деятельностью группы и ее членов, а также социальными интерпретациями. С помощью «групповых схем» мы получаем ответ па фундаментальные вопросы: «Кто мы?», «Что мы делаем?», «Почему мы это делаем?», «Как мы это делаем?» и т. д». [2, c. 161].
Таким образом, в нашем случае образы и символы будущего составляют процессирующую часть идеологии, ее реальную и потенциальную способность вовлечь широкие слои общества в свою картину мира. Картина эта отличается универсальностью, и политика в ней занимает лишь одно из мест: «Идеологические представления (упорядоченный «пакет» социальной информации о предметной области действительности) обычно сосредоточены в долговременной памяти. Подобная схема является когнитивной основой для обработки любого типа информации о предмете, для восприятия и интерпретации поведения социальной группы…» [2, c. 170].
На следующем уровне особое внимание должно уделяться доктрине. Эта категория является наименее проработанной в отечественной политологии. И не только. Морис Дюверже, отмечавший в предисловии к своей знаменитой книге факт, что прежние исследования больше внимания уделяли партии как идеологическому объединению и, соответственно, влиянию доктрины на структуру партий, отказался от такого подхода [4, c. 17].
Мотивацию французского социолога можно понять, так как он сам занимался именно структурными характеристиками политических партий. Влияние же на общество, в том числе и через программы, важное для нашей работы, в этой книге им не рассматривалось. «Доктрина» в переводе с латыни это «учение, научная или философская теория, политическая система, руководящий теоретический или политический принцип» [3, c. 211].
Польский политолог Кшиштов Рудницкий предлагает рассматривать доктрину в двух аспектах: «1) как множество утверждений большой степени общности, обосновывающих политические действия; 2) как определенную форму политического сознания, образующую продукт политической практики» [6, c. 190]. В поле интересов автора оказывается первый аспект, связанный с ценностями. Доктрина проявляет себя как текст, включающий в себя «систему политических ценностей, знания об условиях действия и вытекающие из них правила политического действия» [6, c. 190].
По мнению К. Рудницкого, «идеологию, доктрину и программу… можно рассматривать как все более конкретные звенья мотивации политических действий», что и призвана проиллюстрировать нижеприведённая схема [6, c. 191].
Мы согласны с автором, что случаи, когда политические действия вытекали «прямо из идеологии, поскольку в ее структуре отсутствуют элементы, направляющие и конкретизирующие общие идеологические ценности» [6, c. 192]. Этому служат доктрины и программы. В данной связи эти два ориентационных и мобилизационных компонента — подвижны и адаптивны. «В наибольшей степени влиянию практики подвержены политические программы, — замечает польский политолог, — поскольку они содержат строго определенные цели и средства действия и поэтому должны быстро изменяться, чтобы приспособиться к новым политическим ситуациям. По этой причине субъекты политики часто модифицируют программы или создают новые, учитывающие происшедшие изменения. Однако смена политических ситуаций, представляющая собой результаты конкретной политической практики (даже воплощенной в программах), не означает моментальных изменений доктрины, отличающейся относительной автономией» [6, c. 193].
Итак, мы можем констатировать, что текст программы в нерасчлененном виде представляет собой идеологическое (мировоззренческое) ядро, ценностно-мобилизующую доктрину, и тактически-ситуационную (программную) часть. Причем, идеология как клише и доктрина как известная рамка проникают в конкретно-программный текст.
Литература:
1. Алтунян А. Г. Анализ политических текстов: курс лекций / А. Г. Алтунян. М., 2006. С. 70–71.
2. Гаврилова М. В. Анализ программ российских политических партий начала ХХ и ХХI веков (лингвистический аспект) / М. В. Гаврилова. — СПб.: Изд-во Невского ин-та яз. и культуры, 2011. — 244 с.
3. Доктрина // Современный словарь иностранных слов. — М., 1992. — С. 211.
4. Дюверже М. Политические партии. — М.: Академический Проект, 2000. — 558 с.
5. Кологривова И. В. Политические идеологии в современной России // Вестн. Том. гос. ун– та. Сер. Философия. Социология. Политология. — 2008. — № 2 (3). — С. 116–123.
6. Рудницкий К. Теоретико-политический анализ субъективного контекста политических действий на примере политических доктрин // Элементы теории политики / пер. с пол., ред. и предисловие В. П. Макаренко. — Ростов/нД.: Изд– во Ростов. ун-та, 1991. — С. 187–205.
7. Сенцов А. Э. Концепт будущего в программах политических партий (на материале программ партий «Единая Россия» и «Патриоты России») // Вестник ТГУ. Философия. Социология. Политология. — 2010. — № 3 (11). — С. 55–60.
8. Шварцмантель Д. Идеология и политика / Д. Шварцмантель. — Харьков: Изд– во Гуманитарный центр, 2009. — 312 с.
