Имеется два толкования понятия эвфемизации:
1) процесс использования в речи «прикрытого» и «мягкого» выражения;
2) выполнение языковыми единицами эвфемистической функции.
Для появления явления эвфемизации служат следующие факторы:
во-первых, слово или сочетание, используемое говорящим и обозначающее предмет, лицо или явление, оцениваемое, классифицируемое или являющееся для говорящего объектом общения, в определённой социально-культурной среде с точки зрения этики речи может потерять свой «лоск», оказаться грубым или «обнажённым». Произношение либо написание такого выражения становится неудобным, данное неудобство может быть односторонним либо двусторонним. В случае одностороннего неудобства выражения оно является неудобным именно для говорящего. При двустороннем неудобстве имеются в виду и говорящий, и слушающий. Если основание для одностороннего неудобства можно искать во внутренней культуре общения, то при двустороннем неудобстве активность принадлежит говорящему, пассивность — слушающему. В обоих случаях коммуникативная цель говорящего, его интенциальные действия оказываются смешанными с элементами культуры общения. Следовательно, к эвфемизации приводят явления эвфемизирования выражения, принятые членами всего общающегося общества и, вместе с тем, явления, запрещённые только говорящим с точки зрения внутренней культуры;
во-вторых, эвфемизация не только выполняет функцию смягчения выражений, считающихся грубыми и дерзким с точки зрения требований этики общения, но и «скрывает» истинную природу табуированного выражения под влиянием фактора страха, по сей день сохраняющегося в общественном сознании, «украшает» его мягким выражением, «камуфлирует» значение. Будучи искусственной, как и всякая культура, культура общения на своей высшей ступени скрывает явления действительности от своих естественных пользователей — закрепляет за ними искусственные пользователи, то есть эвфемизмы;
в-третьих, при отсутствии связи между «установленным» порядком культуры общения, способом литературной речи, характером выражения контекста и волеизъявлением говорящего, иначе говоря, когда говорящий берёт внутренний контроль за речью в своё распоряжение, в определённой речевой обстановке и положении слушателя говорящий выражен эвфемизировать свою речь. К примеру, даже в непринуждённой беседе говорящий. воспитанный в узбекской ментальной среде, в общении с высокопоставленным лицом, человеком старшего возраста, женщиной и т. д. непроизвольно стремится контролировать свою речь, выбирать выражения, по возможности избегать привычных для него слов;
в-четвёртых, в качестве факторов, приводящих к эвфемизации, может иметь место речевая обстановка. К примеру, слово человек в какой-либо социальной среде может быть эвфемой, в другой же — использоваться как обычное выражение.
Из вышесказанного видно, что эвфемизацию в зависимости от её продукта можно оценивать по-разному. Процесс, считающийся в одной обстановке эвфемизацией. в другой может рассматриваться как обычное явление. Выражение, являющееся в какой-либо социально-психологической среде эвфемическим, в другой обстановке проявляется как нейтральное средство связи. Следовательно, если среда общения, обстановка общения служат внешними факторами появления эвфемизации, то культура общения говорящего, культурная грамотность являются его внутренними факторами. При участии не менее двух их трёх факторов — среды общения, обстановки общения и культуры общения — происходит процесс эвфемизации.
Использование эвфемизмов — средство скрытия под маской современной культуры общения древнего и всегда существовавшего инстинкта человека и вообще всех живых существ — создания условий для достижения целей своей «охоты», облегчения попадания «жертвы» в «ловушку», усыпления её природного чувства недовольства. Это проявляется в избегании неприятностей при общении, обходе определённых противоречий, усыплении в собеседнике чувства неудобства. Однако всё равно в основе алгоритма общения «говорящий — эвфемизация — слушающий» лежит животный алгоритм — «охотник — процесс охоты — жертва». «Так как схема охоты стала доминирующей особенностью мышления, она переносится на все случаи жизни. Охотником уже воспринимается другой охотник, воин со своими специфическими правилами охоты на людей, женщина, собирающая корни и травы и даже зверь, нападающий на человека. Любое направленное действие понимается как вариант охоты. Ничто другое в голову и прийти не может, так как в мышлении нет других схем и других абстрактных понятий. Собирание или изготовление острых камней — охота за нужными камнями; солнце охотится за звездами, ночь за солнцем, луна, хозяйка ночи, охотится за тем, что скрыто ночью. Первобытное знание сводится к поиску в фактах реальности охотника, правил охоты и жертвы. Из жизненного опыта ищутся аналогии, объясняющие поведение охотников и жертв» [1.13]. Стремление продемонстрировать свою силу в процессе охоты имеет своей целью пробуждение в жертве чувства страха, облегчение тем самым её поражения и её легкий захват. В интенции общения говорящий также наряду с другими средствами языка пользуется орудием эвфемизации.
«Приукрашивание» определённого явления объективной действительности предполагает использование различных эвфемистических средств. Эвфемизация данного типа своеобразно проявляется в условиях любого общественного строя. Эвфемизация последующего периода служит для превращения настроения недовольства предыдущего периода в положительное и тёплое отношение к новому периоду. В частности, в идеологической среде, построенной на основе прикрытия обмана, в целях «маскировки» античеловеческих деяний вне границ допустимого использовались образцы подобной эвфемизации. «Чрезвычайная идеологизация советского общества, преследование любой мысли, идеи и взглядов. не соответствующих догмам марксизма-ленинизма, открытое использование на протяжении без малого сорока лет первого периода советского строя политического давления в виде репрессий в качестве составной части метода руководства (что не было ликвидировано и в последующие 34 года) внушило населению чувство социального страха. Творческие возможности мышления, инициативность были крепко обузданы. Люди опасались свободно мыслить, высказывать собственное мнение. Управление было чрезвычайно централизовано. К демократии и правовым нормам подходили только с точки зрения соответствия политическим целям» [4.371]. Все признаки, действия и цели строя замкнулись в эвфемистической скорлупе. К примеру, понятие тоталитаризм заменялось эвфемистическим средством демократическийцентрализм. Понятие борец за независимость приняло вид выражения враг народа, вместо термина репрессия использовалось понятие чистка. В 30–50-е годы вместо термина лагерь (тюрьма) в административно-деловых документах использовалось понятие учреждение, для молодёжи, ради коммунистических идей не отступавших даже от истребления своих родителей и родственников. использовалось «эвфемистическое платье» Павлик Морозов, функцию слова расстрел выполняло понятие смертная казнь. «Так же как изменения в общественной жизни привели к появлению новых речевых единиц, попытки не упоминать напрямую политических лиц в аспекте общеэтическом и культурном приводили к появлению новых речевых единиц или к появлению новых значений и функций имеющихся единиц именования. Слово благодетель в произведениях писателя Абдуллы Кадыри используется в двух разных значениях: в значении иронически-эвфемистическом и значении табуированном эвфемистическом. оба значения в тексте проявляются на основе контекста: Хватит, мы с вами рабоче-крестьянские работники, почему же будем служить ногами нашего благодетеля («Крикун», ДБ — 253). Будет неверным утверждать, что данное выражение, использованное вместо имени Сталин, служит в качестве эвфемизма для выражения почёта. Данное слово следует рассматривать в качестве эвфемизма на основе иронии» [5.56–57]. «Даже любое должностное лицо или творческий деятель были бесправны перед «Центром» (на примере ЦК КПСС). В советское время человек рассматривался как простой «винтик», «строительный кирпич» в возведении величавого здания социализма. Человек обезличился, обезиндивидуализировался (коллективизм — Р.Д.), был лишён своей личностности. Он, с одной стороны, превратился в простую вещь, материал общественного строительства. С другой стороны, ему безостановочно твердили о том, что он проводимое «великое строительство» велось для человека, что он хозяин всех производимых богатств общества. Однако человек на каждом шагу, каждую минуту чувствовал свою безысходность, своё естество средства «великого строительства», но то, что он «хозяин страны», он не чувствовал». [5.372]. Итак, активно употреблявшиеся в эпоху деспотизма термины и эпитеты великое строительство, свободные края, свободная родина,отец народов, «дружба народов», дружная семья, великий брат,спутник, щедрый, воля народов на самом деле являлись фальшивыми выражениями, используемыми для прикрытия деяний этого пагубного строя, их следует расценить как своеобразный вид эвфемизации. «Камуфлирующими являются эвфемизмы, которые в недавнем прошедшем использовались для обозначения действий и параметров представителей партийного и русского аппарата (хоть какого уровня). Жизнь внутри партийной верхушки, внутри структур власти обязана была скрываться от непосвященных, и поэтому сообщения о тех либо других событиях в этих сферах изобиловали очень расплывчатыми оборотами типа: для служебного использования — о секретных документах, рассмотрен организационный вопрос (это означало, что какой-либо партийный либо русский начальник выведен из состава руководящего органа, понижен в должности и т. п.), были сделаны оргвыводы (обозначение репрессивных мер, примененных к какому-нибудь функционеру либо вообще работнику), вести себя нескромно (о партийном хапуге, коррупционере и т. п.). Также полушутливое — но от этого не меняющее собственной эвфемистической сути — жизнелюб применительно к какому-нибудь чиновнику пьянице либо развратнику. Кое в чем такое словоупотребление сохраняется и в наши дни, ср.: Была отмечена нескромность главы администрации, который употреблял свое служебное положение в корыстных целях [то есть «брал взятки», «торговал государственным имуществом» и т. п.]» [2.]
Эвфемизмы общественно-политического употребления в большинстве своём выполняют функцию манипулятивного воздействия. «Особенно примечательным случаем манипулятивного воздействия на реципиента является столкновение противоречащих компонентов (оксюморон). Оксюморонное словосочетание содержит наряду с отрицательно коннотированным словом еще и положительно коннотированное, за счет которого и создается эвфемистический эффект. В текстах СМИ активно функционируют оксюморонные выражения «спад экономического роста» и «отрицательные темпы роста», которые, сообщая о некотором снижении темпов роста, все-таки не отрицают его наличие: в пресуппозицию этих выражений входит утверждение, что «рост происходит», хотя на самом деле это не так» [3.]
Эвфемизмы, используемые в манипулятивных целях, образуются на основе иронии. «Политический дискурс характеризуется манипулятивностью (игра слов, речевые уловки, «принцип матрёшки»). Манипулятивность в определённых дискурсах считается необходимым условием для достижения цели и выполнения задания. Её использование обеспечивает технологию выражения, технология выражения же связывается с манипулятивностью. Ирония — один из видов манипулятивной речи» [5.121].
Как мы видим, использование эвфемизмов характеризуется их общественно-политической спецификой. В каждом общественном строе явление эвфемизации проявляется в связи с идеологической картиной эпохи, общественно-политическими процессами. Культура общения для обеспечения тактического и стратегического возрождения требует использования специфических эвфемизмов.
Литература:
1. Анисимов А. А. Компьютерная лингвистика для всех: Мифы. Алгоритмы. Язык. — Киев: Наук. думка, 1991. — 207 с.
2. Крысин Л. П.. Эвфемизмы в современной российской речи.
3. Муртазаева И. О. Эвфемизмы в современной русской речи на примере материалов печатных и электронных российских СМИ. — Самара, 2008 г.
4. Эркаев А. Духовность и развитие. –Ташкент: Маънавият, 2009. -490 с.
5. Кодирова Х. Б. Искусство Абдулы Кадыри в использовании эвфемизмов и дисфемизмов: Автореф. диссертации….канд. филол. наук. — Ташкент, 2012. — стр. 56–57.
