В статье рассматривается мера социальной новации и ее утрата, которая отображается феноменом псевдоновации и ановации, а также анализируется необходимость социальных новаций в деятельности субъектов социального развития на примере современного украинского общества.
Ключевые слова: новация, инновация, творчество, анновация, креативный класс.
В современном глобализированном обществе необходимо введение такого понятия, как «человек креативный» («homo creativus»), для которого определяющей является творческая идентичность и индивидуальность, в которой доминируют непрагматические жизненные мотивации, нередко и со специфической творческой моделью поведения. Носители подобного социопсихотипа обладают способностью к нестандартному «творческому» мышлению, к принятию эффективных решений в условиях неопределенности, к творческим озарениям, к трансгрессии и трансценденции, к выходу за пределы имманентной личностной данности.
То есть, процедура построения креативного класса в современном обществе, на наш взгляд, состоит из трех основных этапов:
1. Выбор показателей творческой активности.
2. Построение интегрального критерия творчества для выделения креативного класса.
3. Выявление идентификационных процедур креативности, принадлежности к креативному классу.
Так, например, креативный класс в Украине сегодня очень немногочислен. Это, в первую очередь, научные деятели, занимающиеся исследованиями в области отраслевых или фундаментальных наук, ученые, занимающиеся разработкой и реализацией высокотехнологичных изобретений, представители «созданного с нуля», а также венчурного бизнеса, представители интеллигенции, которые работают в сфере формирования духовной и информационной реальности.
Стоит заметить, что креативный класс — слабо дифференцируемое сообщество, процесс его определения по формальным и статусным критериям затруднен. Невозможно его выделение административным путем или насаждение «сверху». Принадлежность к креативному классу не связана ни с общественным положением, ни с уровнем дохода, ни с уровнем образования, однако представители креативного класса часто относятся к определенному социопсихотипу. Этот психотип, в первую очередь, проявляется в активной жизненной позиции, в обостренном чувстве собственного достоинства, в развитом волевом начале.
С другой стороны, креативному классу как среде, где доминирует неофилия (открытость всему новому), противостоит «массовое общество», где доминирует неофобия (отрицание ценности любых нововведений) [9, с. 236]. Атмосфера массового общества — это духовная атмосфера, сложившаяся, например, в некоторых развитых странах Запада в результате бюрократизации общественных институтов и распространения денежно-теневых отношений на все формы межличностных контактов. Данную доктрину тщательно разрабатывает испанский философ Ортега-и-Гассет. В подобной системе общественных отношений каждый человек чувствует себя статистом, исполнителем роли, навязанной ему извне, частью безличного начала — толпы [3, с. 35–36].
Особенно рискованной такая форма социальной организации становится сегодня и, безусловно, влияет на социальное развитие и социальные новации. Например, по мнению К. Ясперса, массовое общество — это болезнь ХХ в., а собственно массы — род существования и разложения человеческого бытия, когда мир попадает в руки посредственностей. Масса нерасчлененная, однофоновая, не имеет своей базовой основы и лишена самосознания [10, с. 412]. В результате этого массовое общество, приводит к стандартизации всех сфер общественной жизни, порождает тоталитарный режим с его принципом «стадного существования».
«Человек креативного класса» качественно социальными и личностными чертами отличается от «массового человека», что обусловливает их различия в движении общественного развития. Кроме того, трудно переоценить роль внешних обстоятельств в формировании новаторов. Так, система современного образования предстает как своеобразная «кузница кадров». Именно в этой сфере можно найти квинтэссенцию творчества не просто как действия, а как культуры и традиции, как образа жизни и мышления. Свободомыслие, тонкость ощущения реальности и активная жизненная позиция — вот что испокон веков отличало педагогов среди других, даже творческих профессий.
Новаторы (творцы) часто являются замкнутыми в своем внутреннем мире, педагог же наоборот, посвящает свою жизнь формированию личности другого. И именно в этом поле генерируется склонность и потребность к постоянному новаторству — неофилия. Кроме того, образовательные учреждения изначально сосуществуют и взаимодействуют с научными учреждениями, да и сами, по сути, являются очагами науки. Это существенно расширяет контекст новационной деятельности и ее возможности, особенно учитывая специфику проблем, которые научно решаются в пределах университета, в регионе.
Такая практика является эффективной и распространенной в технологически развитых западных странах. Так, организационная структура региона представляет собой не столько набор элементов, сколько индустриальную экосистему, объединяющую местные институты, культурную среду, экономику и корпоративную организацию. Взаимодействие между различными секторами меняет их собственное обустройство и создает успешный технополис — динамическую среду, которая представляет собой нечто большее, чем сумму элементов, образующих ее.
Университеты, встроенные в развитую региональную инновационную экосистему, способствуют максимальному раскрытию потенциала новации на каждом этапе: от возникновения новой идеи до достижения устойчивого положения на рынке и экспансии. Так, Н. Фос, Д. Гибсон, Дж. Ходжсон рассматривали процессы взаимного влияния регионального среды, университетов и инновационной экосистемы.
Обратные связи между национальным и региональным развитием и предпринимательской структурой университетов, обусловлены тремя миссиями университетов: образовательной, исследовательской, а также миссией стимулирования экономического и технологического развития. Отвечая на растущие потребности промышленности, университеты генерируют инновационную предпринимательскую среду, способную обеспечить регион высокой производительностью и привести к глубоким структурным изменениям.
При положительной обратной связи третья миссия университетов способствует укреплению их традиционных научно-образовательных функций [1, с. 43–44].
В национальном контексте на процессы воздействия университетов на общественное развитие влияют: гражданское общество, верховенство закона, релевантные меры политики, финансирование инновационного развития, налоговые ставки, роль предпринимательства.
Так, ангажированность и зависимость образовательных и научных учреждений от политических и экономических реалий часто искажает и ограничивает их новаторский потенциал в объективной реальности. Влияние государственных институтов на векторы деятельности учреждений образования, стандартизация, ограниченность финансирования и его формирования по остаточному принципу — все это не поддерживает, а также, подавляет новационный потенциал образовательной сферы и ее роль в формировании креативного класса.
Особенно эта проблема актуальна в реалиях современной Украины. Слабость институтов гражданского общества и олигархизация государственной и политической власти приводят к манипулированию как сферой образования и науки, так и многими другими творческими сферами безотносительно к целям общественного развития. Однако стоит отметить, что образование и наука, как отрасли, которые вернее всего определяют общественное сознание, формируют общественное мнение, влияют на молодежь, становятся заложниками политики значительно чаще, чем другие, более узкие сферы. Кое-где институты образования и науки вместо выполнения критической функции, используются для обоснования и поддержки интересов тех или иных олигархических группировок.
Отдельную роль в смещении тенденций от неофилии к неофобии играет бюрократический аппарат государства — современные госслужащие и бюрократы. Хотя их профессиональная деятельность и является интеллектуальной, однако ее рутинность, регламентированность и стандартизированность иногда становятся определяющими. Именно мировосприятие представителей этой профессиональной группы является иногда настолько статическим, алгоритмическим, «законсервированным» в пределах определенной социальной действительности, не способным почувствовать изменений и требований этой самой действительности.
И хотя чиновник, государственный служащий очень часто сам новатором не является, именно он является тем «пунктом», где выносится судьбоносное решение, быть или не быть той или иной новации. И не будучи способным к творчеству, не стремясь к нему, такой субъект тотально замещает функцию социального развития, на функцию социальной стабилизации, которая, не взаимодействуя диалектически с изменениями, превращается в стагнацию. Таким образом, государственные служащие как субъект социального развития заслуживают отдельного внимания. Их ежедневная, основная, рутинная деятельность, функциональная наполненность их работы сами создают условия для формирования неофобии. Поэтому в этом слое необходим постоянный мониторинг данной тенденции, поскольку влияние чиновников на процессы социального развития является определяющим на разных уровнях: от общегосударственного до местного.
Особого внимания в таком ключе заслуживает немногочисленная группа бюрократов-новаторов. Это — авангард развития, а иногда и «пятая колонна» в государственной службе. С одной стороны, это люди, стремящиеся творчески, а не по инструкции решать нестандартные проблемы, которые стремятся усовершенствовать и улучшить социальную действительность. С другой, именно эти люди, поскольку они активны, амбициозны, стремятся к самореализации, имеют потенциал, чаще всего становятся мишенью для олигархического влияния и превращаются в выдающихся манипуляторов и коррупционеров. Они начинают использовать новации как средство пропаганды, утверждения определенной идеологии и влияния, например, использование новых способов подачи информации журналистами во время информационной войны.
Поэтому, склонность к неофилии и неофобии еще не является окончательным критерием, чтобы определять субъекта социального развития. Будучи деструктивно реализованными и первая, и вторая могут привести как к положительным изменениям, так и к отрицательным. В первую очередь факторы, которые это помогут определить — властные и экономические.
В противовес бюрократическим представителям, высокий новационный потенциал сегодня имеют мобильные структуры и отдельные представители малого и среднего бизнеса, деятельность которых реализуется на свой страх и риск, и, соответственно, напрямую влияет на состояние субъекта. Сама сущность такой деятельности и склонность человека к ней описывает индивида-новатора.
Однако здесь также имеется почва для развития неофобии. И опять же это олигархизация — на тот раз, бизнеса. Олигархи — предприниматели, имеющие беспрецедентное влияние на политику и экономику. Если рассматривать в данном контексте Украину, то здесь еще в 1990-х предпринимателей с хорошими связями превратились в олигархов. Они начинали с «нуля» и получили состояния в связи с участием в рыночных операциях. Позже многочисленные украинские бизнесмены начали формировать и контролировать политические партии и общественные организации, став их спонсорами. Содержание деятельности этих социальных институтов полностью определялось и определяется властными олигархичными группировками.
Увеличение числа олигархов было связано с процессами приватизации государственных активов. Эта приватизация происходила по плохой схеме (сертификатной), которая лишь создавала впечатление, что народное богатство равномерно распределяется между гражданами. В то время такая приватизация сформировала основу для неявного перетекания государственного имущества в частные руки. Соответственно, все социальные новации, которые вводились олигархическими бизнес-структурами не имели своей целью социальное развитие, а только удовлетворяли локальные заангажированные интересы, то есть собственно новациями ни были, а являлись — анновациями. Если они и проявляли определенный позитивный эффект — этот эффект был случайным [5]. Это были либо псевдоновации (связанные с ложными путями человеческой изобретательности, направленные на частичное улучшение и продление агонии устаревших технологий, общественных систем и институтов, когда сохраняется форма новации, но теряется ее содержание), либо ановации (нововведения, которые имеют реакционный характер, обусловливают обратное движение в той или иной сфере, определяют упрощения, архаизацию).
В противовес олигархическим группировкам как ингибиторам, или, в лучшем случае, деструктиваторам социального развития, позитивные, направленные на прогресс новации должно создавать гражданское общество.
Как отмечают А. Крюков и Т. Бельская, в демократическом государстве возрастает значимость новационных идей, инициативы граждан при принятии властью решений, то есть усиливается роль институтов гражданского общества. Расширение участия институтов гражданского общества в процессах принятия властных решений по удовлетворению насущных потребностей граждан в различных сферах общественной жизни позволяет надеяться на утверждение в государстве демократического общественно-публичного управления [6].
Известный отечественный ученый Ф. Рудич констатирует, что гражданское общество можно представить в виде диалектической совокупности четырех основных сфер: политической — это отношения, возникающие в связи с удовлетворением политических интересов и свобод путем обеспечения участия граждан в различного рода партиях, движениях, государственных и общественных делах, ассоциациях; экономической — это экономические отношения и прежде всего отношения собственности; социальной — это утверждение среднего класса; духовной — это отражение процессов функционирования и развития гражданского общества в общественном и индивидуальном сознании в виде научных теорий, концепций и в форме обыденного сознания, жизненного опыта, традиций [8, с. 37].
А. Крюков и Т. Бельская проанализировав научные подходы, приходят к выводу, что гражданское общество — система независимых от власти общественных институтов, функционирующих на демократических принципах, которая вступает с властью в экономические, социальные, культурные, духовные, правовые и политические отношения, проявляется в процессах подготовки, принятия решений и контроле за их выполнением [6]. Гражданское общество, таким образом, возникает ведущим коллективным субъектом социального развития.
Примером этого, в частности, является советское общество, практически все классы которого, другие социальные группы, а вместе с ними и большинство граждан объединила потребность защиты Родины от фашистского нашествия, а затем — потребность восстановления разрушенного войной народного хозяйства, осознавались как общегосударственный интерес, объединяющий все общество.
Современная эпоха пестрит глобальными вызовами. Все это порождает и формирует общечеловеческий интерес к разрешению подобных парадоксов, а сопутствующие превращает человечество в субъект социальных изменений и развития.
Так, обратимся к практическому рассмотрению способов привлечения социальных новаций в деятельность субъектов социального развития в Украине. В конце ХХ — начале XXI века перед Украиной стоят два комплекса новационных вызовов. Первый был обусловлен особенностями современного этапа мирового развития и связан с переходом к новому инновационному типу экономического развития. Формирование информационного общества, «экономики знаний» предусматривает установление новых отношений между индивидом, обществом и государством и поэтому нуждается в кардинальных социальных новациях, которые бы обеспечили эффективное сочетание принципов и практик управления общественными процессами с механизмами самоорганизации. Для того чтобы окончательно не застрять в русле инерционного развития, Украине необходимо двигаться в этом направлении вместе с ядром мирового сообщества.
Второй комплекс проблем порождается особенностями внутреннего развития. Рыночная трансформация украинского общества сама уже является масштабной социальной инновацией. Страна нуждается в реиндустриализации, модернизации обрабатывающей промышленности — потенциального потребителя инноваций в области технологий. Однако попытка искусственно навязать инновационный процесс сверху при отсутствии восприимчивой социальной среды вряд ли может знаменовать социальное развитие, а скорее деструктивную направленность и нерезультативность нововведений. Поэтому, ведущие задачи отечественной модернизации находятся сегодня не в технологической плоскости. Ими являются создание современного общества, современных социальных институтов, современных инфраструктур и современного человека, что способствовало бы реализации стратегической цели — обеспечению мировой конкурентоспособности Украины как государства и нации [7].
Процесс включения социальных новаций в деятельность субъектов социального развития по мнению различных представителей научного сообщества может быть раскрыт в трех основных вариациях:
1) как результат творческой деятельности, получившей широкое распространение и ставшей основой для существенных социальных изменений [4, с. 243]. Так к социальным новациям будут принадлежать новые стратегии, концепции и идеи, удовлетворяющие различные типы социальных потребностей — от улучшения условий труда и образования к развитию здравоохранения, что способствует укреплению гражданского общества,
2) как процесс разрастания изменений, перехода системы из одного состояния в другое, что сопровождается открытиями, внедрением оригинальных решений для социальных нужд, развитием социальных структур, стратегий и практик [2, с. 95],
3) как процесс преобразования новшеств в социокультурные нормы и образцы, что обеспечивает их институционализацию и закрепление в сфере духовной и материальной культуры общества [4, с. 243].
Поэтому, социальные инновации (если они рассматриваются как новации, которые внедряются) в деятельности субъектов социального развития — это процессы, результатом которых становятся существенные и необратимые изменения во взаимодействии между людьми и группами людей. Данные изменения способствуют формированию новых связей и отношений между ними, направленных на удовлетворение новых духовных и интеллектуальных потребностей, открытие новых норм, появление организаций и связей более высокого уровня.
Относительно специфики социальных отношений субъекта и объекта возможно рассмотреть отношения социотехнических и социальных систем, поэтому мы разделяем две основные группы нововведений: технологические, реализуемые путем изменений в технологии производства, и социальные, которые вызывают изменение только социальных отношений. Так, американский журналист Т.Фридман приводит пример внедрения такой технологической новации, как аутсорсинг в индийском центре компьютерных разработок и технологий Бангалоре: «... работники занимались написанием программного обеспечения по заказу американских и европейских компаний... обслуживали внутренние операции транснациональных гигантов от ответов на звонки, которые направляются сюда со всего мира, и поддержки компьютерного парка в специальных исследовательских проектов».
Анализируя последствия этой новации — нахождение более дешевой и не менее квалифицированной рабочей силы, экономия времени, уменьшение потоков иммиграции, возможность сосредоточиться на более творческих задачах для американцев и европейцев; возможность получить перспективную работу, не испытывая трудностей трудовой эмиграции и разрыва со своей культурой для индийцев, уменьшение количества малоимущих, можно утверждать, что она является не только технологической, но и прежде всего социальной.
Социальные новации могут не привести к желаемым результатам социального развития, если они не опираются на соответствующие изменения в моделях поведения и деятельности его субъектов. Возможна и другая ситуация, когда возникновение новационных практик не сопровождается соответствующим обновлением институциональных форм. В обоих случаях возникают институциональные разрывы, результатами которых становятся непредсказуемые последствия новационной деятельности; резкое ухудшение функционирования той или иной области человеческой деятельности вследствие деинституционализации или вытеснение формальных институтов неформальными; имитация новаций — замещение простой адаптацией, которая не имеет определенной направленности и не всегда эффективна.
Сегодня можно охарактеризовать особенности и ограничения процесса социального новаторства в Украине следующим образом: игнорирование наследия предыдущего опыта, отсутствие собственных отечественных новаций практически во всех сферах социальной жизни (кроме сферы массовой коммуникации), безосновательная уверенность украинского политикума в способности свободных рыночных отношений к саморегулированию обусловили то, что сейчас в Украине имеют место только инновации, а негативная социальная самоорганизация порождает анновационность — потерю меры, прежде всего, в бизнес-новациях.
Подобная анновационность вызвала неэквивалентный социально-экономический обмен. Произошла концентрация капитала в руках относительно небольшой части населения без необходимого с ее стороны вклада в обеспечение динамичного развития страны и повышения уровня жизни граждан, большинство из которых быстро обеднела. При этом установился устойчивый отрицательная обратная связь: низкий уровень благосостояния населения стал важным фактором, сдерживающим дальнейшие новации. Все же инновации, внедряемые в нашей стране сейчас — заимствованные у других стран и не всегда полезны для Украины, поскольку, зачастую, является абсолютизацией общего, без учета украинской специфики особенного и единичного, конкретного [7].
Стремительный переход от тоталитарного управления к либерализированным политическим и социально-экономическим отношениям вызвал хаотичное образование множества различных институтов, которые не выполняют функции общественного благоустройства и развития и даже действуют антисоциально. Состояние аномии, генерировалось процессом коренных институциональных изменений, было обусловлено размытостью критериев различения легального и нелегального и произвело двойное криминогенное влияние: с одной стороны, отсутствие надежных, институционально гарантированных каналов реализации индивидуальных и коллективных целей, а с другой — возможность их реализации криминальным путем. Полулегальный же характер основного потока новационной активности также стал преградой на пути социальных инноваций вследствие своей нелегальности и нелегитимности и, таким образом, невозможности формализации, нормативно-правового закрепления.
Трансформационные преобразования в Украине имели телеологический (в отличие от социогенетического) характер и основывались, во многом, на стратегии импорта формальных институтов. Поскольку организационно-правовые формы возникали ранее соответствующих социально-психологических сдвигов в массовом сознании, одни новации, активно внедрялись «сверху», усваивались обществом чрезвычайно болезненно и с существенными социальными потерями, вторые были адаптированы больше по форме, чем по содержанию, третьи продолжают насаждаться, но отторгаются социальным организмом.
Это все сделало невозможным целесообразное и эффективное взаимодействие с концептуальной схемой: (социальные проблемы — «инноватор ± новатор» — социальные запросы) = ± (социальное развитие).
В свете вышесказанного можно сделать следующие выводы. По мере поступка новации могут иметь разный смысл. Так, можно определить:
- новации, направленные на развитие и модификацию базисных инноваций;
- псевдоновации, связанные с ложными путями человеческой изобретательности;
- анновации, характеризующие ту форму нововведения, обусловливающих обратное движение в той или иной сфере, определяют упрощения, выхолащивание, архаизацию.
Творческая деятельность как «зерно» из которого может возникнуть новация, но при потере степени может произойти псевдоновации и ановация. Творчество как основа прогресса (который нами трактуется как качественно новое состояние общества, направленный на улучшение жизни людей), нельзя ограничивать узким кругом феноменов существования, технического развития или абсолютизации еще какой не целостной относительно личности или общества признаки. Творчество является целостным решением противоречия личностного — общественного в деятельности целеполаганием которого является творчество. Когда новатор объективируется в своей творческой деятельности, то он тем самым включается в объективный контекст реальности.
В Украине же на сегодняшний день потеря положительной идеологической нагрузки политического процесса привела к дезинтеграции украинского общества и исчезновению элементов социальной солидарности из общего поля общественного взаимодействия. Это повлияло на формирование индивидуалистических установок, распространению оппортунистического поведения, актуализации частного интереса, не сбалансированности с интересами общества. Растущая ориентация людей на индивидуальный выбор и личные интересы не могла опираться на универсальные рыночные ценности и авторитет основанных социальных институтов.
Такая социальная новация породила индивидуализм без личной активности и ответственности, без опоры на крепкие социальные связи, девальвировала такие ценности, как сплоченность, коллективизм, то есть именно то, что и является характеристикой гражданского общества, — плотность и устойчивость социальных связей. Это, кстати, сформировало некий популярный образ современного украинского потребителя, живущего по принципу «моя хата с краю» [7].
Кроме того, население Украины оказалось под сильным давлением западной «культуры массового потребления», в которой доминируют скорее не творческие, а потребительские ценности и ориентации, не способствует развитию креативных компонентов человеческого потенциала и, следовательно, ограничивает возможности социально-новационной деятельности. Более того, наибольшее беспокойство вызывает тот факт, что культура массового потребления нашла свое распространение подряд — без различий по имущественному или интеллектуальному уровню граждан.
Сегодня, часто новаторство является личностным мотивом, зависит от социальных потребностей общества и может порождать творческую деятельность, но диалектика развития требует формирования творческих коллективных субъектов, масштабного процесса творчества. Независимо от того, в какой именно сфере разворачивается творческая деятельность, субъект не является изолированным от других субъектов и сфер бытия.
Литература:
1. Батлер Д., Гибсон Д. Исследовательские университеты в структуре региональной инновационной системы: опыт Остина, штат Техас // Формайт. — Т.7, № 2. — 2013. — с. 43–44
2. Бойко-Бойчук Л. В. Поняття «соціальна інновація»: типи визначень, приклади застосування / Л. В. Бойко-Бойчук // Наука та інновації. — 2009. — Т. 5, № 3 — С. 94–99.
3. Воловик В. И. Философия политического сознания: монография / В. И. Воловик. — Запорожье: Просвіта, 2006. — 201 c.
4. Докторович А. Б. Социальные инновации и развитие трудового потенциала стран СНГ / А. Б. Докторович // Материалы Первого инновац. форума СНГ «Международное инновационное развитие и инновационное сотрудничество». — 2006. — С. 241–245.
5. Коржов Г. О. Олігархія як модель обмеженої модернізації [Електронний ресурс] / Г. О. Коржов // Український соціум: Соціологія. Політика. Економіка. Педагогіка: науковий журнал. — 2007. — № 1. — С. 104–114. — Режим доступу: http://www.nbuv.gov.ua/portal/soc_gum/usoc/2007_1/104–114.pdf.
6. Крюков О. Громадянське суспільство, як суспільно-політичне явище [Електронний ресурс] / О. Крюков, Т. Бєльська // Суспільна політика. — 2012. — № 2. — Режим доступу: http://www.kbuapa.kharkov.ua/e-book/putp/2011–3/doc/2/03.pdf.
7. Набатова О. О. Соціальні інновації: поняття, види, суб’єкти / О. О. Набатова // Вісник Національної юридичної академії України імені Ярослава Мудрого. — 2011. — № 3 (6). — С. 58–66. — Режим доступу: http://library.nulau.edu.ua:8088/bitstream/123456789/3901/1/Nabatova_58.pdf.
8. Політична система і громадянське суспільство: європейські і українські реалії: монографія / А. Кудряченко, В. Бебик, В. Бортніков, Ф. М. Рудич та ін.; за заг. ред. А.І. Кудряченка. — К.: НІСД, 2007. — 396 с.
9. Широбокова О. О. Взаємодія неофобії та неофілії в понятті «творчий вчинок» / О. О. Широбокова // Гуманітарний вісник Запорізької державної інженерної академії: збірник наукових праць, вип. № 59 («Humanities Bulletin of Zaporizhzhe State Engineering Academy») / Гол. Ред. В. Г. Воронкова; Запоріз. Держ. Інж. Акад. — Запоріжжя: ЗДІА, 2014. — Вип. 59. — С. 235–242.
10. Ясперс К. Духовная ситуация времени / К Ясперс // Смысл и назначение истоpии: пеp. с нем. — 2-е изд. — М., 1994. — 527 с.
