Творчество Беллы Ахмадулиной, так же, как и ее жизненный путь, наполнено парадоксами, взрывами, противоречиями, поисками.
Поэтесса ХХ и ХХI века на протяжении своей поэтической деятельности отдавала дань искусству и политике. Ее творческая натура не смогла обойти стороной поэзию А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, М. Цветаевой и А. Ахматовой, Б. Пастернака и А. Твардовского.
В литературоведческой критике неоднократно отмечались значение и самобытность ее поэзии. Так, например, литературовед И. Снеговая отмечает: «Её присутствие на Ахматовском вечере было так уместно и радостно для слушателей. Прекрасная Дама современной российской поэзии, она своим изысканным обликом и слогом продолжает классическую традицию, и в её стихах, обращённых к Ахматовой, живут восхищение и спор, без которых нет преемственности» [4, с. 5].
Иосиф Бродский считал ее искусство «в значительной степени интровертно и центростремительно. Интровертность эта, будучи вполне естественной в стране, где живет автор, является еще и формой выживания». И, несмотря на это, поэт считал Беллу Ахмадулину «несомненной наследницей лермонтовско-пастернаковской линии в русской поэзии» [5, с. 68].
А В. Казак отмечал: «Ахмадулина расширяет свою лексику и синтаксис, обращается к архаическим элементам речи, которые она переплетает с современным разговорным языком. Отчуждённое употребление отдельных слов возвращает им в контексте первоначальный смысл. Не статика, а динамика определяет ритм стихов Ахмадулиной. Поначалу доля необычного в стихах Ахмадулиной была очень велика по сравнению с большинством русских стихов того времени, но затем её поэзия стала проще, эпичнее» [3, с. 491].
Как отмечает Е. Афанасенкова, «Б. А. Ахмадулина тяготеет к русской классике XIX века и акмеизму начала XX века» [2, 36].
Столь разноликая оценка творчества Беллы Ахмадулиной подчеркивает неординарность и своеобразие авторского письма и характер ее произведений.
Лирика Ахмадулиной — это неизведанный мир, познать который возможно лишь погрузившись в глубину ее слова, мысли и чувств.
Рассмотрев стихотворения «Зима» (1961), «Случилось так, что двадцати семи…» (1964), «Ночь» (1965), «Плохая весна» (1967), были выявлены сквозные образы, которые, на наш взгляд, свидетельствуют о цельности ее мыслей и чувств и соединении в ее творчестве поэтики серебреного века.
Каждое из приведенных стихотворений наполнено печалью, тоской и ощущением чего-то недостигнутого. В стихотворении «Зима» лирический герой пытается найти себя, он готов поддаться соблазну, принять холодный и в то же время прилежный, нежный жест зимы, «сравняться с зимним днем», «свести себя на нет». Казалось бы, цель достигнута, она живет в доме, в семье, забыты печаль и гнев, стала здорова, улыбка на лице, приблизилась к ласке Бога, но… углубляясь в землю и деревья «никто не знал, как мука велика за дверью…» ее уединенья («Случилось так, что двадцати семи…»). Она пытается «пробиться к белизне бумаги», «затеять ямб в беспечности былой», но грех и стыд заставляют ее молчать «Ночь»:
Чего стыжусь? Зачем я не вольна
в пустом дому, средь снежного разлива,
писать не хорошо, но справедливо -
про дом, про снег, про синеву окна? [1, 28]
И в итоге, поэт «стал бояться перьев и чернил». Не избавляется от греха, нет пользы от страданий и мук «Плохая весна»:
— Друзья мои, мне минет тридцать лет,
увы, итог тридцатилетья скуден.
Мой подвиг одиночества нелеп,
и суд мой над собою безрассуден [1, 35]
Белла Ахмадулина на протяжении своего творчества находилось в постоянном поиске, отсюда и смена тематики, отсюда и периодизация ее творчества:
1) 1950–1960 гг. («внимание автора привлекли темы любви, дружбы, творчества, взаимодействия человека и общества» [2, 37]);
2) 1960–1970 гг. («понятие культуры, осмысленное как художественный образ, своим семантическим разнообразием подчиняет себе авторскую рефлексию, вытесняя открытое общение с социумом» [2, 37]);
3) 1970–1980 гг. («отозвалась на происходящее расширением границ художественного пространства, стремлением слиться с народной стихией. Эти перемены означают не «опрощение» семантики и формы, а обогащение ее новыми элементами и в какой-то степени усложнение за счет возрастающего значения онтологической тематики» [2, 38]).
Но вечная тема о предназначении и роли поэта волнует ее во все времена творчества. Такие, казалось бы, на первый взгляд, незначительные понятия: «соблазн», «лоб», «тень, тьма», «свеча, свет», «муки», которые прослеживаются в приведенных стихотворениях, открывают нам путь к постижению творческих исканий поэтессы.
Чувство соблазна наталкивает человека на свершение греховного поступка, оно его искушает, прельщает. Однако в поэзии Беллы Ахмадулиной соблазн чист, невинен. Соблазн ей нужен лишь, чтоб ложь принять за правду, чтоб научиться прощать и простить:
И все сильней соблазн
встречать обман доверьем,
смотреть в глаза собак
и приникать, к деревьям.
Прощать, как бы играть,
с разбега, с поворота,
и, завершив прощать,
простить еще кого-то [1, 10].
Ее соблазн сладок, он не причинит боль и муку не ей самой, не окружающим. Она живет одной мечтой — назвать имя любимого человеку, воздать славу ему:
Ужель грешно своей беды не знать!
Соблазн так сладок, так невинна малость -
нарушить этой ночи безымянность
и все, что в ней, по имени назвать.
Пока руке бездействовать велю,
любой предмет глядит с кокетством женским,
красуется, следит за каждым жестом,
нацеленным ему воздать хвалу [1, 27].
Взрывным мотивом, кульминацией звучат следующие строки. Поэт задыхается, ему не хватает воздуха, и даже в такой момент в нем отсутствует соблазн страсти, славы, успеха, через соблазн боли, лирический герой хочет постигнуть истину.
Он так поспешно окна открывал,
как будто смерть предпочитал неволе,
как будто бинт от кожи отрывал,
не устояв перед соблазном боли.
Что было с ним, сорвавшим жалюзи?
То ль сильный дух велел искать исхода,
то ль слабость щитовидной железы
выпрашивала горьких лакомств йода? [1, 33]
Детализация реальности сводится у Беллы Ахмадулиной к использованию одного из части человеческого облика — лбу (верхней надглазной части лица). Но это понятие в ее лирическом освещении шире и философичнее. Это и ум, это и сердце, это и душа. Через данный сквозной образ Ахмадулина выражает свои мысли, страдания, неудачи и победы. Целебный поцелуй в лоб — холодный, ледяной, но прилежный и нежный, позволит избавить лирического героя от темноты и муки:
О милая, колдуй,
заденет лоб мой снова
целебный поцелуй
колечка ледяного [1, 10]
Желание ее настолько сильно, что она готова освободить лоб от пряди волос, в надежде дождаться ласки и поцелуя Бога, достигнув спокойствия и умиротворения с самой собой:
Была так неизбежна благодать
и так близка большая ласка бога,
что прядь со лба — чтоб легче целовать -
я убирала и спала глубоко [24]
«Ожог во лбу», принимается за остроту ума, хотя в действительности мысли неточные и пустые:
Меж тем, когда полна значенья тьма,
ожог во лбу от выдумки неточной,
мощь кофеина и азарт полночный
легко принять за остроту ума.
Но, видно, впрямь велик и невредим
рассудок мой в безумье этих бдений,
раз возбужденье, жаркое, как гений,
он все ж не счел достоинством своим [1, 27]
И снова — выпуклость лба — воспринимается за ум, талант. В надежде наказать его (лоб) и обрести «достоинства Ума», поэт терпит поражение и разочарованность, так как не может постигнуть истины.
Он закричал: — Грешна моя судьба!
Не гений я! И, стало быть, впустую,
гордясь огромной выпуклостью лба,
лелеял я лишь опухоль слепую!
И он страдал. Об острие угла
разбил он лоб, казня его ничтожность,
но не обрел достоинства ума
и не изведал истин непреложность [1, 34–35]
Трагичен и темен путь поэта к постижению истины. Ни соблазн, ни ум, ни сердце, ни душа не дают ответа. Даже выбрав дорогу мучений и темноты, лирический герой затрудняется прийти к единой мысли:
Иначе как же вдруг
из темноты и муки
доверчивый недуг
к ней обращает руки? [1, 10]
Как будто бы надолго, на века,
я углублялась в землю и деревья.
Никто не знал, как мука велика
за дверью моего уединенья [1, 24]
Меж тем, когда полна значенья тьма,
ожог во лбу от выдумки неточной,
мощь кофеина и азарт полночный
легко принять за остроту ума [1, 27]
Он сделался неистов и угрюм.
Он все отринул, что грозит блаженством.
Желал он мукой обострить свой ум,
побрезговав его несовершенством.
Так в чем же смысл и польза этих мук,
привнесших в кожу белый шрам ожога? [1, 34–35]
Если просвет в этих страданиях и мучениях, поисках и потерях? Лирический герой находит его через свет и свечу. Он шел через трудный путь познания и надежды, и пусть не так ясно поэтесса определила свое назначение, мы верим в ее стремление и силу:
Свести себя на нет,
чтоб вызвать за стеною
не тень мою, а свет,
не заслоненный мною [1, 11]
Как я хочу благодарить свечу,
любимый свет ее предать огласке
и предоставить неусыпной ласке
эпитетов! Но я опять молчу.
Не дай мне бог бесстыдства пред листом
бумаги, беззащитной предо мною,
пред ясной и бесхитростной свечою,
перед моим, плывущим в сон, лицом [1, 28]
Уверен в том, что мимолетный звук
мне явится, и я скажу: так много?
Затем свечу зажгу, перо возьму,
судьбе моей воздам благодаренье,
припомню эту бедную весну
и напишу о ней стихотворенье [1, 35]
Очевидно именно это недосказанность, парадоксальность высказываний, скорее всего, приближает лирику Беллы Ахмадуллиной к символизму. Как уже подчеркивалось выше, поэтесса отдавала дань традициям русской культуры всех периодов.
На наш взгляд, в ее лирике находят выражение элементы символисткой и акмеистской поэтики.
Традиционные символы Муки и Тьмы отражают путь поэта к истине, к поиску его роли и предназначения. Врата, открывающие дорогу к познанию, воплощены в образе Света, который достигается путем зажженной свечи. Еще один элемент символистской поэтики — луч свечи, наполненный таинственностью и недосказанностью.
Образ Соблазна в поэзии Беллы Ахмадулиной необычаен — он непорочен, безгрешен и безобиден, как и в поэтике символистов.
Детализация, композиционная умеренность и стилистическое равновесие приближает поэзию Ахмадулиной к творчеству акмеистов.
Литература:
1. Ахмадулина Б. Влечет меня старинный слог. — М., 2004.
2. Афанасенкова Е. Особенности творческой манеры Б. А. Ахмадулиной. Автореферат диссертации. — Ростов-на-Дону, 2005.
3. Казак В. Лексикон русской литературы ХХ века. — М.: РИК «Культура», 1996.
4. Снеговая И. Ахматовский вечер. В газете «Вести Курортного района», август, № 33, 2008.
5. Чупринин С. С. Крупным планом. — М., 1983.
