Повесть «Весёлые похороны» (1997) интересна прежде всего тем, что вся построена на парадоксах (уже само название повести парадоксально), которые до этого произведения скрывались Улицкой за слоем иносказаний и намеков, а теперь обнажились — и тем создали необычайный художественный и эмоциональный эффект.
Действие повести «Веселые похороны» происходит в мастерской умирающего московского художника, давно уже прижившегося в Нью-Йорке. Последние дни его жизни приходятся на жаркий август 1991-го года и сопровождаются непрекращающимся аккомпанементом назойливой южноамериканской музыки, несущейся с улицы, и напряженно-драматическими телевизионными трансляциями из Москвы. Герой пытается разрешить сложные и противоречивые отношения с покинутой родиной, с официальным Богом, которого ему навязывают, и с той Высшей Силой, присутствие которой он ощущает в мире. Он стремится всех примирить, помочь обрести себя своей внебрачной дочери-подростку, смягчить враждебные и агрессивные чувства и оставить после себя не голое и болезненное место, а область любви. И это ему удается...
Все в повести — противоречие и карнавальный нонсенс. Главный герой — жизнелюбивый, остроумный, талантливый художник, русский еврей, умирающий в Америке, — подчеркнуто «раздвоен»: его лицо, живые глаза, нескончаемые остроты никак не увязываются в сознании прочих персонажей с его безжизненным, убитым неизвестной болезнью телом. У постели умирающего Алика ходят, попивая крепкие коктейли, обнаженные женщины. Незадолго до смерти к нему приходят беседовать раввин (настоящее имя героя — Абрам) и православный священник (знахарка обещает вылечить Алика, если он будет крещен).
Религиозная полемика между христианством и иудаизмом разворачивается под текилу и водку. Нина, самостоятельно крестя уже неподвижного Абрама-Алика и с радостью найдя в святцах имя Александр, в конце концов произносит: «…крещается раб Божий Алик». Поминки становятся похожими на дружескую вечеринку (так, как хотел сам Алик: «Главное, не сидите с плачевными мордами»), на которой присутствует и сам «виновник торжества» — точнее, его голос, записанный на пленку.
Е. Зафрин пишет: «В похоронном бюро никогда не было такого скопления народа, да ещё столь разношёрстного. Профессор Колумбийского Университета почему-то на поминках взахлёб разговаривал с водителем мусорного грузовика? Похоже, дух Аликов над ними витал, других причин не видно. Смерть его всех объединила: американцев с русскими, евреев с христианами, богатых с бедными, чёрных с белыми. И жить завещал в мире и согласии. Конечно, жертвоприношение Иисуса воплощалось не в одной художественной работе. Тем более, хотелось бы какого-нибудь оригинального использования этого материала» [1; 12].
В основе повести «Весёлые похороны» лежат пародийно обыгранные библейские мифы: миф об Аврааме, отце множества народов, и миф о Рахили. Однако пародированию в прозе Л. Улицкой, по мнению Бологовой, подвержена не только мифология, но и сами произведения писательницы. Таким образом, исследователь выстраивает автопародийный диптих «Медея и её дети» / «Весёлые похороны» и «Казус Кукоцкого» / «Сонечка». Пародируются прежде всего женские персонажи, типологию которых предлагает Болотова, следуя триадам, уже существующим в русской литературе: «первая — от Бога, вторая — от людей, третья — от дьявола («Жизнеописание М. Булгакова»), или жена-мать, жена-сестра, жена-дочь [2; 73], или жена венчанная — своего круга, истинная возлюбленная — «беззаконная комета», жена невенчанная — «из простых» (Б. Пастернак «Доктор Живаго»).
По своей художнической склонности Алик увлечен натюрмортами, но в последней картине героя «Тайная вечеря» натюрморт, изображающий «мертвую природу», уступает место пейзажу, отражающему вечно живое. Своим названием художественное полотно отсылает читателей не только к известному библейскому сюжету, но и к живописному полотну Леонардо да Винчи. Заметим, Алика Улицкой окружают близкие люди, их двенадцать, но среди них нет предателя, Иуды. Возможно, поэтому на полотне художника вместо людей изображены плоды священного дерева — гранаты, которые неоднократно упоминаются в Библии. За плодами священного гранатового дерева мыслятся равно дорогие герою люди.
Вспоминая о библейских событиях, герой Улицкой перед смертью думает не о себе, а о тех, кто останется, он просит их жить в мире, «любить друг друга». Заповедь Иисуса находит продолжение в содержании прощальной речи Алика и в поступках героев.
Следует обратить внимание на то, что библейская вечеря была в горнице, совершенно не похожей на ту, с которой мы хорошо знакомы благодаря гению Леонардо да Винчи. В своей картине Алик дает детальное описание места Тайной вечери, близкое к воссозданному на полотне Леонардо да Винчи. В повести современной писательницы происходит совмещение пространственных планов — реального и воображаемого, гипотетического: библейская горница раздвигается до пределов самой земли, что позволяет взглянуть на жизнь человечества с точки зрения Вечности.
В чём состоит обаяние Алика — совершенно непонятно от начала повести до самого её окончания. Почему «Алик был кумиром женщин едва ли не от рождения, любимцем всех нянек и воспитательниц еще с ясельного возраста»? Из-за чего «перед его обаянием не устояла даже инспекторша курса в театрально-художественном училище, по прозвищу «змеиный яд»: четыре раза его выгоняли и три, хлопотами влюбленной инспекторши, восстанавливали»?
Улицкая не стремится объяснить читателю, почему же всё-таки Алик пользуется такой любовью и уважением всех и вся. За что, к примеру, его так любят женщины? Все описания его взаимоотношений с женщинами у Улицкой отрывочны, ни одно даже близко не объясняет мотивы этой странной любви.
Даже на своих собственных похоронах он ухитрился подчеркнуть лишний раз, насколько он превосходит в своих выдумках и своей предусмотрительности всех присутствующих. Алик оставляет «посмертное послание» всем, кто был ему близок, как бы незримо присутствуя на собственных поминках. Таким образом он словно воскресает, но не как творец искусства, а как художник жизни, жизнетворец. Воскресение его происходит не в его картинах, а в памяти людей, в том даре жизни, который он открывал для окружающих его женщин. Таким образом, Улицкая связывает с мотивом воскресения мотив жизнетворчества.
Литература:
1. Зафрин Е. Улицкая Л. Весёлые Похороны // Самиздат. — М., 2002. — С. 12.
2. Новиков В. Сентиментальный дискурс. Роман с языком // Звезда. — 2000. № 78.
3. Улицкая Л. Весёлые похороны / Улицкая JI. — М.: Вагриус, 1999. — 460 с.
