Посольский обычай в России в конце XV – начале XVII вв.: опыт системного анализа

Во многом благодаря деятельности Посольского приказа в России, в конце XV в. определился круг вопросов, которые для московских великих князей были «внешними». «Отчины» европейских и азиатских государей отныне вступали в конкуренцию претензий, прав, вер, ритуалов и историй, которые в церемониальных посольских документах превращались в непререкаемую «старину», «обычай». [1, с. 5]. Ущерб от пограничных конфликтов, родовых и внутренних неурядиц терял былое значение. Во внешних отношениях между правящими домами на первый план вышло честное имя государя. Настоящие государственные угрозы вырастали из мельчайших нарушений дипломатического баланса. Московские великие князья с конца XV в. пользовались посольской практикой для утверждения своего суверенитета и авторитета, что само по себе постепенно превращало их в заложников церемониальной внешней политики.

Существующие многочисленные исторические исследования о деятельности Посольского приказа инспирируют провести попытку теоретического, системного осмысления этого феномена – отказаться от приёмов описательности. В связи с этим необходимо классифицировать и схематизировать имеющуюся информацию – простая трансляция образов прошлого здесь будет менее уместна, так как исследование рискует превратиться в летопись. Посольский обычай, выступая в роли культурно-политической системы, обладает рядом свойств, характерных для всех систем вообще: целостностью, структурностью, функциональностью, самоорганизацией, адаптивностью, подвижностью и изменчивостью. Среди всех перечисленных качеств именно свойство целостности позволяет вычленить систему из остальной совокупности социокультурных систем. Оно является визитной карточкой посольского обычая, поскольку даёт право отмечать уникальность и своеобразие этого феномена.

Одной из существенных характеристик является образность, наглядность посольского обычая. Он заметен в обществе: пышность церемоний, вовлечение значительных масс в осуществление дипломатической практики, символика официальной власти, используемая в деятельности Посольского приказа. Поистине посольский церемониал является «театром власти» [2, с. 5]. Этот театр нуждается в зрителе, в аудитории, поэтому публичность – ещё одно свойство русского дипломатического этикета. Как система, стойко вписанная в политические реалии позднего средневековья, церемониал посольский, безусловно, подчинён действию официальной идеологии власти, у него есть собственный «заказчик». Синхронно и этот «заказчик» зависит от церемониальной посольской политики, что подтверждает тот факт, что посольский обычай максимально приближен к власти и буквально является её отражением.

Посольский обычай – это обряд, ритуал, проведение которого осуществляется по строго установленным правилам и традициям, имеющим место в русском обществе. Отсюда вытекает ещё одна существенная характеристика: строгое подчинение законсервированным принципам и условностям. Многофункциональность посольского ритуального комплекса как формы презентации царской власти также рефлектирует свойство целостности. В этой многогранности функций можно рассматривать идейный, политический, социальный, эстетический его аспекты. Придворный посольский церемониал характеризуется устойчивостью, он способен сохранять свои основные свойства, характеристики и структуру в заданных пределах при различных внешних воздействиях.

Изучение посольского обычая в качестве системы предполагает, что он представляет собой совокупность элементов или групп элементов, коими являются процессы, «вещественные» константные компоненты и идеи.

Процессы, как элемент изучаемой системы, отождествляются с обрядами, нормами и традициями приёма иностранных дипломатов в Москве и отправления русских послов за рубеж. Трудность достоверного реконструирования посольских норм вызвана тем, что эти традиции жили преимущественно в устной традиции, опираясь в большей степени на прецедент, случай. Необходимо осмыслить некоторые традиции в смысле историко-системного анализа. Все действия русских дипломатов в пределах и за пределами своего государства были направлены на поддержание имиджа своего государя. Не смотря на то, что посольский обычай конца XV – начала XVII вв. очень чутко отвечал вызовам своего времени, он является «наследником» традиции предшествующей эпохи. Поэтому, важно выяснить, какие традиции были унаследованы, а какие появились в указанный временной период. Кроме того, часть норм могла иметь пограничное, скользящее значение.

Одна из самых существенных норм – это порядок обмена визитами, последовательность отправления русских посольств и приём иностранных. Если отношения между государствами на какой-то период прерывались, а затем возникала необходимость их возобновить, то русскими почётнее считалось принять сначала иностранных послов, а потом уже отправить ответную миссию. Отправить посольство первому означало встать в положение просителя. В качестве доказательства своей правоты при Иване Грозном бояре, ссылаясь на прецеденты, утверждали, что обычай, согласно которому сначала прибывают литовские дипломаты в Москву, а затем русские – в Вильно, имеет двухвековую историю и «начат от великого князя Дмитрия Донского и от Олгерда короля» [3, с. 46]. Послы могли отправиться первыми без ущерба для чести монарха лишь тогда, когда новый правитель вступал на престол. Представляется, что такой «стиль» общения мог возникнуть как раз в эпоху становления централизованного русского государства, когда имидж государства мог быть нарушен малейшим происшествием.

Основным правилом, регулирующим поддержание царской чести, являлся принцип иерархии, согласно которому отношения должны осуществляться строго на соответствующих друг другу уровнях власти. Принцип иерархии дипломатических отношений своеобразно преломился в обычае присваивать отправлявшимся за рубеж русским послам фиктивные титул и звания. Дьяка, например, писали наместником какого-нибудь города, дворянина – окольничим и т.д. Это обстоятельство тщательно скрывалось, дабы не пострадала «государева честь».

Базовой традицией является встреча иностранных послов на границе русского государства. В связи с изменением политических условий, трансформацией идеи о царской власти в этот процесс «вливается» понятие чести: почётнее было подъехать последними, спешиться с коня последними. Интересно происхождение такого обряда. В качестве гипотезы можно предположить, что эта традиция была заимствована с Востока – такие нормы фиксируются в свадебных и похоронных обрядах [5, с. 68]. Ещё один ритуал реализовывался перед вступлением посольства в столицу русского государства. На последний стан перед Москвой послам присылались лошади, на которых они должны были прибыть к месту официальной встречи. Этот обряд носил подвижный, не универсальный для представителей иностранных держав характер, так как использовался, по-видимому, только в отношениях со странами Западной Европы. Анализ посольских документов показывает, что «великие» послы литовские въезжали в Москву на своих лошадях, что было делом обычным. Предположительно, возникновение такой традиции предоставления лошадей связано с европейским влиянием, и с тем, что английские и датские послы прибывали преимущественно морским путём и не всегда имели при себе лошадей.

Одним из самых ранних принципов посольского церемониала являлся, как бы мы выразились сегодня, принцип «экстерриториальности» послов. Право посольской неприкосновенности в средние века было законом, причём тем более незыблемым, что он покоился не на букве, а на обычае. Существовали и письменные гарантии неприкосновенности прибывших в страну иностранных дипломатов, оформленные в виде так называемой «опасной грамоты». Традиция содержать послов как почётных пленников, при этом беря на себя их содержание, существовала одновременно и в России, и в Европе, и в Византии. Вероятно, такая норма возникла в этих государствах автохтонно: любая власть заботилась о сохранении государственных секретов и не желала, чтобы иностранцы выведали лишнее. Содержание же послов за счёт принимающей стоны было актом вежливости и уважения к представителю иного государства. Новшеством для XVI в. была организация посольского подворья для представителей разных государств, но опять же, этой чести удостаивались не все. Наличие или отсутствие подворья для делегатов являлось характерным показателем отношения к тому или иному государству.

Постепенно формируется совокупность требований поведения на аудиенции к русскому послу, находившемуся за границей. Одним из таких требований было то, чтобы во время аудиенции в приёмных покоях иностранного государя не было представителей каких-нибудь других монархов. Истоки таких требований можно проследить со времён Древнерусского государства: княгиня Ольга, будучи на аудиенции у Византийского императора, по-видимому, была там одна [6, с. 106]. Важные изменения произошли и в поведении великого князя. Если раньше Великому князю приходилось стоять перед послами золотоордынского хана, то теперь, когда ига больше не существовало, русский государь, конечно же, сидел во время аудиенции. Хотя, посольские книги по связям с Крымским ханством свидетельствуют о том, что и при Иване III, и при Василии III сохранялся обычай коленопреклонения послов на аудиенции у Крымского хана [7, с. 260]. Ещё один важный принцип дипломатической игры, который появляется в конце XV в. – это обычай говорить русским послам напрямую с монархом за рубежом. Этот обычай отражался и в поведении государя: он сам задавал вопросы послам. Это показывает, что традиция была отличной от византийской, где василевс общался с дипломатами через логофета. Вопрос о здоровье государя на аудиенции, очевидно, был также общей традицией для государств средневековья, он существовал как акт вежливости [9, с. 109]. Но на аудиенции у русского государя к XVI в. сформировалась своя традиция: литовцы и датчане общались с царём через посланника, имперские послы – напрямую. Англичане в бытность Дж. Горсея послом общались с царём без посланника, а в связи с ухудшением отношений во второй половине XVI в., когда в страну приехал Боус – через посланника. Из предыдущих размышлений очевидно, что вектор обрядовых и символических заимствований в русском посольском обычае простирался с Запада (Европа) на Восток (наследие Золотой Орды).

«Язык вещей» в дипломатическом протоколе позднего средневековья был не менее ярким, чем сами церемонии. «Вещественные» компоненты – это инсигнии власти, официальные символы власти, церемониальные одежды, институт посольских даров и документация – наследие Посольского приказа. В рамках данной статьи предполагается рассмотреть два таких компонента. Некоторые из этих элементов изучаемой системы тоже носили пограничный характер. В этом смысле весьма любопытна роль института посольских даров, которые в Посольском приказе отождествлялись как «поминки». Мы не располагаем значительными сведениями о том, как состав даров зависел от конкретной политической обстановки, какой смысл дарящая и получающая стороны вкладывали в тот или иной подарок. Поэтому, необходимо рассматривать посольские дары не только как предметы искусства, но и как своеобразные исторические источники и определенную семиотическую систему [10, с .20]. С уверенностью можно сказать, что дары имели место в отношениях Московского государства как с европейцами, так и с представителями восточных государств, что подтверждается «росписями подарков» Посольского приказа [11, с. 1 - 5]. Симптоматично, что европейцы проще относились к подношению даров, а вот русских этот обычай прельщал всё больше. Тема даров в дворцовом этикете Ивана III с точки зрения их числа и характера была еще как-то приближена к стандартам Западной Европы. Последующие же эпохи — Василия III и Ивана IV— внесли серьезные изменения: российская дипломатия начала демонстрировать явное неудовольствие в случае отсутствия посольских даров. Одновременно московская дипломатия начала обращать большее внимание и на ранг привозимых даров. После падения Золотой Орды Русское государство стремилось выстроить прагматичную систему отношений с постордынскими государствами: нужно было преодолеть унизительное «наследие» и создать новую систему иерархии. Однако политическая борьба Руси и Литвы с конца XV в. мешала проведению в жизнь этих действий. Зачастую «поминки» в процессе политических отношений трактовались государствами ситуативно – также как и во время существования ига. В Литве русские «поминки» восточным правителям оценивались преимущественно как дань [12, с. 19]. Такая же ситуация наблюдалась и со стороны русских. С экономической точки зрения, дары представляли собой своеобразную плату степным государствам за сохранение политики, которая хоть как-то соответствовала интересам Москвы. Качественно новую функцию дары приобретают с середины XVI в. в отношениях с Ногайской Ордой: постепенно нарастает жалованная тенденция в понимании «поминок». Они приобретают право «годового», где уже точно определяется состав и количество отсылаемых предметов (обычно это были шубы, сукно, бумага) [13, с. 25].

Дары, безусловно, носили и символические значение, они могли транслировать образы государственной власти. Это, в частности касается кареты, подаренной англичанином Смитом Борису Годунову в 1604 г. [14, с. 21] Карета была покрыта многочисленными изображениями, имеющими глубокий идейный смысл. На ней присутствовали резные изображения русского двуглавого орла, фигурами льва и единорога. Англичане поступили дальновидно, используя символический язык, доступный и близкий русской стороне. Царский двор активно пропагандировал изображение двуглавого орла как символ Российского царства. Члены царского двора также могли легко понять значение фигур льва и единорога, окружавших орла на карете. Таким образом, геральдическая композиция кареты эффектно выражала главную политическую идею посольства Смита - стремление нового английского короля к близким отношениям с Россией.

Достойное место среди предметных константных элементов занимала посольская документация. Новшеством XV – начала XVI вв. становится появление дипломатической документации, постепенно накапливающейся и структурирующейся. Показательны в этом случае «наказы» русским послам – письменные правила поведения от русского государя. Несмотря на столь позднее появление, наказы являются своеобразным заимствованием из Древнерусского периода, поскольку они ведут своё начало от «наказных речей» XI – XIII вв. [15, с. 184]. Их появление связано с тем, что в средневековье отсутствовала постоянная оперативная связь между странами, что и вызывало мельчайшую детализацию указаний. Но строгое подчинение наказам не свидетельствует о косности и рутинности посольской традиции, ведь служащие Посольского приказа в первую очередь заботились о сохранении лица своего государя и именно поэтому неотступно следовали содержанию инструкций. Ещё одним новшеством стали формализованные отчёты послов – статейные списки, носившие официальный характер [16, с. 268]. Существование таких отчётов можно проследить до последней четверти XVII в., пока не были созданы постоянные дипломатические миссии. Статейные списки были одним из главных источников о событиях, происходящих за рубежом: с конца XV в. накапливается обширный материал, который впоследствии стал основой архива Посольского приказа.

На рубеже XV – XVI вв. в русском обществе происходят значительные трансформации и в понимании феномена власти. Одной из «констант» русской средневековой культуры была идеология власти [17, с. 86]. Системность феномена посольского обычая отражается в том, что одним из его базовых элементов являются идеи, а именно идеи о царской власти, которые находили своё отражение в деятельности Посольского приказа. Историческая действительность эпохи позднего средневековья в России постоянно сталкивала Посольский приказ с надобностью защищать государеву честь, отстаивать принципы, идеологию власти. С конца XV в. в России формируется комплекс идей о сущности государственной власти, поэтому эти сюжеты начинают активно использоваться в практике дипломатических отношений. Исторические предания о власти, сконцентрированные на личности правящей персоны, были неотъемлемой частью посольской «историографии». Ряд основополагающих идей был заложен в понимание власти в России в то время: претензии великих князей на равностатусность среди прочих монархов; поиски имперской идентичности (особенно в ракурсе падения Византийской империи); централизаторская идея собирания земель вокруг Москвы; подчёркнутая православность власти; идея избранности всего правящего рода (а не только конкретного носителя власти); идея преемственности (что отразилось в притязаниях на великокняжеский и царский титулы). Все эти идеи приходилось отстаивать русским дипломатам за рубежом. Для этой цели создаются политические легенды, например, «Сказание о князьях Владимирских» и высказываются идеи – «Москва – Третий Рим», которые успешно и многократно начинают транслироваться Посольским приказом для удостоверения древности, благородности правящей династии в России. В частности, в стенах РГАДА (г. Москва) в фонде 156 (опись 1, дело 133) хранится документ «Выписка о присылке царского венца и святых барм из Греции к великому князю Володимеру Всеволодовичу Мономаху», которая датируется 1120 г. [18, 4 л.] После анализа документа стало ясно - он не мог быть создан в 1120 г., что доказывает, что служащие Посольского приказа намеренно фабриковали тексты в угоду политическим целям власти. Здесь ясно работал принцип «анахронизма» - апеллирования к старине. Закономерный вывод в данном случае таков – Посольский приказ играл далеко не последнюю роль в идеологическом мифотворчестве в России конца XV – начала XVII вв.

Обозначив свойства элементов изучаемой системы, автор приходит к следующему выводу о сущности всей системы: сливаясь в единый комплекс, элементы посольского обычая в России придают этому феномену качественно новую особенность – свойство эмерджентности (системности). В свою очередь этот атрибут системы выражается в особой функции русского посольского обычая: он, будучи отражением власти, является формой её презентации.

Литература:

1. Ерусалимский К. Ю. История на посольской службе: дипломатия и память в России XVI в. М., 2005. С. 5.

2. Поляковская М. А. Византийский дворцовый церемониал XIV в.: «театр власти». Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2011. С. 5.

3. Юзефович Л. А. «Как в посольских обычаях ведётся…». М ,1988. С.

4. Герберштейн С. Записки о Московитских делах. / Россия XVI века в воспоминаниях иностранцев. Смоленск: Русич, 2003. С. 276 – 277.

5. Байбурин А., Топорков А. У истоков этикета. Этнографические очерки. Ленинград: Наука, 1990. С. 68.

6. Чистякова Е. В., Рогожин Н. М. «Око всей великой России». Об истории русской дипломатической службы XVI – XVII веков. М.: Междунар. отношения, 1989. С. 106.

7. Croskey, R. M. The Diplomatic Forms of Ivan III’s Relationship with the Crimean Khan. // Slavic Review. 1984. Vol. 42. №. 2. p. 260

8. РГАДА. Ф. 35. Сношения России с Англией. Оп. 1. Д. 1. Л. 109.

9. Богатырёв С. Н. Дары английского посла Томаса Смита Борису Годунову // Научная конференция «Россия - Британия». Тезисы докладов. М., 2003. С. 20.

10. РГАДА. Ф. 156. Исторические и церемониальные дела. Оп. 1. Д. 135. 5 л.

11. Моисеев М.В. Эволюция и содержание посольских даров-«поминок» в русско-ногайских отношениях XVI в. // Вестник МГГУ им М. А. Шолохова. История и политология, №4., 2011. С.19.

12. Там же. С. 25.

13. Богатырёв С. Н. Дары английского посла Томаса Смита Борису Годунову // Научная конференция «Россия - Британия». Тезисы докладов. М., 2003. С. 21.

14. Чистякова Е. В., Рогожин Н. М. «Око всей великой России». Об истории русской дипломатической службы XVI – XVII веков. М.: Междунар. отношения, 1989. С. 184.

15. Казакова Н. А. Статейные списки русских послов в Италии как памятник литературы путешествий (середина XVII в.) // ТОДРЛ. Л., 1988. Т. 41. С. 268.

16. Каравашкин А. В. Московская Русь и «Ромейское царство». Историософия династической богоизбранности в публицистике XVI столетия // Россия XXI., 1999. № 3. С. 86.