Крестьянское правосознание в конце XIX — начале XX века: особенности формирования и трансформации

 

В результате реформ второй половины XIX в. российское крестьянство получило личную свободу и стало проявлять себя полноценным носителем прав и обязанностей [5, с. 47]. Причиной реализации аграрных реформ П. А. Столыпина являлось стремление к изменению правовой ситуации в стране, а также рационализация хозяйственной жизни русского крестьянства. Огромную опасность для дальнейшей судьбы империи представляли массовые волнения крестьянства и ухудшение морально-политического климата деревни.

Уничтожение крепостнических устоев землевладения в результате реформы 1861 г. Способствовало обособлению крестьян от других сословий Российской империи и складыванию особого слоя крестьян — общинников. В сельских общинах сохранялись сословные учреждения самоуправления, порядок совершения которого определялся обычаем и традицией, а не правовым механизмом регулирования. Сохранялось положение, при котором сельскому сходу и сельскому старосте оставались принадлежать определенные судебные функции (особенно при рассмотрении проступков, связанных с исполнением мирских повинностей). При этом волостной суд оставался основным юридическим регулятором общинной жизнедеятельности крестьян. Параллельно с государственными судебными учреждениями в крестьянской среде продолжали существовать и патриархальные формы разрешения локальных правовых конфликтов: суды стариков, сельских и волостных сходов, сельского старосты и волостного старшины, но они не имели законодательной основы своей деятельности и не выносили окончательного решения, а лишь склоняли стороны к примирению [6, с. 41].

Стоит обратить внимание на то, что по внешним признакам волостной суд был самым демократическим учреждением. Самодержавное правительство демонстрировало доверие к здравому смыслу народа, полагая, что режим самоуправления сможет стать достойной заменой исчезавшей крепостнической опеке дворянства. Инициаторы преобразований, конечно, хорошо понимали, что волостные судьи не могли руководствоваться в своей деятельности нормами писаного закона, для этого им не хватало ни общей грамотности, ни традиций гражданского поведения. Расчет был, естественно, только на силу крестьянского обычая, сложившиеся в крестьянском сословии нормы морали и стереотипы поведения [2, с. 176].

Также в правящих кругах находились люди, которые видели невозможность развития капитализма в России при сохранении общинного землепользования. Несмотря на это, большинство в правящих кругах страны оставались ярыми приверженцами курса того, что общинный правопорядок является неизбежным и необходимым составляющим государственного стабилизирующего компонента. Именно поэтому аграрные преобразования П. А. Столыпина были восприняты и правящими кругами, и сельскими обывателями как негативное влияние на весь уклад жизнедеятельности государства. В 1861 г. Государство, отменив крепостную зависимость крестьян, стремилось заполучить от них поддержку в сохранении существующего самодержавного строя. Правительство надеялось, что крестьянская община и ее устои окажутся “преградой” для восприятия сельскими жителями революционных настроений, имевших место в городской среде [3, с. 30].

Отмена крепостного права сразу же со всей полнотой обнажила проблему местного управления. Правительство не могло отважиться на индивидуализацию крестьянской жизни (хотя бы даже очень умеренную) уже потому, что ему просто нечем было заменить уходившую административную и полицейскую власть помещиков. Пойти на существенное увеличение аппарата управления самодержавие не могло; для этого в его распоряжении не было ни финансов, ни подготовленных кадров. Между тем либерализация социальных и экономических отношений всегда и везде требовала существенного развития управленческих структур, включая правовые и правоохранительные. Рост бюрократии неизбежен при переходе общества к отношениям, основанным на частной собственности и гражданских правах. Напротив, авторитарный режим, как правило, относительно уверенно функционирует при торжестве коллективного начала над индивидуальным. Связанными и обезличенными массами управлять, конечно, проще. Впрочем, для содержания разветвленной бюрократии требовалась развитая экономическая жизнь и полнокровный бюджет, чем самодержавие, едва освободившееся от крепостничества, похвалиться не могло. Таким образом, община с ее обычным правом была для самодержавного государства жизненной необходимостью, во всяком случае в первые десятилетия пореформенного развития. И она до определенной поры оправдывала расчеты властей [2, с. 178].

Возникает правомерный вопрос, чем же отличалось правосознание крестьянства на исходе XIX столетия? Прежде всего, надо отметить, что абсолютное большинство общинников по-прежнему не обладало элементарными представлениями о законности и своих гражданских правах. Собственно «законным» крестьяне считали такое решение или такой поступок, который соответствовал воле ближайшего начальства. Их обезличенная гражданственность, сочетавшаяся с общей малограмотностью, порождала суеверный страх перед формальным законом [3, с. 31].

Отождествляя законность с капризной волей начальства, большинство крестьян было твердо уверено в том, что за благорасположение властей можно и нужно платить. Подкуп любого должностного лица стал прочным компонентом обычного права; крестьянство воспринимало взятки как дело совершенно неизбежное и даже необходимое [1].

Нарастание капиталистических отношений в деревне способствовало социальному расслоению крестьянской общины, что, в свою очередь, становилось основной угрозой разрушения общинного землепользования. В результате таких изменений обычное право крестьян-общинников все сильнее попадало под влияние формальной законности. Крестьянские правоотношения становились неоднородными, разобщенными, и тем самым возникало состояние противоречивой двойственности. Самые предприимчивые и восприимчивые к новым капиталистическим условиям ведения сельского хозяйства начинали сильнее в своей жизнедеятельности ориентироваться на законодательство, в то же время подавляющее большинство крестьян-общинников, вопреки всему, предпочитало руководствоваться в своей жизнедеятельности обычным правом. В системе крестьянского самоуправления функционировала автономная административно-судебная ветвь власти — это сельские старосты и волостные старшины, а также волостные суды. Сословные суды являлись консервантом общинного землевладения и землепользования на протяжении второй половины XIX в.

Безусловно, что большинство крестьян общинников понимали — официальное законодательство имеет прерогативу перед обычным правом, но в то же время общегражданское право продолжало оставаться для них чужим, часто даже враждебным [3, с. 31].

Однако авторитет обычного права падал неизбежно. Но при этом адекватного и скорого замещения гражданственностью не происходило и при сложившихся условиях происходить не могло. В результате быстро возрастала общая неустойчивость социального поведения крестьянства. Прежние ориентиры начали терять свою ценность, особенно в глазах молодых и динамичных поколений. В поведении молодежи все чаще стало проявляться своеволие, нередко даже дерзость. Настоящий шок у людей старшего поколения вызывали случаи ложной божбы, которые стали встречаться в практике волостных судов. Бывали даже отказы истца от взыскания через суд неуплаченного долга, когда ответчик нагло лгал, побожившись, что деньги им уже выплачены. Уверенность в успешном и справедливом разрешении дела по обычному праву быстро исчезала [2, с. 182].

Правосознание русского крестьянства начала ХХ в. можно назвать переходным. Отступая под натиском рыночных капиталистических отношений, обычное право общинников подверглось сильной деформации и стало разрушаться. Для перехода же к гражданским правоотношениям требовались экономические, политические, социальные и культурные условия. Нигде и никогда они быстро или легко не возникали. Поэтому социальное поведение крестьянства характеризовалось нараставшей нестабильностью. В его беспокойных очертаниях угадывались грозные масштабы надвигавшейся революции.

Однако начало новой аграрной политики, связанной с разрушением общины и проведением комплекса организационно-технических и культурных мероприятий, вселяло определенные надежды на умиротворение деревни. Энергичные меры по правовому и агрономическому просвещению крестьянства предприняли земские учреждения. Напряженные и многосторонние усилия земцев приносили не быстрые, но вполне ощутимые плоды. Среди выходивших из общины крестьян все сильнее укоренялось мнение о том, что не дополнительная прирезка земли, а повышение культуры земледелия на имевшихся полях способно вывести деревню на путь экономического и социального прогресса [2, с. 185].

Проведение столыпинской земельной реформы не ослабило, а усилило крестьянское движение, которое обогатилось новыми формами борьбы. Доминирующую роль в крестьянской борьбе стала играть активная защита своих прав, упорное сопротивление правительственной администрации. Крестьянское мировоззрение исключало частную собственность на землю, поскольку она в глазах крестьян означала быстрое измельчание земельных наделов — с ликвидацией общины исчезла возможность компенсации растущих семей за счет мельчавших, поскольку традиционно каждый родившийся ребенок давал возможность получить дополнительную землю. Либо частная собственность на землю должна была в итоге привести к введению единонаследия, что, в свою очередь, вело к нарушению равенства между членами семьи, разделяя их на имущих и неимущих от рождения. Малоземельные и средние хозяйства видели в общине единственное спасение от разорения и нищеты [4, с. 41].

Проблема столыпинской аграрной реформы активно разрабатывалась как на центральном, так и на местном уровнях. Современный историографический обзор столыпинской аграрной реформы характеризуется, прежде всего, резким расширением «пространства» исследований, углубленным изучением местных архивных фондов и региональной статистики, что позволяет более основательно проводить теоретический анализ, реконструировать сложные процессы землеустройства, развития региональных аграрных рынков, технологической и социальной модернизации в российской деревне. Выступая узловой проблемой в исследовании аграрного сектора экономики России, она привлекает пристальное внимание не только профессионального сообщества ученых, но и журналистов, политических деятелей, что, несомненно, сказывается на характере дискуссий [7, с. 174].

Проводимые реформы были направлены на создание благоприятных внутренних условий развития общества. Однако такие нововведения воспринимались болезненно. Начавшийся распад общины сопровождался ростом конфликтов в крестьянской среде. Таким образом, поведение крестьянства характеризовалось нестабильностью и беспокойством. Вследствие этого предстояла напряженная работа по культурному и социальному обустройству деревни на новых принципах.

 

Литература:

 

1.                  Астырев Н. М. В волостных писарях. Очерки крестьянского самоуправления. М., 1886.

2.                  Карпачев М. Д. Правосознание крестьянства накануне и в годы Столыпинских аграрных реформ // Северо — Запад в аграрной истории. 2012. № 19. С. 175–187.

3.                  Котляров С. Б. Правосознание крестьян Симбирской губернии накануне столыпинских аграрных реформ // История государства и права. 2014. № 9. С. 29–33.

4.                  Котляров С. Б. Итоги аграрной реформы П. А. Столыпина к 1917 г. (на примере Симбирской губернии) // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2014. Т.30. № 2. С. 38–46.

5.                  Котляров С. Б. Особенности крестьянского правосознания в конце XIX — начале XX вв. / Инновационные процессы в развитии современного общества материалы II Международной заочной научно-практической конференции. Ответственный редактор Б. Ф. Кевбрин. Саранский кооперативный институт, 2014. С. 47–50.

6.                  Тараканова Н. Г. Противоречия крестьянской волостной юстиции в России второй половины XIX — начала XX века // История государства и права. 2011. № 18. С. 41–45.

7.                  Чичеров Е. А., Котляров С. Б. Современная историография столыпинских аграрных преобразований / В сборнике Интеграция образования в условиях инновационной экономики материалы Международной научно-практической конференции: в 2 частях. Ответственный редактор Б. Ф. Кевбрин. Саранский кооперативный институт РУК, 2014. С. 172–175.