Становление и развитие прокуратуры Российской империи в 1722–1863 гг.



Становление и развитие прокуратуры Российской империи в 1722–1863 гг.

Петр I оставил наследникам прокуратуру, обладавшую более широким спектром полномочий, нежели европейские аналоги. Как обосновано отмечает Е. В. Кучинская, от французской прокуратуры в России приобрели надзор за деятельностью определенного органа, от шведского омбудсмена — защиту прав подданных, а из Германии, от местных фискалов — задачи пополнения казны, включая надзор за налогами и сборами, а также государственными закупками и заказами [1, c.85]. Несмотря на видимую и ожидаемую эффективность эта система была быстро демонтирована.

В эпоху дворцовых переворотов шел интенсивный эмпирический поиск эффективной системы управления дворянской империи. Учрежденная Петром I прокуратура при его последователях постепенно утрачивает свое значение. Уже при Екатерине I генерал-прокурор и Сенат теряют существенную часть полномочий, которые были переданы учрежденному 8 февраля 1726 г. ВерховномуТайномуСовету, а впоследствии — Кабинету. В 1730 г. без отмены Указа Петра I от 12 января 1722 г. были упразднены должности генерал-прокурора и прокуроров в коллегиях, что негативно повлияло на функции контроля за госаппаратом и общего надзора. Часть функций генерал-прокурора перешли к обер-прокурорам, которые его правами не обладали и в связи с этим сосредоточились на вопросах контроля за делопроизводством и оборотом дел. Уже при Анне Иоанновне специальным Манифестом от 2 октября 1730г. должности генерал-прокурора и прокуроров в коллегиях, а также надворных судах были восстановлены, а генерал-прокурор вошел в состав Правительствующего Сената на правах сенатора.

1 ноября 1730 г. Сенат принял решение о том, что прокурорам надлежит быть «в губерниях», что означало восстановление присутствия прокуратуры в губерниях и уездах как при судах, так и в рамках собственной вновь формируемой административно-территориальной структуры. Первые годы работы показали положительный результат, и территориальная структура органов прокуратуры в губерниях получает правовое регулирование в «Должности губернского прокурора» утвержденной Сенатом 3 сентября 1733 г. [2] В то же время, дальнейшее развитие и совершенствование территориальной структуры шло крайне медленно. Так, прокуроры провинций появились лишь в 1763 г. и подчинялись они напрямую генерал-прокурору, обладая аналогичными губернским прокурорам полномочиями.

В 1730–1740 годы позиции генерал-прокурора постепенно укреплялись, он вошел в высшую политическую элиту Российской империи и при Елизавете Петровне генерал-прокурор уже был членом узкого высшего совещательного органа — Кабинета Ее величества.

В современной литературе убедительно показано как к середине XVIII в. росла роль генерал-прокурора, но не в части усиления его надзорной функции, а лишь по причине широкого наделения его функциями исполнительной власти [3, c.16]. В то же время как таковой институт прокуратуры, и в особенности её надзорная функция, переживали глубокий кризис. Должность генерал-прокурора, хотя и была высокой по статусу, считалась «праздной» и не была формализована конкретными функциями и обязанностями, не имея должной (и актуальной на тот момент) правовой регламентации. Руководствуясь обычаем делового оборота, прокуроры в основном наблюдали за «порядком дел», т. е. делопроизводством.

Эволюция абсолютизма привела к тому, что функция прокуратуры по надзору за высшими должностными лицами и госаппаратом в целом, приданная прокуратуре в свое время Петром I, отпала, как только престол и монарх оказались во власти и выразителями интересов господствующего класса — дворянства и его политической элиты. В новых условиях прокуратура уже не надзирала за высшими должностными лицами, которым фактически принадлежала власть в империи. Формально при Елизавете Петровне указом от 12 декабря 1741 г. прокуратура была восстановлена в тех функциях, что имела при Петре I, однако в период дворцовых переворотов генерал-прокурор фактически превратился в одного из придворных-царедворцев и также активно участвовал в борьбе придворных группировок. Особенно отличался в этом плане генерал-прокурор Н. Ю. Трубецкой (1740–1760 годы) «человек пронырливый, умеющий лавировать, своевременно оставить ослабевшую и перейти на сторону усилившейся партии»[4, c.62]. Таким образом, прокуратура фактически была отстранена от надзорной функции, которую фактически и не могла исполнять. Принимая должность, Н. Ю. Трубецкой в Сенате, во многих коллегиях «и прочих судебных местах, и в губерниях» отметил, что «прокуроров почти никого нет, а в некоторых, малых, хотя и есть, токмо люди уже зело престарелые и к тому неспособные»[4, c.63].

В период переворотов, независимо от личностно определяемой и значимой роли генерал-прокурора при дворе, его отношениями с Сенатом и иными высшими государственными органами, значение самого института прокуратуры в плане надзора за законностью было ничтожным. Гораздо большее внимание прокуратура уделяла наблюдению за внешней формой управления — общим порядком делопроизводства, в этой связи предпринимая не системные попытки борьбы с волокитой. Целесообразность и полезность данного направления деятельности нельзя сбрасывать со счетов. Формализация отсутствовавшего в то время порядка рассмотрения дел в государственных органах была чрезвычайно важна. Документы того времени хаотичны и свидетельствуют об отсутствии единого понимания делопроизводства. В этой связи деятельность прокуроров была полезна. В то же время, малозаметны в это период усилия прокуратуры в борьбе с коррупцией и должностными преступлениями.

Усиление роли прокуратуры в целом и надзорной функции в частности, следует отнести к воцарению Екатерины II. Уже в 1763 г. в ходе реформы управления Сенат был поделен на шесть департаментов, во главе с обер-прокурорами. Генерал-прокурору была в качестве основной вменена надзорная функция, он был обязан следить за точным исполнением законов Сенатом. Таким образом, генерал-прокурор, получив контрольно-надзорные полномочия приобрел и административный вес, став фактически руководителем императорской администрации, именно ему стали подконтрольны все отрасли управления. Именно генерал-прокурор получал на свое имя высочайшие указы и объявлял их через Сенат. Таким образом, преобладающая административная функция превратила генерал-прокурора в первого министра (институт, широко распространенный в Европе), курировавшего не только юстицией, но и кадрами и финансами.

Таким образом, должность генерал-прокурора, а за ней и весь институт прокуратуры (который во многом отождествлялся с генерал-прокурором) из охранительной и надзорно-контролирующей превратилась в административно-политическую. Данную трансформацию отмечал М. М. Сперанский, видевший в генерал-прокуроре объединение полномочий сразу нескольких ключевых министров: юстиции, финансов, а также администраторов: государственного казначея и контролера. При этом по наблюдению Сперанского, именно генерал-прокурор «по всем сим частям непосредственно подносил доклады государыне»[5, c.142].

Сосредоточение административной власти у генерал-прокурора не было обусловлено потребностями управления, порождало высокие коррупционные риски и лишало прокуратуру возможности осуществлять эффективный общий надзор.

Н. И. Панин неоднократно обращал внимание Екатерины II е на необходимость формирования коллегиального совещательного органа — Императорского Совета с возвращением генерал-прокурору функции, предписанной ему законом «оком государевым». В то же время, Панин, настойчиво рекомендуя восстановить надзорную функцию, исходил из того, что «самодержавный государь», оставаясь законодателем, «не может через одно око рассматривать все разные в управлении государства надобности по переменам времен и обстоятельств». В связи с этим Панин предлагал «существо» генерал-прокурора определить как «око, которое в Сенате порядок производства дел и точность законов наблюдать должен»[6, c.39].

С. В. Пономаренко, констатируя преобладание административно-хозяйственных функций генерал-прокурора, делает обоснованный вывод о том, что эта деятельность не имела отношения к прокурорскому надзору, а функции прокуратуры отклонялись от надзорной в пользу государственного управления. Автор объясняет это двумя причинами: отсутствием в России того времени «общей концепции прокурорского надзора», а также «истинно русском самобытном пути развития прокуратуры»[6, c.47]. С данными положениями сложно согласиться. Во-первых, в период становления абсолютизма российское государство в принципе не имело каких бы то ни было «общих концепций», которые просто некому было разрабатывать, да таких задач никто и не ставил. Предложения по реорганизации госаппарата подавались на высочайшее имя сановниками и должностными лицами и рассматривались в узком кругу. Во-вторых, нельзя вести речь о некоей самобытности пути развития русской прокуратуры, так как данный орган был создан по образу и подобию аналогичных западноевропейских институтов. Другое дело, что на его развитие оказали влияние особенности генезиса русского абсолютизма.

Осознание необходимости надзора стимулировалось в основном потребностью в контроле местной администрации. При Екатерине II был учрежден институт провинциальных прокуроров, наделенных теми же полномочиями, что и губернские прокуроры, но в рамках своей компетенции. И те и другие подчинялись напрямую генерал-прокурору.

Реформирование прокурорского надзора было связано с губернской реформой 1775 г., в ходе которой прокуроры вошли в судопроизводство, получили права общего и судебного надзора за местами заключения. Параллельно институт прокуратуры формировался при органах губернского управления (правлении, Верхнем земском суде, губернском магистрате, Верхней расправе). Прокуроры, состоявшие при судах, подчинялись прокурору при губернском правлении, бывшему губернским прокурором, который в свою очередь, по прокурорской линии подчинялся генерал-прокурору, а по административной — генерал-губернатору. Аппарат прокурора состоял из стряпчих уголовных дел, входивших, наряду с самим прокурором в Коллегию. Средний штат губернской прокуратуры включал 12 единиц: четырех прокуроров и восьми стряпчих, из которых в самом губернском городе работали трое, тогда как остальные — по уездам, как правило, по прокурору на каждый уезд.

Губернская реформа 1775 г. совершенствовала организацию и полномочия прокуратуры, не меняя при этом основного предназначения данного института. Губернский прокурор и стряпчие надзирали за порядком делопроизводства в губернских присутствиях, защищали «целость власти», интересы, как короны, так и частных лиц. Прокурорам особо предписывалось искоренять коррупцию: «зловредные взятки», а также «запрещенные сборы с народа». На губернских прокуроров возлагалась как охрана коронных прав и привилегий, так и защита подданных. Основным направлением работы прокуратуры стал общий надзор за исполнением законов в губернии и уездах, в судах и управлении, а также надзор за законностью решений губернских и уездных органов управления.

Правозащитная функция губернской прокуратуры находилась в зачаточном состоянии и узко понималась как лишь представление интересов беспомощных лиц (инвалидов, несовершеннолетних и т. п.). Также прокуроры должны были принимать превентивные меры к предупреждению преступности, опротестовывать незаконные акты.

В условиях жесткой централизации периода абсолютизма, прокурорский надзор не мог быть независимым и объективным, в большинстве случаев, его пределы ограничивались или даже определялись губернаторами, а нередко и губернскими правлениями, где прокуроры могли состоять секретарями. Губернаторы не были заинтересованы в повышении статуса прокуратуры и поддержку ей не оказывали. Таким образом, вторая половина XVIII в. прошла под знаком развития губернской прокуратуры, придания ей некоторых надзорных функций.

Система властных отношений в губерниях и наместничествах строилась таким образом, что прокуроры осуществляли надзор за органами губернской власти, а губернаторы и наместники, за прокурорами. В частности Курский наместник А. А. Беклешов[7, c.52], выяснив, что курский губернский прокурор Ф. К. Яцын из рыльских помещиков, имея в Рыльском уезде два винокуренных завода, производил контрафакт, т. е. алкоголь сверх положенной нормы, утаивая соответствующие налоги, приказал исправнику арестовать прокурорское вино и опечатать завод.

В короткое царствование Павла I власть генерал-прокурора упрочилась, в его канцелярию поступали доклады и дела из коллегий, расписываемые по специальным экспедициям. Генерал-прокурор сосредоточил в своих руках максимально возможную при российском абсолютизме полноту власти. Он занимался делами правительства, фактически исполняя обязанности его председателя. Многие, как русские[8, c.148], так и современные исследователи отмечали, что при Павле I генерал-прокурор был «как бы премьер-министром»[9, c.18]. В сферу ответственности генерал-прокурора в этот короткий период вошли дела, не имевшие никакого отношения ни к надзору, ни к законности вообще. Помимо снабжения армии и флота, финансов, генерал-прокурор, уже без обсуждения в Сенате, единолично контролировал суды, генерал-губернаторов и вообще всю вертикаль власти. Такая концентрация власти у прокурора существенно снизила надзорную функцию, не способствуя укреплению законности. Надзор был фактически низведен до второстепенной функции общего управления.

Реформаторские искания Александра I опирались на западный опыт и идеи. В вязи с этим, несколько расширились права Сената, были учреждены министерства. По проекту М. М. Сперанского был создан Государственный Совет. Таким образом, Сенату остались лишь функции высшей судебной инстанции. Функция надзора за исполнительной властью постепенно переходила министерству юстиции, центральный аппарат которого выделился из канцелярии генерал-прокурора. Соответственно, новое министерство в значительной степени ориентировалось на управление системой суда и прокуратуры. Генерал-прокурор стал одновременно и министром юстиции, в связи с чем первый полностью утратил самостоятельность. В связи с приоритетом статуса должности министра должность генерал-прокурора на тот момент следует считать если не ликвидированной, то в большей степени формальной. На местах, в губерниях, прокуроры лишились надзорных функций, сохранив их лишь по отношению к следствию, определению подсудности по гражданским делам гражданским.

В то же время, В. С. Павлов, отмечает определенное противоречие, когда в связи с учреждением министерств «надзор за центральными учреждениями стал фактически невозможен». В то же время, в первое время, как отмечает автор общий надзор за губернскими учреждениями несколько усилился[10, c.93]. В целом согласившись с автором, отметим, что данное усиление не имело характер тенденции, а было связано с позицией министра юстиции Г. Р. Державина, который уже 26 сентября 1802 г. циркулярно обратил внимание губернских прокуроров на необходимость неукоснительно следовать закону[11]. Через год Державин оказался в отставке, а его преемник П. В. Лопухин, бывший генерал-прокурор был менее принципиален.

В целом политическое влияние генерал-прокурора с учреждением министерств существенно уменьшилось, так как его статус в новых условиях был не выше статуса министра. В новых условиях генерал-прокурор стремился достичь консенсуса в сенатских делах, а при разногласиях членов Сената с позицией прокуратуры, вынести вопрос на рассмотрение императора. «Понижение» статуса относилось не столько к должности генерал-прокурора, сколько к политике ограничения функций Сената, сузившихся после учреждения министерств до исключительно судебной и надзорной сферы. Надзорная власть генерал-прокурора (министра юстиции) уже не распространялась на министерства и Государственный совет, в связи с чем прокуратура утратила значение «ока государева», трансформируясь в централизованный надзор за судебной системой и административным управлением на местах. Н. В. Муравьев обращал внимание на то, что в Своде законов, понятие «прокурорский надзор» почти не употреблялось[12, c.329].

Все это не могло не повлиять на авторитет прокуратуры. В новых условиях губернаторы, а за ними и присутствия нередко игнорировали протесты прокурора, не информировали прокуроров о принимаемых решениях. В связи с этим, в работе прокуроров нарастал формализм. В то же время, изменения в статусе и положении прокуратуры первой половины XIX в. существенно не повлияли на функции губернской прокуратуры, которая сосредоточилась на надзор за решениями губернских судов и административных органов. Губернская прокуратура, помимо упомянутых выше обязанностей, сигнализировала генерал-прокурору и губернскому правлению о незаконных решениях и действиях в губернских присутственных местах, о состоянии и движении дел, волоките и т. п. В части надзора за следствием прокурор контролировал правильность применения процессуального закона, соблюдение прав обвиняемых, недопущение пыток.

В обстановке усиления мер государственной безопасности с созданием в 1826 г. Третьего го отделения Собственной Е. И. В. канцелярии органы местной прокуратуры, как отмечает В. С. Павлов, фактически попали под жандармский надзор. Усилилась тенденция дальнейшего ограничения надзорной функции прокуратуры, проявлялись признаки утраты прокуратурой самостоятельности, с последующим «превращением в придаток репрессивного аппарата»[13, c.162]. С приведенной позицией сложно согласиться, так как в задачи Корпуса жандармов никогда не входила какая-бы то ни было форма надзора, тем более за прокурорами, которые в тот период не имели приоритетом защиту прав подданных, а как раз и были «придатком репрессивного аппарата».

Кроме того, надзирать за прокуратурой было бы и технически сложно ввиду того, что нормативная база надзора в Своде законов, не систематизировалась. Сегодня её можно условно поделить на четыре уровня:

1) надзор генерал-прокурора (Министра юстиции);

2) надзор обер-прокуроров при общих собраниях и департаментах Сената;

3) надзор губернского прокурора во вверенной губернии, двух губернских стряпчих;

4) надзор (вспомогательная функция) уездного стряпчего по уездам.

С. В. Пономаренко выделяет три уровня, игнорируя уездный и причисляя его к губернскому[14, c.47]. С данной позицией сложно согласиться. Уездный уровень, хотя и в подчинении губернского прокурора, представляется самостоятельным уже в силу того, что именно он был самым массовым и наиболее «рабочим» из прокурорских надзоров. Что касается подчиненности, то и губернский прокурор был подчинен министру юстиции и это не повод не выделять его в отдельную группу.

Разрозненность и не системность норм, регулирующих деятельность прокурора была такова, что определить его статус затруднялись даже специалисты. Н. В. Муравьев подчеркивал, что в Своде законов не «достаточно ясен законный тип прокурора как правительственного деятеля в общественной сфере».

Выполняя свои надзорные функции, прокуратура применяла комплекс способов правового воздействия, варьируя их от формально-обязательных предписаний до субъективно-личностных оценок. Прокурор лично присутствовал в заседаниях губернского присутствия и в присутственных местах, запрашивал дела и информацию по делам; давал заключения по правовым вопросам; обращал внимание присутственных мест губернии на вопросы, требующие решения, недочеты и нарушения. Также прокурор представлял в порядке подчиненности, как отчетные, так и истребуемые из губернии сведения, просматривал и ревизовал регистрационные журналы присутственных мест.

Отсутствие четкой специализации и сегментации функций и статуса прокуратуры в Своде законов позволяло проявляться старой и хронической для России тенденции сращивания с органами государственного управления.

Вхождение прокуратуры в систему исполнительной власти существенно сузило пределы ее власти. Ранее, состоя при Сенате, прокуратура надзирала за правительством. Министр юстиции, будучи членом правительства, не мог надзирать за его деятельностью. Кроме того, прокуроры занимали в Табели о рангах далеко не самое высокое положение, не выше VI-VII классов, получали весьма скромное содержание. Фактическая подчиненность на местах губернской администрации сводила на нет самостоятельность и независимость, без которых функция прокурорского надзора не могла быть эффективной.

Несмотря на серьезные институциональные ограничения, прокуратура в начале XIX в. развивалась в плане формы, наработки процедур надзора. Так, прокурор получил право беспрепятственного входа в губернские органы управления, присутствуя при докладах. В уезде прокурор и стряпчие считались представителями закона.

К середине XIX в. прокуратура сформировалась как единый, централизованный и относительно (по крайней мере, формально организационно) самостоятельный орган, обладавший не вполне конкретизированными и систематизированными, но по форме достаточными полномочиями по превенции нарушений закона. К середине XIX в. в основном удалось восстановить задачи и функции прокуратуры, заложенные в момент её основания. К этому же времени прокуратура действовала на всей территории империи, во всех органах, где решались судебные и административные дела.

Абсолютистская власть относилась к прокуратуре как важному и необходимому атрибуту государства, видя в ней действенный инструмент поддержания законности. Прокуратура представлялся и институтом борьбы с коррупцией, произволом, злоупотреблениями и волокитой.

При подготовке судебных реформ 1864 г., в 1860 г. министерство юстиции специально разработало для прокуроров инструкцию о борьбе в волокитой, требуя особой «ревности» в делах скорости и правильности рассмотрения дел. В рамках межведомственного взаимодействия МВД и министерство юстиции приняли участие в разработке «Учреждений судебных следователей» от 8 июля 1860 г, по которому судебная власть была отделена от административной, а уголовное следствие возлагалось не как ранее, на полицию, а на специальных судебных следователей в подчинении министерства юстиции. «Учреждение судебных следователей» определило и надзорные функции прокуратуры в части дознания и следствия.

29 сентября 1862 г. Александр II утвердил «Основные начала» судебной реформы[15], которые были настолько либеральны по духу, что один из цензоров отметил, что во времена Николая I за такие «мечты» можно было прослыть «сумасшедшим или политическим преступником»[16, c.244]. «Основные начала» четко фиксировали основное назначение прокуратуры — надзор за точным и единообразным исполнением законов с одновременным обнаружением и преследованием всех видов нарушений «законного порядка» с требованием его восстановления. Кроме того, прокурор теперь формулировал «предложения суду» в виде предварительного заключения, как в гражданском, так и в уголовном судопроизводстве.

В новых условиях прокуроры должны были надзирать за следствием и поддерживать обвинение в суде. Становясь участниками судопроизводства, прокуроры получали особые полномочия (принесение протеста в суде первой инстанции и др.). От старого порядка сохранялась функция надзора за пенитенциарной системой. Реформируемая прокуратура строилась на основе строгой централизации; единства прокуратуры как системы, во главе с генерал-прокурором, строгой иерархической подчиненности нижестоящих прокуроров вышестоящим. Реформа предусматривала, что генерал-прокурор, а также губернские прокуроры будут назначаться и освобождаться от должности высочайшими указами, а прочие прокуроры — генерал-прокурором.

Институциональные предпосылки для учреждения особого института надзора в России проявились в середине XVIII в., т. е. на достаточно высоком уровне организации власти и развития государственного аппарата.

Институт надзора был необходим абсолютной монархии, как разновидности авторитарного режима для поддержания работоспособности сложного механизма государственного управления при отсутствии гражданского контроля. Надзорная функция должна была искоренить, или, по крайней мере, ограничить, злоупотребления и коррупцию. При отсутствии баланса ветвей власти, потребность в централизованно исполняемой эффективной надзорной функции постоянно росла.

До 1802 г. прокуратура была институтом высшего общего надзора за государственным аппаратом, но с переходом к министерской системе ситуация изменилась. Объединение должностей генерал-прокурора и министра юстиции, при несколько противоречивом сохранении прокуратуры как института высшего надзора, существенно сузила ее компетенцию и, фактически из этого надзора вывело.

Несмотря на то, что министр юстиции был одновременно и генерал-прокурором, министерство юстиции нельзя считать генеральной прокуратурой Российской империи, так как обер-прокуроры Сената, подчиняясь министру юстиции, не входили в общую систему с губернской прокуратурой, которая в порядке общего надзора представляла единую организацию, но не имела единой регламентации, так как положения о губернских прокурорах, стряпчих и уездных стряпчих разрозненно содержались в разных томах Свода учреждений губернских.

Как генерал-прокурор, так и обер-прокуроры не получили прав надзора за министерствами и министрами, а также их территориальными органами. В исследуемый период прокуратура трансформируется из «ока государева» в центральный правоохранительный орган, не оформленный в государственно-правовой институт и не имеющий отдельного правового регулирования. Вхождение прокуратуры в систему исполнительной власти существенно сузило пределы ее власти. Ранее, состоя при Сенате, прокуратура надзирала за правительством. Министр юстиции, будучи членом правительства, не мог надзирать за его деятельностью.

Развитие российской прокуратуры в XVIII — первой половине XIX в. показало, что обеспечить законность административными средствами или реформированием бюрократического аппарата не получалось. Лишь демократизация судебной системы, государственного управления, привлечение институтов гражданского общества были способны обеспечить эффективность правоохранительной функции.

Литература:

1. Кучинская Е. В. История возникновения, становления и развития российской прокуратуры// Вестник Самарской гуманитарной академии. Серия: Право. 2014. № 2 (16)
2. ПСЗ. Т. IX. N 6475.
3. Казанцев С. М. Прокуратура Российской империи: Историко-правовое исследование: автореф. дисс… д-ра юрид. наук. 12.00.01. СПб., 2003.
4. История Прокуратуры России. историко-правовой анализ/Звягинцев А. Г., Эриашвили Н. Д., Григорьев В. Н., Казаков В. В., Галузо В. Н., Коршунов Н. М. Учебное пособие.М.,2012.
5. Цит. по: Алексеев А.С Русское государственное право. С. 402. Соловьев С. М. Указ. соч. Книга XIII.
6. Пономаренко С. В. Основные этапы истории развития российской прокуратуры (Исторический аспект): дисс… канд. ист. наук. 07.00.02. М., 2008.
7. Степанов В. Б. Генерал губернатор Беклешов — всех умней и всех несчастней// VIP. 2003. № 4.
8. Клочков M. B. Генерал-прокуроры при Павле I// Журнал Министерства юстиции. 1912. Кн. 4.
9. Казанцев С. М. Прокуратура Российской империи: Историко-правовое исследование: автореф. дисс… д-ра юрид. наук. 12.00.01. СПб., 2003.
10. Павлов В. С. Новая функция царской прокуратуры// Судебная система и гражданское общество России К 150-летию Судебной реформы: Материалы международной науч.-практ. конф. 2015.
11. ПСЗРИ — I. Т. XXVII. СПб., 1830.№ 20553.
12. Муравьев Н. В. Прокурорский надзор
13. Павлов В. С. Общенадзорная функция российской прокуратуры в период самодержавия (1722–1917)// Символ науки. 2015. Т. 1. № 3–1 (3).
14. Пономаренко С. В. Основные этапы истории развития российской прокуратуры (Исторический аспект): дисс… канд. ист. наук. 07.00.02. М., 2008.
15. Джаншиев Г. Основы судебной реформы (к 25-летию нового суда). Историко-юридические этюды. М., 1891.
16. Цит. по: Джаншиев Г. А. Судебная реформа// Эпоха великих реформ. По изданию 1900 г. М., 1998.