К вопросу о применении силы в международном праве

Проблема применения силы всегда была и остается одной из самых сложных и дискуссионных в международном праве. С одной стороны, очевидно, что сила использовалась и продолжает использоваться для решения самых разных задач, с другой стороны, вся система Организации Объединенных Наций нацелена на то, чтобы процент применения силы был как можно меньше. Применение силы как через миротворчество под эгидой ООН, так и через гуманитарную интервенцию, через вооруженные конфликты, через гражданские войны сегодня приобретает особо острое звучание. Проблемы возможности, а главное, границ применения силы издавна остро стоят в международном праве. Безусловно, Организация Объединенных Наций, являясь фундаментом современного международного права, не может быть в стороне от этих проблем и должна наиболее четко отражать позицию современного международного сообщества по вопросу рамок применения силы. Однозначно можно сказать, что сила регулярно используется в современных международных отношениях в тех или иных формах, что делает неосуществимой возможность полного запрета на ее применение. Наиболее часто основаниями и предлогами для применения силы можно считать обязательства по договору, защиту собственных граждан за рубежом, гуманитарную катастрофу.

Именно поэтому задача ООН, на наш взгляд, состоит в том, чтобы максимально привести в соответствие реальное применение силы и правовую базу данного применения: «… как свидетельствует горький опыт Организации Объединенных Наций, никакое количество хороших намерений не станет заменой реальной возможности направлять дееспособные силы, в частности, для того, чтобы обеспечить успех комплексной миротворческой операции. Но одной лишь силой нельзя обеспечить мир, сила может только подготовить пространство, в котором можно построить мир» [2].

Наибольшие дискуссии в данном ракурсе вызывает проблема правомерного применения силы, так как «применение вооруженных сил ООН или группой государств или отдельными государствами вне рамок ООН — все это, так или иначе, применение вооруженной силы одними государствами против других государств» [4].

Ситуацию осложняет наличие самых противоречивых мнений по указанной проблеме: «Многие эксперты убеждены, что раннее и решительное военное вмешательство может стать эффективным сдерживающим средством для дальнейших убийств. Другие полагают, что максимум того, что может дать гуманитарная интервенция — это приостановка кровопролития, которого может быть достаточно для начала мирных переговоров и для оказания различных форм помощи. То есть она позволяет выиграть время, однако не решает проблем, лежащих в основе конфликтов» [5]. Можно констатировать, что в доктрине международного права нет единства относительно правомерности применения силы.

Способствование миру — это процесс урегулирования разногласий и разрешения проблем, которые ведут к конфликту, главным образом путем дипломатии, посреднической деятельности, переговоров или других форм мирного урегулирования». Вообще сегодня зачастую используют деление миротворческой концепции на две части, более обширные, — во-первых, миротворчество без использования военной силы, к которому в классической доктрине относятся превентивная дипломатия, миростроительство и средства мирного разрешения споров, а во-вторых, миротворчество, связанное с использованием военной силы, к которому относятся поддержание и принуждение к миру. Под поддержанием мира понимаются «меры и действия с использованием вооруженных сил или военных наблюдателей, принимаемые Советом Безопасности ООН для поддержания или восстановления международного мира и безопасности.

В настоящее время многие государства, например, США и союзники по НАТО не соблюдают важные положения Устава ООН о необходимости решения международных споров мирным путем, о применении государственной силы лишь в ответ на вооруженное нападение или по решению Совета Безопасности ООН, о развитии международных отношений на основе равноправия народов и суверенного равенства всех членов ООН, о главной ответственности СБ ООН за поддержание международного мира и безопасности и др.

Курс США и НАТО на игнорирование ключевых норм международного права, подрывавший авторитет ООН и ее СБ, агрессивные войны, начатые во исполнение своих доктрин — война НАТО против Югославии в 1999 г. под «гуманитарным» предлогом, война США против Ирака в 2003 г. вообще под выдуманным предлогом о «наличии» там готового к применению оружия массового уничтожения, — привели к катастрофическим последствиям для населения Югославии и Ирака, вызвали кризис в отношениях между Европой и США и подорвали поддержку концепции «гуманитарной интервенции» даже на Западе, особенно в Европе и Канаде, в том числе среди юристов-международников этих стран. Министр иностранных дел России С. В. Лавров отмечал, что сам термин «гуманитарная интервенция», противоречащий Уставу ООН, «сейчас уже не используют, потому что он «саморазоблачительный» [3].

Солидаризируясь с указанной точкой зрения, отметим, что в науке международного права существует и иной подход к рассматриваемой проблеме. Так, сторонники гуманитарной интервенции отмечают, что вопросы обеспечения и защиты прав и основных свобод человека не являются исключительно внутренним делом государства. Это вытекает, в частности, из необходимости неукоснительного соблюдения Устава ООН, положений Всеобщей декларации прав человека 1948 г., Хельсинского Заключительного акта 1975 г. и многих других документов, обязывающих государства гарантировать права человека. Поскольку данные вопросы не относятся к исключительно внутренней компетенции, то гуманитарная интервенция со стороны другого государства или группы государств является способом решения дела, которое входит в их компетенцию.

Концепция универсальности прав человека дополняется концепцией ограниченного государственного суверенитета, суть которой заключается в том, что на государстве в силу суверенитета лежит ответственность по защите и обеспечению прав и основных свобод человека и гражданина. Если государство не выполняет эту обязанность, международное сообщество вправе вмешаться. В свою очередь, такой подход обуславливает приоритет принципа уважения прав человека и основных свобод перед принципами уважения суверенитета государства и невмешательства во внутренние дела. Отчасти, это может быть оправдано тем, что государства способны злоупотреблять правом суверенитета, прикрывая, таким образом, массовые и грубые нарушения прав человека. В таком случае применение силы в целях спасения людей не может считаться применением силы против государства, его политической независимости и территориальной целостности, поскольку независимость государства — это свобода выбирать путь политического, экономического, социального и культурного развития, но массовое нарушение прав человека не может быть правомерным выбором государства; «речь не идет о посягательстве на принцип государственного суверенитета, поскольку права человека и его жизнь в первую очередь находятся под защитой международного права». Более того, гуманитарная интервенция не преследует цели посягательства на территориальную целостность и политическую независимость государств, т. е. на незаконные цели применения силы согласно Уставу ООН, а значит, гуманитарная интервенция соответствует целям ООН. Соблюдение прав человека является одной из основных обязанностей государственной власти, в случае ее невыполнения государство само нарушает свой суверенитет, соответственно, гуманитарная интервенция не может нарушить суверенитет, а способна только его восстановить [6].

Важным аспектом является право государств на самооборону. До недавнего времени существовали две точки зрения на содержание указанного права: буквальное толкование ст. 51 Устава ООН, в соответствии с которой исключается любая самооборона, если она осуществляется не в ответ на вооруженное нападение, и расширительная интерпретация, допускающая самооборону перед лицом нависшей над государством угрозы вооруженного нападения.

Конфликты последнего поколения все чаще имеют внутригосударственный характер, что ограничивает возможность вмешательства ООН в силу государственного суверенитета. Однако, глава VII Устава допускает вмешательство в случае «угрозы миру, нарушения мира или акта агрессии». Следовательно, сторонники вмешательства считают, что понятие «гуманитарной катастрофы» можно приравнять к «угрозе миру, нарушению мира или акта агрессии». Сторонники данной концепции ссылаются также на Преамбулу и ст. 1, 55 и 56 Устава ООН, в которых оговаривается возможность «предпринимать совместные и самостоятельные действия» для «всеобщего уважения и соблюдения прав человека». Фактически такая теория имеет право на существование, так как термин «операции по поддержанию мира», так же как и термин «вмешательство по гуманитарным причинам», в Уставе отсутствует. Однако, это не мешает на протяжении нескольких десятилетий применять ОПМ на основании расширительного толкования положений Устава ООН.

А. Л. Адамишин полагает, что «ряд исходных положений Устава ООН уже не отвечают новым условиям. Устав ООН регулирует главным образом межгосударственные отношения, включая конфликты между странами. Устав ООН мало в чем может помочь, когда речь идет о конфликтах внутри государства, межэтнических, межнациональных столкновениях» [1].

Пункт 4 ст. 2 Устава ООН закрепляет универсальный императивный принцип неприменения силы и угрозы силой. По мнению Ю. Н. Малеева, такого принципа никогда не было, не существует, и главное, быть не может в природе человеческого общества. Наоборот: сила, и только сила, структурирует человеческое общество — иное дело, что она должна применяться адекватно и пропорционально [4].

Таким образом, можно констатировать, что проблема применения силы в современном международном праве не решена окончательно, и, несмотря на формальное признание ООН как единственной международной структуры, имеющей право на легитимное применение силы, силовые методы часто применяются различными государствами для решения конфликтов и реализации собственных национальных интересов.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, неуклонное возрастание количества ситуаций нерегламентного применения вооруженной силы в межгосударственных и внутригосударственных отношениях, а также произвольного толкования норм международного права, ведет к мысли о формировании новой отрасли международного права — международного чрезвычайного права.

Международное чрезвычайное право, по нашему мнению, должно базироваться на следующих принципах: принцип обязанности сотрудничать в предотвращении глобальных угроз и вызовов; принцип субсидиарности институтов обеспечивающих противодействие глобальным угрозам и вызовам; принцип своевременного реагирования.

В обозримом будущем должен быть реформирован СБ ООН с Вооруженными Силами ООН, во главе которых будет Военно-штабный комитет. Необходимо сформировать и утвердить список региональных организаций, которые бы могли с санкции СБ ООН принимать участие в различных стадиях определения, локализации, ликвидации рисков, вызовов и угроз.

Полагаем, что целесообразно разработать международные стандарты чрезвычайного «законодательства». Тогда, может быть, прекратятся споры о жизнеспособности принципа неприменения силы и угрозы силой. А будет принцип рационального и адекватного применения силы в целях борьбы с глобальными рисками, угрозами и вызовами.

Литература:

1.         Адамишин А. На пути к мировому правительству // Россия в глобальной политике. 2002. № 1. Ноябрь-декабрь.

2.         Доклад группы по операциям ООН в пользу мира. А/55/305-S/2000/809.

3.         Интервью Министра иностранных дел России С. В. Лаврова журналу «Международная жизнь» 13 сентября 2012 г. [Электронный ресурс] // URL: http://www.lawinrussia.ru/node/167875

4.         Малеев Ю. Н. Организация Объединенных Наций и применение вооруженной силы государствами // 60 лет ООН. 50 лет Российской ассоциации содействия ООН. М.: Изд-во РУДН, 2006. — С. 65–107.

5.         Модин Н. В. «Гуманитарная интервенция» как метод регулирования международных конфликтов // Власть. 2007. — № 3. — С. 94–97.

6.         Синякин И. И. Правомерность гуманитарной интервенции: современные международно-правовые аспекты / И. И. Синякин // Евразийский юридический журнал. — 2012. — № 10(53). — С. 50–58.