Модель производства в суде присяжных по Уставу уголовного судопроизводства России 1864 года

Законодательство о суде присяжных в Российской империи, закрепляющее модель этого производства, в своем развитии прошло четыре этапа:

Первый этап охватывал временной интервал от 20 ноября 1864 года до 9 мая 1878 года. На этом этапе был принят и начал действовать Устав уголовного судопроизводства (далее — УУС), подсудность дел суду присяжных охватывала 410 составов преступлений.

Второй этап длился с 9 мая 1878 года по 7 июля 1889 года. Данный этап начался с принятия закона 9 мая 1878 г., изъявшего из подсудности суда присяжных заседателей преступления против должностных лиц (как реакция на оправдание В.Засулич) и завершился принятием закона от 7 июля 1889 года, также сократившего подсудность дел суду присяжных. Помимо дел о преступлениях «политического характера» из подсудности суда присяжных были изъяты дела о малозначительных преступлениях: мелких кражах со взломом, о нарушениях паспортного устава и др., составлявших 10–15 % от всего объема дел, рассматриваемых судом присяжных (эти дела были переданы мировому судье). В итоге, после 1889 года суду присяжных остались подсудны 300 составов преступлений (т. е. 110 составов преступлений были изъяты из подсудности за указанный период).

Поскольку в судебной практике выявился ряд процессуальных недостатков, были приняты некоторые законы, направленные на их устранение и на усовершенствование производства в суде присяжных. Так, присяжным было разрешено требовать от суда изменений в формулировках, поставленных перед ними вопросов. Был введен ценз грамотности для присяжных заседателей, запрещены ночные заседания суда.

Произошло также ограничение права немотивированного отвода сторонами с 6–12-ти до 3-х кандидатов в присяжные (по УУС в редакции 1864 г. защита и обвинение могли отвести по шесть кандидатов в присяжные, но если прокурор не пользовался этим правом, то адвокат мог отвести до двенадцати человек).

Третий этап развития законодательства о суде присяжных в Российской империи охватывал временной отрезок с 7 июля 1889 г. по 4 марта 1917 г.

Законом от 3 июня 1894 года были упрощены процедуры принятия заседателями присяги, а также разъяснения им судом их прав, обязанностей и ответственности. Законом 2 марта 1910 года присяжные заседатели получили право знать, какое наказание или другие последствия их решения грозят подсудимому. В циркуляре министерства юстиции от 26 ноября 1903 г. за № 53021 председателям окружных судов было дано разъяснение, что присяжные заседатели, хотя это и не соответствует прямому смыслу закона, могут обращаться через суд к императору после вынесения приговора, но до его обращения к исполнению, с просьбой о помиловании осужденного.

Четвертый этап развития законодательства о российской модели производства в суде присяжных длился с 4 марта 1917 г. по 5 декабря 1917 г.

После прихода к власти Временного правительства развитие суда присяжных пошло по пути демократизации. В это время значительно была расширена компетенция суда присяжных. Так, 4 марта 1917 года указом Временного правительства упразднялись установленные в законе особые суды, а именно: Верховный уголовный суд и особые присутствия Сената, судебных палат и окружных судов с участием сословных представителей.

В ведение присяжных заседателей были возвращены все категории дел, изъятые у них в период кризиса 1878–1889 гг.: против порядка управления, должностные преступления, против общественного благоустройства и благочиния и др. Более того, заседатели получили возможность разбирать государственные преступления, которые никогда в истории России не были им подсудны. Таким образом, подсудность суда присяжных в 1917 г. была наиболее широкой за все время существования суда присяжных в России.

Для избрания заседателей был отменен имущественный ценз, а также ряд других ограничений (например, национальных, религиозных и др.). Постановлениями Временного правительства от 6 и 28 мая 1917 года в России был создан военный суд присяжных — чрезвычайно редкое явление в мировой истории. Военный суд присяжных действовал не только в воинских частях в тылу, но и на фронтах Первой мировой войны, при определенных случаях его юрисдикция распространялась на гражданское население.

Модель производства в суде присяжных по Уставу уголовного судопроизводства 1864 г. Российской империи характеризовалась определенными особенностями, проявляющимися на каждом этапе судебного разбирательства: судебного следствия и прений сторон; напутственного слова председательствующего судьи; системы вопросов, которые ставились перед присяжными; вынесения вердикта присяжными заседателями.

Важнейшей особенностью судебного следствия в суде присяжных по УУС 1864 г. являлось оригинальное решение проблемы исследования с участием присяжных заседателей сведений, характеризующих личность подсудимого. Российский Устав уголовного судопроизводства в решении этой проблемы придерживался подхода континентальной модели присяжного судопроизводства. Так, составители УУС 1864 г. в тематическом комментарии к нему писали: «Судом всегда судится не отдельный поступок подсудимого, но вся его личность, насколько она проявилась в… противозаконном поступке» [9, с.134].

Все обстоятельства, освещающие репутацию подсудимого, имели безусловное отношение к делу. Особое значение для собирания данных о таких обстоятельствах имело следственное действие — «дознание через окольных людей», которое, по словам Д. Г. Тальберга, являлось «осколком повального обыска» [6, с. 187]. В соответствии с Главой 8-ой Устава такое дознание производилось по желанию следователя или обвиняемого, если тот будет доказывать свою хорошую репутацию ссылками на местных жителей. Следователем составлялся список «домохозяев и старших в семействе лиц», живших в одном околотке с обвиняемым, стороны отводили неугодных им лиц, а из оставшихся выбирали 12 человек, которых под присягой допрашивали «о занятиях, связях, образе жизни подсудимого, о его репутации вообще, безотносительно к совершенному преступлению» [6, с. 189].

Следует отметить, что известные российские юристы прошлого критиковали столь широкое исследование данных о личности подсудимого перед присяжными. K. K. Арсеньев, отрицая целесообразность такого подхода, писал: «Справедливо ли усложнять положение подсудимого без того уже сложное, бросая ему в лицо всю грязь, которую только можно отыскать в его прошлом?» [1, с. 74–75]. B. K. Случевский, соглашаясь с ним, утверждал, что «свойства характера подсудимого подлежат исследованию лишь настолько, насколько они проявились в совершённом преступлении» [3, с.404]. B. Д. Спасович предлагал ограничить исследования данных о личности только теми данными, которые «защита решится раскрыть и анатомировать» [4, с.45].

Итак, российская модель суда присяжных по УУС 1864 г. допускала установление и исследование обстоятельств, характеризующих личность подсудимого, значительно уменьшая степень предубеждения, возникающего у присяжных, предоставлением защитнику равной возможности изложения перед присяжными положительных сведений о подсудимом.

Российская модель производства в суде присяжных, так же, как и континентальная, восприняла доктрину «соединенного процесса» и допускала совместное рассмотрение уголовного дела и связанного с ним гражданского иска.

Вместе с тем в отличие от континентальной модели обстоятельства гражданского иска составляли предмет второй части судебного следствия. Согласно ст. 743 УУС «в делах, рассматриваемых с участием присяжных… гражданский истец объяснения свои о причиненных ему убытках и доказательства, на которых основано требование его о вознаграждении, представляет по постановлении присяжными решения». Представляется, что это наиболее удачное решение проблемы доказывания гражданского иска в суде присяжных. Данная особенность предмета судебного следствия полностью соответствовала разделению компетенции коллегии присяжных и профессионального судьи, а с другой стороны, не лишало гражданского истца возможности защищать свои права в уголовном процессе.

Существенной особенностью судебного следствия по УУС 1864 г. являлась возможности изменения его пределов в зависимости от позиции сторон: признание подсудимым вины влекло сокращение судебного следствия.

Вместе с тем в отличие от англо-американской модели отказ обвинителя от обвинения не влек изменения пределов судебного следствия, что связано с особенностями реализации принципа состязательности.

Данное свойство наиболее отчетливо подчеркивает принадлежность российской модели производства в суде присяжных по УУС 1864 г. к так называемому смешанному (комбинированному) типу, сочетающему признаки как англо-американской, так и континентальной моделей. Российская модель представляла собой попытку гармонизировать и сочетать в суде присяжных состязательные и розыскные начала, избежав тем самым возникновения проблемных ситуаций, возникающих при абсолютизации одного из этих начал.

Этот подход отражался, в первую очередь, в структуре судебного следствия.

Так же, как и во Франции, оно начиналось с оглашения секретарем суда обвинительного акта, после чего председательствующим подсудимому задавался вопрос, признает ли он себя виновным. В случае признания им вины председатель и присяжные переходили к его допросу, а в случае непризнания — к исследованию других доказательств.

Порядок исследования доказательств Уставом не регламентировался (за исключением порядка допроса подсудимого и свидетелей) и устанавливался председательствующим по его усмотрению, лишь с учетом мнения сторон.

Порядок допроса свидетелей, установленный в ст. 700 Устава, соответствовал англо-американской модели: сначала допрашивались «свидетели обвинения» (потерпевшие от преступления и лица, указанные обвинителем), а потом — «свидетели защиты» (лица, указанные подсудимым и защитником). В то же время, как и во Франции, председатель мог изменить этот порядок по своему усмотрению, так что говорить о возможности поочередного и равного воздействия сторон на присяжных можно только условно.

Подобная двойственность наблюдалась и в процедуре допроса свидетелей. С одной стороны, так же, как и в Англии, стороны были наделены равными правами производить прямой, перекрестный и «вторичный» допросы, однако Устав не устанавливал никаких различий в правилах производства этих допросов. И. Я. Фойницкий указывал, что в отличие от англо-американской модели «составители Уставов под перекрестным понимают всего лишь вторичный допрос свидетелей одной стороны другою» [7, с. 443]. Эта оценка является верной, поскольку Устав не предусматривал, а судебная практика исключала возможность использования сторонами процессуальных средств, составляющих содержание «классического» перекрестного допроса.

Так, решением по делу Рассудина (1874 г.) Сенат истолковал ст.ст. 721, 722 УУС как лишающие стороны права задавать свидетелям вопросы об их личных качествах и событиях прежней жизни с целью подорвать значение их показаний, т. е. исключил возможность «вопросов о репутации» [9, с.144]. Судебная практика признавала неуместным при допросе свидетеля «подсказывать ему ответ, убеждать или уговаривать его к определенному показанию» (дело Малышева, 1872 г.), что исключало возможность использования сторонами «наводящих вопросов», составляющих вместе с вопросами о репутации основные процессуальные средства перекрестного допроса [9, с.144].

Процедура судебного допроса начиналась с предложения председательствующего свидетелю «рассказать все, что ему известно по делу», и только после этого к допросу допускались стороны (французский вариант). Вместе с тем в отличие от континентальной модели председательствующий мог участвовать в допросе свидетеля только после сторон (ст. 724 УУС) и только для уточнения «предмета показаний» свидетеля.

Согласно ст. 630 УУС в представлении и исследовании доказательств стороны находились в равном положении и могли достаточно активно защищать свои интересы перед присяжными. Отдельные же привилегии, предоставленные сторонам Уставом, взаимно компенсировали друг друга или были нейтрализованы Сенатом.

Так, статья 619 Устава предоставила прокурору право давать по всем спорным вопросам предварительное заключение. Сенат разъяснил это положение как обязанность прокурора давать заключения только о процессуальных вопросах, не касающихся существа дела, а если спор касается обстоятельств дела, то обвинитель действует не в качестве лица прокурорского надзора, а в качестве стороны, лишаясь тем самым всех особых прав. Поэтому давать заключения об оглашении документов, о противоречиях в показаниях свидетелей ему было запрещено [8, с.548–549]. А защитнику и подсудимому статья 632 Устава предоставила право последнего слова, как по окончании судебного следствия, так и по исследовании каждого доказательства в процессе.

Наряду со сторонами активное участие в судебном следствии принимал председательствующий, который по своему усмотрению, независимо от позиции сторон был вправе: вызвать прежних экспертов или назначить новую экспертизу (ст. 690, 692 УУС); оглашать протоколы осмотров, освидетельствований (ст. 687 УУС); проводить новые осмотры (ст. 688 УУС); допрашивать свидетелей и подсудимого и т. п. Отказ от «чистой» состязательности в данном случае объяснялся тем, что «задача уголовного суда есть открытие в каждом деле безусловной истины… В стремлении к этой цели суд не может руководствоваться исключительно одними лишь желаниями сторон. Поэтому, если стороны не представили всех сведений… для основательного разрешения дела… суд обязан потребовать дополнительных сведений» [7, с.445].

Вместе с тем председательствующий судья не обладал такой неограниченной властью, как президент французского суда, что позволяет говорить о большей реализации состязательных начал в судебном следствии российской модели.

Однако судью трудно было назвать «пассивным арбитром», поскольку в силу «публичного начала» отказ прокурора от обвинения, так же, как и во Франции, не имел обязательной силы для суда, который даже после этого был «обязан дать делу законный ход, то есть поставить вопросы о виновности подсудимого и разрешить их в законном порядке» [8, с.178].

Оценивая процедуру судебного следствия в российском суде присяжных, можно сделать вывод, что соответствовала требованию познавательной доступности для присяжных заседателей.

Существенной гарантией правильного уяснения присяжными процессуальных положений судебного следствия, а также исследуемых доказательств служила ст. 637 УУС, согласно которой «присяжные заседатели могут во всяком положении дела просить председателя суда разъяснить им содержание прочитанных на суде документов, признаки, коими определяется в законе преступление… и вообще все для них непонятное».

Процедура российского судебного следствия в достаточной степени обеспечивала уяснение присяжными исследуемых обстоятельств дела. В какой-то степени этому способствовали (так же, как и в континентальной модели) отказ от «чистой» состязательности и возложение на суд задачи поиска истины. Так, «свободный рассказ» свидетеля перед допросом его сторонами, конечно, представлял собой отступление от состязательных начал, но в решении по делу Васильева Сенат указал, что введение «свободного рассказа» свидетеля перед допросом его сторонами вызвано желанием обеспечить «ясное уразумение» его показаний присяжными и не допустить введения их в заблуждение ответами свидетеля на вопросы, которые могут пробрести «сомнительную сбивчивость» [8, с.216].

Вместе с тем достаточно состязательный порядок судебного следствия позволял присяжным рассмотреть факты дела с разных позиций, устранить противоречия между доказательствами.

Так же, как и в рассмотренных выше моделях, российские присяжные могли задавать допрашиваемому свидетелю вопросы, если «ответами на вопросы сторон предмет показания не вполне объяснен» (ст. 724 УУС).

Помимо этого присяжные имели «равное с судьями право» на осмотр следов преступления, вещественных доказательств (ст. 672 УУС), право просить огласить протоколы осмотров, освидетельствований, обысков, выемок (ст. 687 УУС), просить назначить новое освидетельствование или испытание через сведущих людей (экспертизу) (ст. 692 УУС), допрашивать экспертов (ст. 695 УУС).

Широкие права на участие в исследовании доказательств, часть из которых (участие в допросах) осуществлялась через председательствующего, объективно содействовали большей доступности доказательственного материала для присяжных.

Поскольку Устав в ст. 681 устанавливал на случай признания подсудимым своей вины возможность сокращенного судебного следствия, присяжные могли испытывать затруднения в вынесении вердикта вследствие малого количества исследованных доказательств. Этот недостаток блестяще устранила ст. 682 Устава, которая дала право присяжным потребовать исследования любых доказательств в случае признания подсудимым своей вины.

В случае возникновения затруднений с уяснением обстоятельств дела в совещательной комнате присяжные могли потребовать от председателя объяснений или исследования каких-либо обстоятельств дела (ст. 805 УУС), но письменные материалы в совещательную комнату не передавались.

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что Устав уголовного судопроизводства и судебная практика достаточно обеспечивали познавательную доступность судебного следствия для присяжных, в полной мере учитывая сущностные признаки этой формы судопроизводства.

Подобно континентальной модели судебного следствия, УУСП не устанавливает каких-либо особых процедур исследования отдельных доказательств дела в первой части этого этапа судебного разбирательства.

Все правовые вопросы, возникавшие в ходе судебного следствия, но не входившие в компетенцию присяжных, решались без удаления присяжных из зала судебного заседания. Руководствуясь ст. 673 УУСП, судьи, при наличии соответствующей просьбы присяжных, разъясняли им существо исследуемых правовых вопросов.

Устав Уголовного Судопроизводства 1864 г. содержал главу девятую «О порядке постановления и объявления приговоров». Эта глава довольно подробно регламентировала процедуру постановки вопросов и закрепляла виды вопросов, которые могут быть или должны быть поставлены перед коллегией присяжных заседателей.

В соответствии со ст. 751 УУС основанием вопросов по существу дела должны были служить не только выводы обвинительного акта, но также судебное следствие и заключительные прения, в чем они развивали, дополняли или изменяли эти выводы. Обстоятельства же и соображения, изложенные только в заключительных прениях и не подкрепленные никакими доводами, почерпнутыми из судебного следствия, не могли рассматриваться в качестве обоснования требования стороны о постановке вопроса, не согласного с обвинительным актом.

Обвинительный акт признавался главным основанием для вопросов не только из-за состязательного характера процесса, но и потому, что обвинительный акт был рассмотрен и утвержден высшей судебной инстанцией — камерой предания суду. Он служил основой и в случаях отказа прокурора от обвинения или признания подсудимым своей вины.

Присяжные заседатели должны были ответить на главный вопрос о том, виновен подсудимый или нет в предъявленном ему на предварительном следствии и поддерживаемом государственным обвинителем в заключительных прениях обвинении, а затем им могли предлагаться вопросы условные (альтернативные) и частные (дополнительные).

Основной вопрос, который должен быть поставлен и разрешен присяжными — вопрос о виновности подсудимого в деянии, по обвинению, в котором он предан суду.

Кроме главного вопроса о виновности подсудимого присяжным заседателям могли быть поставлены дополнительные или частные вопросы, которые позволяли установить отягчающим или смягчающим вину обстоятельствам, степень приведения «злого умысла» в исполнение, о степени участия в преступлении других лиц, проходящих по делу.

УУС не требовал в обязательном порядке ставить об обстоятельствах, уменьшающих или увеличивающих вину подсудимого, отдельные вопросы; ст. 755 только запрещала суду самостоятельно разрешать вопросы о существовании таких обстоятельств. Поэтому включение их в главный вопрос о событии преступления и виновности подсудимого не являлось поводом к отмене приговора, тем более что присяжные заседатели, в случае не признания ими какого-либо из обстоятельств, включенных в вопрос, могли оговорить это в своем ответе в соответствии со ст. 812 УУС.

Вручая вопросный лист старшине присяжных, председательствующий был обязан произнести напутственную речь для присяжных. Эта речь являлась важным элементом судебного процесса с участием присяжных заседателей. Содержание напутственной речи председателя предусмотрено статьями 801–804 Устава уголовного судопроизводства.

И. Я. Фойницкий выделял в напутственном слове председательствующего фактическую и юридическую части [7, с.462].

Фактическая часть напутственного слова представляла собой изложение существенных обстоятельств дела. Составители Судебных Уставов придавали этой части напутственного слова председательствующего немалое значение: «В прениях сторон, всегда более или менее односторонних, нередко встречаются и неточное изложение обстоятельств дела, и неправильное определение их законного значения. Речь председателя должна восстановить обстоятельства дела в истинном их виде и значении» [6, с.462].

С фактической стороны председатель должен был исходить из данных, которые добыты судебным следствием и прениями сторон. Вместе с тем никаких иных законодательных ограничений (или, наоборот, требований), связанных с объемом фактической стороны напутственного слова в УУСП не предусматривалось. По этой причине только от председательствующего зависело «произнести речь подробную, охватывающую все проверенные судебным исследованием данные, или же ограничиться некоторыми из них» [7, с.463]. Логическим следствием такого правила стало то, что «вопрос об объеме резюме, полноте или неполноте его, не подлежит кассационной проверке» [7, с.463]. В определении № 89 от 30 января 1870 г. по делу Шумейко Сенат, оставляя без удовлетворения кассационную жалобу осужденного, указал, что «рассмотрению его не может подлежать речь председательствующего, в чем она относится до существа дела» [2, с. 96–99].

Единственное требование, касающееся формы изложения председательствующим фактической стороны напутствия, состояло в запрете обнаруживать собственное мнения о вине или невиновности подсудимого (ст. 802 УУС). Это положение вызывало резкую критику в процессуальной литературе и нередко не соблюдалось на практике.

И. Я. Фойницкий, критикуя это положение закона, подчеркивал, что «… председатель имеет право и обязан руководствоваться своим убеждением и … не в силах отрешиться от него; его мнение будет непременно высказано; запрещение высказывать его прямо может заставить председателя оставлять многое недосказанным или высказывать свои мысли намеками и столь неясно, что у присяжных заседателей может сложиться совершенно превратное их понимание» Поэтому он предлагал устранить этот законодательный запрет и «относиться с большим доверием к присяжным заседателям, которые отнесутся самостоятельно к мнению председателя» [7, с.464].

Судья окружного суда Н. А. Терновский писал: «Положение Председателя напоминает положение историка. Всякое историческое сочинение субъективно, ибо не тот историк, кто нанизывает факты один на другой, а тот, кто умеет показать их внутреннюю связь, которая покоится на личных субъективных выводах. Требовать от историка объективности — значит не понимать сущности человеческого познания». Отсюда автор делал вывод, что «воспрещение выражать свое мнение не есть безусловное. Нужно только, чтобы это мнение не имело характера пристрастия, односторонности, увлечения и страсти» [5, с.194].

Вторая часть напутственного слова председательствующего, называемая «правовая часть резюме» состояла из нескольких разделов. Прежде всего, председательствующий должен разъяснить присяжным «законы, относящиеся к определению свойств рассматриваемого преступления или проступка». К этим законам, помимо уголовного закона, могли быть отнесены любые другие законы, так или иначе, затронутые в уголовном деле (например, нормы гражданского или семейного законодательства).

При этом на председательствующего возлагалась обязанность «восстановить истинный разум закона», неточно истолкованного сторонами.

Разъясняя сущность законов, определяющих свойства рассматриваемого дела, председательствующий должен был указать присяжным на существенные элементы и признаки совершенного обвиняемым преступления, а также на обстоятельства, которые отягчают или смягчают степень его виновности. Однако это должно быть сделано не в порядке непреложных положений, а в порядке советов, в смысле предостережения от увлечения в сторону обвинения или оправдания подсудимого (ст. 803 УУС).

Некоторое время после введения Судебных Уставов судебная практика исходила из того, что председательствующий судья не вправе в напутственном слове сообщать присяжным о возможном наказании, грозящем подсудимому, в случае, если он будет признан присяжными виновным. Такая позиция была основана на том, что «присяжные, считая наказание чересчур строгим, из желания смягчить участь подсудимого, будут выносить решения, расходящиеся с результатами судебного исследования» [7, с.464].

Однако, в конечном итоге, от этой подхода отказались, поскольку практика выявила закономерный феномен: не получив от председательствующего доступ к информации, значимой для понимания того деяния, в котором обвиняется подсудимый, присяжные черпали эти сведения из иных источников, нередко из «оговорок» сторон, содержащих искаженные сведения.

Оправдывая такое изменение судебной практики, И. Я. Фойницкий подчеркивал, что утаивание от присяжных информации, значимой для вынесения ими вердикта, подрывает авторитет этой формы участия народа в отправлении правосудия, лишает присяжных права «изменять законы», противоречащие «правовым воззрениям народа» [7, с.464].

К «правовой части» напутственного слова председательствующего относились также разъяснения присяжным «общих юридических оснований, служащих к суждению о силе доказательств, приведенных в пользу и против подсудимого». Закон требовал от председательствующего разъяснять эти «основания» не в виде «непреложных положений», а в виде советов, предостережения присяжным от всякого увлечения к обвинению или оправданию подсудимого.

Далее, председательствующий разъяснял присяжным заседателям их права и обязанности при вынесении вердикта и порядок совещания.

Особое внимание председательствующие уделяли разъяснению присяжным их права признать подсудимого заслуживающим снисхождения, в случае вынесения обвинительного вердикта. Реализация этого права присяжными связывалась в напутственных словах того времени с необходимостью оценки «судьями факта» данных о личности подсудимого.

Заканчивалась напутственная речь председательствующего напоминанием присяжным, что они должны определить вину подсудимого по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности всех обстоятельств дела.

Судебная практика рассматривала неправильность или необъективность напутственного слова председательствующего как кассационное основание к отмене приговора. Вместе с тем, обязательным условием установления этих нарушений со стороны председательствующего было заявление сторонами возражений на напутствие и занесение этих возражений в протокол судебного заседания.

В решении № 38 за 1870 г. Сенат, оценивая довод кассационной жалобы защиты, состоящий в том, что председательствующий в напутственном слове не напомнил присяжным, что они должны определять вину или невиновность подсудимого по своему внутреннему убеждению, отмечал: «Нарушение ст. 804 должно быть удостоверено протоколом… без чего нельзя сделать проверку при рассмотрении дела в кассационном порядке… От подсудимых зависело, если они признавали нужным и в деле их особенно важным, обратить внимание и заявить Суду в свое время о замеченном упущении» [2, с.32–33].

Возражения на напутственное слово заявлялись в отсутствие присяжных, в присутствии присяжных заседателей не допускалось прерывать председательствующего или просить его дополнить (изменить) напутственную речь. Только присяжные заседатели могли просить председательствующего разъяснить им какие-либо аспекты резюме. Таким образом, возражения на напутственное слово заявлялись сторонами не столько для присяжных заседателей, сколько «для протокола» и суда кассационной инстанции.

Российская модель производства в суде присяжных по УУС 1864 года восприняла такой же подход к обязательности вердикта присяжных заседателей, как в англо-американской и континентальной моделях такого производства.

Оправдательный вердикт присяжных был обязателен для суда, который в этом случае постановлял оправдательный приговор.

Обвинительный вердикт в отдельных случаях не влек постановление обвинительного приговора. Если суд приходил к убеждению, что вердикт присяжных не основан на материалах дела и присяжные осудили невиновного, то суд передавал дело на рассмотрение нового суда присяжных, решение которого, во всяком случае, являлось окончательным (ст. 818 УУС) Таким образом, несогласие профессиональной коллегии судей с вердиктом присяжных заседателей могло быть лишь однократным по одному и тому же уголовному делу.

Кроме того, сторона защиты не лишалась оспаривать юридические последствия обвинительного вердикта. Согласно ст. 823 УУС подсудимый и его защитник «не вправе отвергать достоверность действий, признанных присяжными заседателями, но могут только доказывать, что эти действия не запрещены законом или что закон не может иметь применения за давностью, милостивым манифестом или другими причинами…».

На основании изложенного, можно сделать вывод о том, что модель производства в суде присяжных по Уставу уголовного судопроизводства России 1864 г., характеризовалась оригинальным способом закрепления особенностей процедуры и достаточно эффективным подходом к разрешению возникающих проблемных ситуаций. Анализ особенностей этой модели важен для поиска путей оптимизации производства в современном российском суде присяжных.

Литература:

1.         Арсеньев К. К. Предание суду и дальнейший ход уголовного дела до начала судебного следствия. СПб., 1870.

2.         Случевский В. К. Учебник русского уголовного процесса. Судоустройство — судопроизводство. 4-е изд., испр. и доп. СПб., 1913.

3.         Спасович В. Д. За много лет. СПб., 1872.

4.         Терновский Н. А. Юридические основания к суждению о силе доказательств и мысли из речей председательствующего по уголовным делам. Пособие для юристов-практиков и присяжных заседателей. Тула, 1901.

5.         Тальберг Д. Г. Русское уголовное судопроизводство. Т. 2. Киев, 1891.

6.         Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства.Т. 2. СПб.: Наука, 1996. Т. 2.

7.         Чебышев-Дмитриев А. П. Русское уголовное судопроизводство по судебным уставам 20 ноября 1864 года. СПб.: Воен. тип., 1875.

8.         Щегловитов С. Г. Судебные Уставы императора Александра Второго с законодательными мотивами и разъяснениями: Устав уголовного судопроизводства. СПб., 1887.

9.         Решения уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената за 1870 год. Екатеринослав. 1910.