Форма концептуализации истории в проекте Бориса Акунина «Анна Борисова» в романе «VREMENAGODA» | Статья в сборнике международной научной конференции

Отправьте статью сегодня! Журнал выйдет 30 ноября, печатный экземпляр отправим 4 декабря.

Опубликовать статью в журнале

Автор:

Рубрика: 4. Художественная литература

Опубликовано в

III международная научная конференция «Современная филология» (Уфа, июнь 2014)

Дата публикации: 10.06.2014

Статья просмотрена: 163 раза

Библиографическое описание:

Попкова, Е. И. Форма концептуализации истории в проекте Бориса Акунина «Анна Борисова» в романе «VREMENAGODA» / Е. И. Попкова. — Текст : непосредственный // Современная филология : материалы III Междунар. науч. конф. (г. Уфа, июнь 2014 г.). — Т. 0. — Уфа : Лето, 2014. — С. 78-81. — URL: https://moluch.ru/conf/phil/archive/108/5783/ (дата обращения: 16.11.2024).

Одной из форм бытования современной литературы является формат литературных проектов. Одним из авторов, который наиболее широко использует данный формат в своем творчестве, является Григорий Чхартишвили. На сегодняшний день его творчество насчитывает такие литературные проекты как «Борис Акунин», «Авторы» («Анатолий Брусникин» и «Анна Борисова»), «Акунин — Чхартишвили». В основе всех этих проектов лежат разные формы концептуализации истории (за исключением некоторых микропроектов, обыгрывающих жанровые стратегии).

«Проект (от лат. projectus — брошенный вперед) — вошел в гуманитарную сферу на рубеже 1980–1990х годов. Макс Фрай замечает — «…“проектом” сейчас принято называть что угодно: от организации художественной ярмарки, семинара или фестиваля до персональной выставки или даже отдельной работы художника. Впрочем, само понятие «проект» как бы подразумевает не только наличие внятной концепции, но и некоей четкой внутренней логики ее осуществления… <…> Проект — это, если хотите, внутренняя самодисциплина искусства». Еще больше суть дела проясняют размышления Александра Привалова: «Если вдуматься, то что такое “проект”? Это примат замысла над исполнением. Ты придумал некий текст, а верней — некий способ его написания, и уже не так существенно, качественно или же спустя рукава ты исполнишь свою работу, неважно даже, по большому счету, будет ли работа исполнена, текст написан, или — останется чистый проект, формулировка идеи. <…> Однако проект — это ведь не просто брошенная вскользь идея: концептуализация должна быть развернутой, разветвленной, вписанной в культурный контекст».

Суммируя эти наблюдения, прибавим, что, в отличие от замысла, который может возникнуть беспричинно и разворачиваться без какого бы то ни было готового плана, проект всегда предумышлен и способен возникнуть только у вменяемого автора, то есть только у того, кто, приступая к труду, заранее просчитывает сроки и последовательность действий, и их значение, а также объем и характер необходимых затрат и рисков»[3]

Григорий Чхартишвили — в литературных кругах известен как литературный критик, переводчик, эссеист и публицист. Под своим настоящим именем он публикует серьезные исследования. Массовому же читателю он известен под другим именем — Борис Акунин, писатель детективов, перу которого принадлежат три микропроекта: «Приключения Эраста Фандорина» («ПЭФ»), «Приключения магистра» и «Жанры».

В микропроекте «ПЭФ», концептуализация истории включает в себя систему представлений о заговорах и шпионажах. Воссоздавая эпоху конца XIX века, Акунин реконструирует конспиралогические мифы, которые, в свою очередь, отвлекают главного героя от истины и ведут его по ложному пути. Колорит исторической эпохи, описываемой автором, подкрепляется наличием реальных исторических прототипов у некоторых персонажей, а также газетными статьями и письмами, что создает эффект достоверности истории.

В цикле «Приключения магистра», который описывает жизнь Николаса Фандорина, мы сталкиваемся с криптоисторией: появляются две сюжетные линии, связывающие прошлое и настоящее. Хронология здесь становится не важной, т. к. два временных пласта практически накладываются друг на друга, что подчеркивается проницаемостью временных границ, когда сквозь настоящее проступает облик прошлого. Кроме того, подобная же ситуация проницаемости возникает благодаря сюжетной «тавтологии», параллелизму действий Николаса Фандорина и Тео фон Дорна, а также Дмитрия Карпова. Проницаемость истории необходима для того, чтобы история стала формой постижения национальной жизни.

Основная идея проекта «ПЭФ» — развенчивание конспирологических мифов истории, к которым относятся мифы о революции и мировых заговорах. При этом, учитывая детективную жанровую стратегию, здесь возникает некий культ рационального мышления, который подчиняет всю жизнь главного героя. Логика, рациональность, дедуктивный подход — основные жизненные установки Эраста Фандорина. На протяжении всего цикла герой формирует собственную философию, основа которой строится на деятельном рационализме. Та же самая ситуация рационализации исторического сознания характерна и для Николаса Фандорина.

Совершенно иначе выстраиваются формы концептуализации истории в романе «VREMENAGODA», входящем в микропроект «Анна Борисова». Изначально поставивший себе цель написать что-то отличное от своего привычного писательского амплуа, Чхартишвили имитирует не только женскую модель письма, но и женский тип сознания. Поэтому во «VREMENAGODA» меняется форма концептуализации истории: фандоринский «деятельный рационализм», присущий автору-мужчине заменяется эмоциональной составляющей, являющейся воплощением взгляда на историю героиней-женщиной. На передний план ставятся чувства главной героини, которые и побуждают ее к тем или иным действиям. Александрина не рассматривает те исторические события, участницей которых была с точки зрения их исторической важности, они становятся фоном для ее эмоциональных потрясений. В данном контексте, история перестает быть самодостаточной единицей, в которой события и герои является ее частью, и частная жизнь главного героя подчиняется и выражается сквозь призму исторической эпохи. Теперь частная жизнь главенствует над историей, которая становится фоном, несущим объяснительную и мотивирующую функцию для событий частной жизни.

Так, например, Мадам участвовала в уличном шествии, 5 января 1918 года. Результатом этого шествия был расстрел шествующих. Однако для Сашеньки сам по себе факт расстрела не играет существенной роли. Для нее важно только то, что на этом шествии она встречает красивого мальчика Давида. Более того, с той самой встречи вся ее жизнь отныне узелком завяжется на нем.

Оказавшись в Харбине, мы встречаем Сандру уже взрослой девушкой. Харбин представляется нам как «приснившийся город», альтернативное отражение того, какой могла быть Российская Империя, не случись революции. Сандра — обычная студентка, интересуется политикой, заражается Азиатской Идеей, потом увлекается идеей противостояния Востока и Запада, поддерживая идею завоевания Китая японцами, а затем вновь встречает Давида, и все харбинские события создают фон для развития дальнейшей любовной линии. Живя с Давидом и дочерью в Париже, они сталкиваются с последствиями Второй Мировой Войны, и, конкретно, с оккупацией Парижа и холокостом. И снова сталкиваемся с тем, что историческое событие создает плацдарм для переживаний героини, сначала переживания за жизнь супруга, затем узнав подробности о его смерти, она посвящает себя мести.

Таким образом, мы видим, что все происходящее с Сандрой связано с развитием любовной линии с Давидом. Именно чувства формируют ее характер, и эти чувства единственная и главная мотивация ее поступкам.

Меняется характер не только взаимоотношения макро- и микроистории, но и специфика самого восприятия истории. Исторический фон воспроизводится ретроспективно, посредством воспоминаний Мадам, находящийся много лет в псевдокоме. Знакомимся мы с главной героиней как с Мадам Александриной, основательницей пансиона для стариков «VREMENAGODA». По представлению большинства — она живой труп, в котором давно не функционирует мозг, но отказывается остановиться сердце. На деле все оказывается не совсем так: ее сознание полностью сохранено, однако, не имея возможности пошевелиться, досуг героини состоит из того, что она при помощи ресниц контактирует с аутистом, которого называет Пятницей, но который не может никому рассказать, что она жива. Поэтому самое дорогое и важное занятие Мадам — это вспоминания о своем прошлом.

Здесь обнаруживает себя особый механизм памяти, она не просто вспоминает, погружается в воспоминание полностью — может чувствовать, слышать, обонять, заново переживать момент. Возникает не просто рефлексия, но и соучастие сегодняшней главной героини в собственном прошлом.

Таким образом, меняется не только механизм подачи истории, но и меняется механизм восприятия истории. Если мужской взгляд на историю обусловлен переосмыслением и переоценкой, а женский формируется погружением в нее. Мадам объясняет это тем, что потеря возможности двигаться, осязать и видеть восполняется обострением оставшихся органов чувств: обоняния, слуха, биорецепционной способности (которую Иван Иваныч называл «внутренний обослух») и гипермнезию (т. е. обострение процессов памяти). «Полагаю, что у человека зрячего обослух вообще развиться не может. Это некий рудиментарный орган чувств, который у здоровых остается невостребованным или вообще отсутствует. Для развития обослуха требуется комбинация специфических обстоятельств: отключение других органов чувств, прежде всего зрения, и высокая интенсивность биоэнергетического поля, как у меня. Последнее, кстати говоря, встречается не столь уж редко». [1, с.71]

Вызывая в памяти какое-то событие и «погружаясь» в него, героиня не заменяет свое нынешнее сознание более юной своей версией. Она созерцает себя, она анализирует свои поступки с позиции более опытного человека: «Я одновременно нахожусь здесь, в палате, и там, в прошлом. Всё, что я видела и ощущала в тот момент, вплоть до сердечного трепета, мимолетных запахов, скользящих теней или приглушенных звуков, воскресает во мне. <…> Мысли при этом во мне могут возникать теперешние (ведь я знаю, что случилось дальше), но эмоции — те, давние, испытанные в миг первого прочтения. Что-либо изменить в судьбе главной героини и других персонажей я не властна. Это действительно похоже на перечитывание старого романа. <…> Точно так же, в черный день своей жизни, я всё бегу за угол, на лязг трамвая, и ни за что не остановлюсь, даже не оглянусь назад. Что случилось, то случилось, изменить ничего нельзя». [1, с.83]

Именно возможность такого наблюдения за собой «со стороны» усиливает характер рефлексии, возникающем в этом произведении. Не раз Мадам, с позиции прожитой жизни и знания своего будущего/прошлого, укоряет свое молодое воплощение за то, что недослушала, не тем интересовалась, не то обращала внимания, не правильно расставляла приоритеты. Она пеняет и досадует на многие вещи, т. к. будучи созерцателем, а не участником, она обращает внимание на мелочи, которые могли бы существенно изменить ход ее последующей жизни. Она оценивает вариативность своего прошлого, в силу специфики своего женского сознания.

Подобное соотнесение позиций прошлого и настоящего позволяет подчеркнуть характер обостренной рефлексии героини — Мадам отслеживает все события, которые происходят с ее прошлым воплощением. Это подчеркивается внутренним разделением героини на нее саму и на Сашеньку — Сандру — Александрину. Каждое из этих прошлых воплощений соответствует определенному периоду жизни Мадам, определенному характеру и манере поведения. Тринадцатилетняя Сашенька — жительница предреволюционного Петербурга, наивная девочка, с только формирующимся характером. Познакомившись с Давидом, она становится его «тенью», т. к. постоянно выслеживает его и, если необходимо, защищает, приносит еды. Прощаясь с ней, Давид замечает: «– Привет. Питер я запомню, как маленький город, где мне постоянно встречалась Сашенька Казначеева. Ты что тут делаешь?» [1, с.86]

Следующий раз Мадам знакомит нас уже с Сандрой, ей двадцать семь, она живет в Харбине. От наивной Сашеньки в ней не осталось ничего, Сандра — дерзкая и уверенная в себе молодая женщина. В Харбин семья Сандры эмигрирует устав от нового политического строя: «Так мы попали в Харбин, одно из самых удивительных мест на свете, город-парадокс, историческое и географическое недоразумение. Будто из тела России кто-то вырезал гигантскими ножницами кусок кустодиевского холста с русскими домами, церквами, двумястами тысяч людей и шутки ради пришил эту яркую заплату на блеклый китайский халат». [1, с. 123]

Харбинский период жизни становится знаковым для Сандры. Она вновь встречает Давида, любовь к которому осталась прежней. Его похищение переворачивают ее жизнь с ног на голову, и в желании спасти его она готова на все. Именно в этот период она знакомится со слепым китайцем Ван Инем, который долго прожил в России и был переименован российскими жителями в Ивана Ивановича, для удобства. Иван Иванович становится для Сандры Учителем, который изменил ее жизнь. Здесь она впервые сталкивается с загадочным «обослухом», который позволяет незрячему Ивану Ивановичу видеть лучше зрячих — «обослышать», как говорил он сам. Она учится дыхательным техникам и управлению циркуляцией крови, что впоследствии сыграет важную роль в ее жизни. Здесь же она узнает он чудесных целительных свойствах корня женьшеня. Однако молодая Сандра вся в заботах и волнениях о жизни Давида, и поэтому ее мало интересуют витиеватые речи Ивана Ивановича. Она постоянно пропускает их мимо ушей, на что все время досадует Мадам со своей позиции наблюдателя, коря Сандру за невнимательность. Иван Иванович называет Сандру «маленькая тигрица», и говорит, что однажды она станет «большой тигрицей», он видит в ней и силу способности. Харбинский период заканчивается смертью Ивана Ивановича и освобождением Давида. Вместе с ним Сандра отправляется в Париж.

Первые годы парижская жизнь была безоблачна, однако затем Париж оказался оккупирован немцами. Покинуть Париж им не удалось из-за матери Александрины, страдающей расстройством памяти. Ситуация осложняется ситуацией холокоста. Однажды Давид пропадает без вести. Спустя три года Александрина выясняет его судьбу и подчиняет свою жизнь желанию отомстить убийце ее мужа. Месть, однако, ей не удается, а от самоубийства спасает необходимость ухаживать за матерью.

С болезнью матери Александрина встречается с детства — сначала это наблюдается у бабушки, затем у ее отца. Страх, что ее постигнет подобная участь, заставляет ее задуматься о том, как этого избежать. Тут-то она и вспоминает уроки Ивана Ивановича и его рассказы о живительной силе настойки из корня яньшеня (мужской корень женьшеня). Она обретает дело жизни — уберечь себя от старческого слабоумия, и никогда не забывать Давида.

«Саша, Сандра, Александрина умерла осенью 45-го — как говорится, после тяжелой продолжительной болезни, длившейся с 19 октября 1942 года. Вместо нее на свет появилась другая женщина, со временем совершенно вытеснившая и заменившая прежнюю. <…> Но самое главное различие вот в чем: первая жила Любовью, вторая — Делом». [1, с.407]

Таким образом, можно сказать, что специфика образа Мадам состоит в двуполюсности сознания: она одновременно эмоционально переживающая Сандра и рационально рефлексирующая Мадам. Специфика же женского варианта концептуализации истории заключается в особом характере взаимодействия «большой» и «малой» истории, в особом характере восприятия этой истории благодаря биорецепционной способности («внутренний обослух») и гипермнезии, благодаря чему возникает постоянное сопоставление Александрины-настоящей и ее прошлых воплощений, которое объясняется разностью исторического и возрастного сознания героини. Обостренная эмоциональность Сандры противопоставляется рационализму Мадам, которая объясняет это так: «Свою жизнь, которая состоялась по ту — нет, по эту — сторону любви, я оцениваю выше, чем предыдущую. Я поднялась на более высокую, надгендерную ступень, которой могут достичь и женщины, и мужчины: я стала просто человеком». [1, с. 408]

Женский взгляд определяет и специфику изображения исторической эпохи. В романе создается образ времени при помощи трех топосов — Петербург/Харбин/Париж. Все они знаковые — пред- и постреволюционный Петербург, русская эмиграция в Харбин, и затем в Париже. При том, что создаются образы этих городов, они создаются именно с женской точкой зрения, т. е. не фиксируется этнографический ракурс: Сандра не описывает окружающую среду и особенности страны, в которой живет, она описывает только то, что имеет для нее значение с эмоциональной точки зрения.

Однако при всем этом концепция истории для Акунина остается по-прежнему важной, но происходит перенос внимания с макроистории на микроисторию через специфику женского взгляда, благодаря чему появляется эмоциональный окрас и присвоение истории, как обязательный процесс.

Литература:

1.     Борисова А. VREMENAGODA: [роман] / Анна Борисова. — М.: Астрель, 2012. — 480 с. — (Борис Акунин: проект «Авторы)

2.     Бреева Т. Н. Концептуализация национального в русском историософском романе ситуации рубежности/ дис. Док. Фил. Наук/ Т. Н. Бреева — Екатеренбург, 2010. — 452 с.

3.     Чупринин С. Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям [Электронный ресурс]//URL: http://magazines.russ.ru/znamia/2004/12/chu13.html (Дата обращения:15.05.2014).

Основные термины (генерируются автоматически): Харбин, Париж, главная героиня, жизнь, главный герой, историческая эпоха, история, проект, прошлое, частная жизнь.