Образ Ярослава Мудрого в летописях и романе П. Загребельного «Чудо»: сравнительный аспект

В статье анализируется специфика отражения образа Ярослава Мудрого в украинских летописях и романе П. Загребельного «Чудо», обращается внимание на роль домысла в воспроизведении характера персонажа, особенности полемики автора с историей.

Ключевые слова:роман, летопись, документальность, домысел, князь, история.

Keywords:novel, Chronicle, Documentary, speculation, Prince story

Постановка проблемы. Исторические летописи как основа произведений П. Загребельного, роль в них художественного домысла, обусловливающие специфику интерпретации писателем исторических фигур, сейчас остаются практически не исследованными, только упомянутыми обзорно в трудах. Этим и обусловлена ​​актуальность нашего исследования.

Анализ актуальных исследований. Художественное осмысление образа Ярослава Мудрого анализировали такие исследователи, как В. Дончик, М. Слабошпицкий, В. Панченко, А. Толочко, В. Фащенко и др.

Цель статьи — сравнить воссоздания образа Ярослава Мудрого в украинских летописях и романе П. Загребельного «Чудо», раскрыть роль художественного домысла.

Изложение основного материала. Для достоверного воссоздания образа князя Ярослава Мудрого П. Загребельный обращался к конкретным историческим источникам, в частности летописям времен Киевской Руси.

Известно, что Ярослав, когда стал Киевским князем, не сразу получил возможность править мирно, потому что после того, как он убил Святополка, его противостояние с родственниками не закончились. В романе «Чудо» подробно описано конфликт Ярослава со своим двоюродным братом — новгородским посадником Коснятином, о чем в «Повести временных лет» упоминаний нет. Однако этот конфликт имеет историческую основу. Как отмечает П. Толочко, упоминания об этой ситуации есть в Софийской первой летописи: «Коснятинъ жє бяшє тъгда Новћгородћ, и разгнєвася на нь Ярославъ, и поточи и Ростову; на третьє жє лћто повєлћ убити в Муромћ, на Оцћ рћцћ» [цит. по п.4, с.106].

Подробнее об этих событиях находим в Новгородской первой летописи, где рассказывается, что на место Коснятина, которого посадили, Ярослав назначил князем своего сына Владимира. Причины гнева князя на новгородского посадника неизвестны. Историки только подают определенные предположения, но факты для их подтверждения не приводят.

П. Загребельный в романе «Чудо» художественно домысливает строки летописи. Он считает, что толчком к конфликту послужило то, что Ярослав назначил новгородским князем на место Коснятина своего новорожденного сына Владимира. Киевский князь жестоко поступил по отношению к своему родственнику, который помог ему стать правителем Руси. И писатель доказывает, что Ярослав не хотел наносить Коснятину такого удара, но должен заботиться прежде всего об интересах, единстве и могуществе государства и прочности единой княжеской власти, которая была необходима для этого. А отдать Новгород непокорным Добриничам — значило потерять его, нарушить целостность государства и вызвать междоусобные войны. «Государство держится устоявшимся строем. Раздавал князь Владимир земли своим сыновьям — раздавай и ты. Чужого не допускай. Сегодня он изрубит твои лодьи, как тогда Коснятин, а завтра вознамерится срубить и твою голову» [1, с.461].

Коснятин был оскорблен, пытался запугать Ярослава, сообщив последнему правду об убийстве его брата Глеба. Ярослав, узнав о своей невольной причастности к гибели брата, которого, как оказалось, убили варяги (охранники Ярослава) по приказу Коснятина, приказал схватить бывшего посадника, посадить в темницу и отправить в Ростовскую землю, чтобы никто не узнал правду о смерти Глеба и причастности к ней Ярослава.

Наконец, Ярослав «сел на киевском престоле, кажется, твердо и навсегда» [1, с.474]. В «Повести временных лет» говорится, что этот период мира и спокойствия на Руси князь использовал для строительства городов, церквей, монастырей, развития Киева, развития образования. Этому отводится определенное место и в романе «Чудо» П. Загребельного, но автор значительно расширяет летописные сведения прежде всего не столько благодаря домыслу фактов и событий, сколько проникновению во внутренний мир Ярослава, мотивации его поступков, показа психологии персонажа, дает возможность посмотреть на фигуру Ярослава совсем по-другому, чем это позволяют исторические источники.

Ярослав Мудрый в романе — личность с богатым внутренним миром, правитель, любит спокойную жизнь, книги и беседы с образованными людьми и священнослужителями, но, чтобы выживать и побеждать, вынужден научиться владеть мечом, убивать, быть жестоким. После долгой борьбы с братьями Ярослав, не любивший насилия с детства, окончательно возненавидел войны. Поэтому время своей власти князь использовал не для завоевания новых земель, походов и сражений, как это делали его отец и дед, а для развития и благоустройства государства, развития образования и культуры. «Голова, накрытая шлемом, отвыкает думать. Возненавидел Ярослав за эти годы походы и сражения, никогда не любил военного ремесла, а теперь и подавно. Боролся, завоевывал себе право на спокойное княжество, на дела большие.».. [1, с.475].

Однако, как отмечает П. Загребельный, не только стремлением просветить народ, повышать уровень его образования и культуры, развивать государство, поднимать его авторитет в мире руководствовался Ярослав. Значительную роль сыграло и честолюбие князя, его желание увековечить свое правление, сохранить память о нем для потомков, «исполнить свою жизнь деяниями можно выше, плотнее исполнить», а также прославить Русь (а вместе с ней и себя) в мире, сделать из Киева второй Царьград» [1, с.476]. Это и побудило Ярослава построить «самый во всех землях храм» –Софийский собор [1, с.486].

Как свидетельствуют летописи, заслуга Ярослава — не только в строительстве Софии, поскольку князь заложил целый город с новыми храмами и монастырями. «... На относительно небольшой территории «города Ярослава»... был возведен величественный архитектурный ансамбль, в состав которого входило четыре храма, каменный дворец, крепостная стена вокруг митрополичьей усадьбы. По своим масштабам строительство Киева времен Ярослава — беспрецедентное в древнерусской истории» [4, с.151].

О намерении князя заложить «город Ярослава» идет речь в романе «Чудо». Однако П. Загребельный, используя художественный домысел, акцентирует внимание не столько на процессе его планирования и строительства, сколько на сомнениях и трудностях, с которыми столкнулся князь. Чем крепче становилась власть Ярослава, чем больше он старался быть справедливым, объединить русичей, поднять авторитет государства, заботясь о развитии образования и культуры, закладывая новые города и храмы, тем больше отдалялся от него народ. Князь, стремившийся стать близким для своих подданных, сплотить их, понимал это и страдал, не зная, как исправить положение. «... Мечтал возглавить весь народ земли Русской, собрать его воедино, сказать ему что-то особенное, услышать и от него, но народ продолжал быть где-то далеко, в лесах и полях, народ стоял в стороне так же безмолвный и настороженный, как и во времена детства Ярослава, народ только и ждал, чтобы заявить о своем праве, о своих требованиях: дай мне мое, у меня к тому право, я живой, я жнец, я ловец, я сапожник, я возьму» [1, с.475].

Народ не интересовали честь и авторитет государства, строительство новых церквей и монастырей, на которые надо платить налоги. Новый Бог требовал повиновения, и церкви, которые строил для народа князь, непонятный язык и книжные премудрости — все это было чуждо русичам и казалось им ненужным, даже враждебным, ведь ломало их старые традиции и веру предков. Поэтому вполне закономерно, что между князем-книжником, который больше ценил знания и считал, что «ничтожно это дело — терять время на обжорства и обпивания, когда человеку, чтобы жить, достаточно хлеба и воды.».., и народом пролегла пропасть отчуждения, недопонимания [1, с.479]. «Страшное это было дело: княжить всей землей. Сколько разбил он врагов, сколько построил городов и церквей, сколько раз открывал житницы княжеские для голодных, учил темных, вершил праведные суды, наказывал задирщиков, но никто этого не замечал, не пели о нем песен, как о князе Владимире, не выходили в него такие пышные пиры, как в отца покойного, должен еще что-то сделать большое и странное, но не знал что, мучился в мыслях, в бессоннице, чувствовал, как стареет не годами, а на днях, еще чувствовал, будто не мудреет, а постепенно дурачится; как стал княжить, так начал бороться с собственной глупостью.».. [1, с.469].

Чтобы преодолеть эту пропасть между властью и народом и стать мудрее, Ярослав читал множество книг, искал ответы на вопросы, мучившие его, в Священном Писании и разговорах со священнослужителями. Наконец, в результате этих поисков и приобретения нового опыта князь нашел ответ. Он пришел к выводу, что отчуждение и непонимание между властью и народом неизбежны, потому что они имеют противоположные интересы, разное мировосприятие и жизненные ценности, но надо, чтобы преуспеть, несмотря на недовольство масс, «делать задуманное» и не отступать перед трудностями, потому «дела князя... должны быть огромные, даже если преступления будут огромные» [1, с.489]. Ярослав «много прочитал... книг, все века и все народы там описаны, везде было много жестокости, но только она приводила народы к расцвету. Всегда, чтобы государство могло расцветать и подняться выше всех, народ должен согласиться на некоторые жертвы и лишения. Сам он на это никогда не пойдет, его надо заставить» [1, с.485].

Такая позиция, доказывает П. Загребельный, добавила Ярославу уверенности, помогла преодолеть сомнения, которые мешали его самореализации, стать сильным, решительным правителем, который приложил максимум усилий для укрепления и объединения государства, повышение ее авторитета в мире.

Но эта позиция, как замечает писатель, домысливая исторические сведения, имела для князя и негативные последствия. Жестокость и безразличие к человеческим судьбам, которых вынужден был научиться князь, чтобы выжить и победить, начали укореняться и в его душе, стали частью его «я». Вынужден постоянно играть роль жестокого и грозного правителя, Ярослав, наконец, с годами становился все более жестоким, привыкал манипулировать людьми, распоряжаться по своему усмотрению их судьбами и ограничивать свободу.

О начале строительства Ярославом Софийского собора кратко упоминается в «Повести временных лет». «Заложил Ярослав город великий, у того города золотые ворота. Заложил и церковь Святой Софии, митрополичью.».. [2, с.104]. П. Загребельный не только домысливает летописные строки, но и стремится уточнить их, о чем свидетельствует очень удачно подобранный эпиграф к произведению, что помогает раскрыть его основную идею, — строки из произведения Б. Брехта «Вопрос читателя — рабочего»: Кто свел семивратные Фивы? / В книгах стоят имена королей. / А разве короли долбили скалы / и таскали камни?... [1, с.6]

П. Загребельный проектирует эти строки на отечественную историю и вступает в романе «Чудо» в полемику с «Повестью временных лет». Идея построения такого архитектурного сооружения могла принадлежать только творчески одаренному, талантливому человеку — мастеру в строительных делах.

В «Повести временных лет» не указано имени создателя и главного строителя Софии. Исправляя историческую несправедливость с помощью художественного домысла, П. Загребельный создает образ строителя Сивоока — художника, талант которого олицетворяет неистребимый творческий потенциал русичей, гармоничное сочетание культурных достижений своего народа с мировыми, благодаря чему именно этот «не исторический» персонаж, по мнению литературоведов (В. Дончика, М.Слабошпицкого), стал крупнейшим художественным достижением писателя в произведении.

«Неисторической» персонаж Сивоок противопоставляется исторической фигуре — Ярославу Мудрому. Они выступают олицетворением двух противоположных позиций (власти и искусства), и от строительства собора ожидают разных результатов: Сивоок — выразиться как художнику, построить церковь, похожую на его землю, подобных которой нет нигде в мире, увековечить в ней искусство своих предков — язычников; Ярослав — построить Софийский собор, идентичный константинопольскому.

Как человек, далекий от творчества, князь не мог осознать того, что хорошо понимал Сивоок: каждое произведение искусства ценное тем, что оно оригинальное, а не копия. Однако непонимание искусства не помешало Ярославу вмешиваться в процесс строительства собора, лишая Сивоока свободы творчества. Вмешательство Ярослава в работу можно воспринимать, как свидетельство упрямства, ограниченности, даже деспотизма князя. Но причины такого поведения становятся понятными благодаря комментариям автора, который объясняет, что князь имел обостренное чувство ответственности за все, что делается в его стране: «... не для меня — для государства все делается, для славы божьей и во веки веков. Ты положишь камень и пойдешь себе еще где-то класть, а церковь будет стоять на этой земле века. И говорить о ней всякое, если мы, прежде чем построить, не подумайте как следует.».. [1, с.518]

Как личность Ярослав во многих случаях понимает Сивоока, даже сочувствует ему, но как правитель чувствует ответственным за строительство собора прежде всего себя, потому что «у князя заботы государственные, а в Сивоока — человеческие» [1, с.523]. «Художники — люди, власть имущие — тоже люди, но в каждого своя жизнь, своя цель и свое предназначение. Может, следует было оставить каждому делать свое и не вмешиваться? Но держится государство на князю, а потому должны подчиняться ему все люди в государстве» [1, с.592].

Наконец, это противостояние между художником и «закованным в железный обруч государственных обязанностей» князем, основывается на художественном домысле, закончилось гибелью Сивоока, к которой опосредованно причастен Ярослав [1, с.482].

П. Загребельный, который с помощью художественного домысла постоянно комментирует в романе поступки князя, их причины, отношение к ним самого Ярослава, воспроизводит малейшие изменения психического состояния персонажа, в этом случае не объясняет, что почувствовал князь, узнав о гибели художника. Определенные выводы можно сделать только из поступков Ярослава. Очевидно, он жалел о Сивооке, возможно, даже чувствовал себя виноватым, поскольку наказал убийцу художника — своего верного прислужника Сытника велел заточить. Но разгневанный, что художник помог Ярославе убежать, князь решился на подлый поступок, показав свою неблагодарность по отношению к Сивооку, — приказал летописцу переписать рассказ о строительстве Софии, «изъять... пергамент, где значится о Сивооке» и записать все в том варианте, который сейчас имеется в «Повести временных лет» [1, с.613].

Конечно, существование пергамента — сведении о создателе и главном строителе Софии Сивооке — результат художественного домысла писателя, но именно этот пергамент вместе с образом Софийского собора и объединяет в романе разные временные плоскости, ведь его как ценный исторический источник в годы Великой Отечественной войны вывезли в Германию фашисты.

Символично, что коронация князя состоялась в день освящения собора, и это принесло Ярославу долгожданное признание своего народа. Князь «шел …долго и тяжело до этого дня, осталось много убитых и умерших позади... Сохраняя государство, сохранил себя. Так каждый человек, почувствовав в себе дар, большие способности, должен сам их в себе оберегать... Никто, кроме тебя, этого не сделает! И должен идти вперед, не оглядываясь назад, ни на предков, ни на мертвых» [1, с.613]. Этим заканчивается в романе рассказ о Ярославе Мудром и его эпохе.

Выводы. Итак, мы выяснили, что П. Загребельный, изображая образ Ярослава Мудрого, отходит от летописания, использует художественный домысел для того, чтобы показать князя не только как конкретного исторического деятеля, но и личность со своим сложным внутренним миром.

Литература:

1.                  Загребельный П. Чудо: Роман / П. Загребельный. — М.: Художественная литература, 1982. — 623 с.

2.                  Повесть временных лет. Летопись / Перевод В. Близнеца. — М.: Радуга, 1989. — 221 с.

3.                  Слабошпицкий М. По гамбургскому счету: Читательские маргиналии и вариации на тему П. Загребельного / М. Слабошпицкий. — К.: Ярославов Вал, 2004. — 222 с.

4.                  Толочко П. Ярослав Мудрый / П. Толочко. — М.: Издательский дом «Альтернативы», 2002. — 272 с.; ил.