Функции эпитета в художественном тексте

На материале немецких художественных произведений Стефана Цвейга и Теодора Шторма выявлены функции эпитетов — художественно-эстетическая, экспрессивная, оценочная и конкретизирующая. Установлена высокая частотность использования оценочных эпитетов в новелле Стефана Цвейга «Жгучая тайна» и в новелле Теодора Шторма «Виола Триколор». Выявлено регулярное употребление конкретизирующих эпитетов в указанном произведении Теодора Шторма.

Ключевые слова: эпитет, оценка, функция, признак, образ, ассоциация, эмотивный, эмотивность, коммуникативная интенция, сюжет.

В современной филологии приоритетным направлением признается изучение языка с аксиологических позиций [2, с. 531–534; 3, с. 942–945; 4; 5, с. 49–52; 6, с. 42–51; 7]. Значительное внимание при этом уделяется вопросу выявления языковых средств, реализующих замысел художника слова, его коммуникативные интенции. Большим прагматическим потенциалом, как известно, обладают художественно-изобразительные средства языка. К их числу относится эпитет, имеющий высокий индекс частотности употребления в художественных произведениях.

Для специалистов по стилистике и теории литературы эпитет — один из излюбленных объектов исследования, что обусловлено его полифункциональностью. Не менее хорошо известен и тот факт, что использование эпитета во многом продиктовано художественным вкусом писателя, поэта. Данным обстоятельством объясняется наш интерес к выявлению специфики употребления эпитета, реализации его функций у общепризнанных мастеров художественного слова — Стефана Цвейга (1881–1942 гг.) и Теодора Шторма (1817–1888 гг.). Их новеллы характеризуются такими признаками, как способ сюжетосложения, реалистичность содержания, принципиальная важность центрального конфликта, строгость формы, лаконичность изложения, психологическое напряжение и постановка вопросов экзистенционального характера.

Стефаном Цвейгом высокочастотно и мастерски используется самая широкая палитра эпитетов, выполняющих преимущественно оценочную и экспрессивную функции. Реализация первой из них обусловлена стремлением автора оценить происходящие события, портретировать своих персонажей, художественно изобразить их характеры. Речевое воплощение экспрессивной функции мы понимаем как интенцию автора в высшей степени художественно, а значит образно, воздействовать на читателя, реактивировать посредством удачно выбранного слова его сознание, воспоминания, богатый ассоциативный ряд.

Укажем, что в когнитивном пространстве произведений Стефана Цвейга (в частности, в его новелле «Brennendes Geheimnis» — «Жгучая тайна») феномен страха занимает одну из ключевых позиций, что объясняется во многом самим мироощущением известного австрийского писателя, его тонкой натурой, болезненно воспринимающей всякую несправедливость в обществе, любые негуманные поведенческие действия, которыми изобиловала первая половина прошлого столетия в Европе. Наиболее частотно страх, как показывает анализ, актуализируется метафорой и эпитетом. Концепт «страх» обнаруживает, в частности, высокую семантическую плотность в новелле «Жгучая тайна», что обусловлено самим сюжетом этого произведения, намерением автора обнажить сложный механизм глубоких переживаний протагониста Эдгара. Эмоциональный концепт «страх» обозначается многочисленными лексические единицами и их дериватами: “Angst” (напр., angstvoll, beängstigen, verängstigen), “Furcht“ (напр., furchtbar, fürchten), “Schreck“ (напр., aufschrecken, Verschrecktheit) и др. Индекс частотности их употребления в повести составляет 128 позиций. Квантитативные показатели обозначения концепта и употребления его номинантов позволяют квалифицировать его как базисный концепт в «Жгучей тайне». Наиболее частотно концепт «страх» в данном произведении обозначается словом “Angst“ (39 употреблений). Этот номинант эмоции регулярно употребляется в сочетании с многочисленными оценочными эпитетами. Для того чтобы ярко и глубоко передать всю сложную гамму мироощущений действующих персонажей, в особенности Эдгара, Ст. Цвейг использует выступающие в функции определения многочисленные оценочные эпитеты, описывающие ассоциативно-образные признаки концепта «страх», и, следовательно, аксиологически характеризующие поведение действующих лиц «Жгучей тайны». Эпитеты употребляются в функции атрибута с номинантами эмоции страха в едином контексте. Использование автором новеллы эпитетов служит действенным средством художественного изображения эмоций персонажей, а значит, и их психологического портретирования. Эпитет служит писателю эффективным художественно-изобразительным средством выражения глубинных смыслов, фиксирующих познавательный человеческий опыт, позволяет художнику слова ярко, образно передать эмоциональный мир человека. Активное применение оценочных эпитетов (заметим — часто с контекстуальной отрицательной коннотацией) в новелле Ст. Цвейга мы объясняем высокой психологической напряженностью ее сюжетов, авторским стремлением показать с молекулярной точностью всю глубину психологической жизни персонажей.

В приведенном ниже пассаже из «Жгучей тайны» главное действующее лицо (Эдгар) терзается сомнениями, испытывает мучающий его страх: правильно ли он выполнил просьбу своего наставника барона, к которому подросток быстро привязался, испытывал с самого начала знакомства пиетет к старшему товарищу, общающемуся с ним — в отличие от всех других взрослых — на равных: «Edgar wartete und wartete …. Sein blindes Vertrauen in diesen wundervollen Freund vermutete ein Missverständnis, und geheime Angst quälte ihn, er möchte vielleicht den Auftrag falsch verstanden habe» [9]. Барон, обращавший внимание на Эдгара только для того, чтобы познакомиться с его матерью, не пришел в условленное место на встречу с ним. Приведенный здесь фрагмент из новеллы эмотивно насыщен, о чем свидетельствует употребление в нем эпитетов wundervoll (прекрасный), wild (дикий). Их использование в приведенном отрывке из текста позволяет Ст. Цвейгу дать яркое описание душевного состояния Эдгара. Эмотивность тексту придает и такая разновидность метафоры, как персонификация (ср.: «Angst quälte ihn»). Страх способен мучить человека, лишать его покоя, морально изматывать. В данном случае в сознании читателя страх ассоциируется с душевными терзаниями, дискомфортным состоянием человека. Эмоциональному концепту «страх» приписывается антропоморфный признак. Не менее экспрессивен, ярок, на наш взгляд, и другой пример, иллюстрирующий персонификацию страха, его способность воздействовать на психическое состояние человека. Эдгар, сбежавший от матери к тёте, проживающей в другом городе, испытывает впоследствии трудно объяснимый, глупый (töricht) страх: «Mit einem Male befiel ihn eine törichte Angst, und er lief weiter, ohne zu wissen wohin [9]. Чувство страха овладевает Эдгаром, когда он, стоя у калитки дома тёти, слышит скрип отворившихся дверей. Подросток, не справившись с навалившимся на него страхом, бежит прочь. В этом эпизоде текста новеллы страх уподобляется действиям человека: страх способен напасть на него, обратить в бегство.

Наиболее яркими ассоциативно-образными признаками страха являются пламя, огонь, пожар. Они, судя по контекстам, способны, подобно человеку, осуществлять преследование, быть очагом угрозы: «Die grausam brennende Angst jagte sie, der Mann hinter möchte ihr folgen und sie fassen» [9]. Здесь, как и в вышеприведенном примере, страх персонифицирован. В этом отрывке из новеллы Матильда (мать Эдгара) переживает чувство страха перед бароном, ищущим с ней интимных отношений. Страх, подобно охотнику (jagen), преследует Матильду, вызывая у нее паническое настроение. Эмотивность приведенному фрагменту текста придает употребление оценочного эпитета brennend, ассоциирующего страх с такими опасными для жизни человека феноменами, как пламя, огонь, пожар. В следующем эпизоде произведения дано описание душевного смятения Матильды на свидании с бароном-ловеласом. Страх возможных близких отношений с элегантно ухаживающим за ней бароном персонифицируется глаголами с антропоморфной семантикой — hämmern (бить, стучать молотом), zucken (вздрагивать). Их употребление в составе метафор приписывает в данном контексте концепту «страх» такие ассоциативно-образные признаки, как удары молота, вздрагивание тела: «Angst schoss heiß empor, hämmerte drohend an die Schläfen, ihr Kopf glühte, die Angst, die sinnlose Angst zuckte jetzt durch ihren ganzen Körper, und sie entzog ihm rasch die Hand» [9]. Здесь обращает на себя внимание использование в оценочной функции эпитета sinnlos, характеризующего безотчетность страха, граничащего с состоянием паники персонажа.

В «Жгучей тайне» страху приписываются вкусовые свойства: «Jetzt kamen sie langsam daher, Mondlicht auf den Kleidern. Gespensterhaft sahen sie aus in diesem grünen Licht, und wieder überfiel ihn das süße Grauen, ob das wirklich ein Mörder sei…» [9]. Эдгар, устроив слежку за тайно встречающимися на свиданиях матерью и бароном вне стен санатория, по-детски, совершенно наивно полагает, что любовник вынашивает план ее убийства (ein Mörder). При мысли о выявлении возможного преступника, о раскрытии его плана действий Эдгара охватывает чувство «сладкого ужаса» (das süße Grauen). Данное словосочетание представляет собой оксюморон, применение которого обусловлено интенцией Ст. Цвейга показать уникальность мира переживаний протагониста — с одной стороны, Эдгар рад открытию тайны встреч его матери и барона, а с другой — он крайне испуган самим результатом своей слежки.

Материал позволяет констатировать активную реализацию в новелле Ст. Цвейга художественно-эстетической, экспрессивной и оценочной функций.

Новелла Т. Шторма «Виола Триколор» (Viola tricolor) представляет собой благодаря игре лейтмотивов, символике, многочисленным стилистическим эффектам одно из самых ярких произведений известного немецкого писателя. В этой новелле он обращается к изображению переживаний и эмоциональных состояний человека в момент глубокого психологического конфликта, вскрывая неповторимый контакт душевного мира персонажей и предметно-событийной реальности. Для реализации своих интенций Теодор Шторм, как и Стефан Цвейг, высокочастотно использует эпитеты.

Исходя из аксиоматичного утверждения о том, что в художественной речи любое слово в принципе может служить целям изобразительности, мы обратились к интерпретации частотно используемых оценочных и конкретизирующих эпитетов, употребляемых Теодором Штормом в новелле «Виола Триколор». Эпитеты, как показывает материал, активно используются в этом произведении с целью создания особого эмоционально-образного ландшафта. Материал показывает, что не только оценочные, но и конкретизирующие эпитеты непосредственно участвуют в создании специфической психологически насыщенной атмосферы в художественном произведении.

В сюжетно-композиционной структуре новеллы «Виола Триколор», согласно нашим наблюдениям, рельефно выделяются описания внешности, поведения, эмоционального состояния и чувств героев (Агнесс и Инес). Значительное место в этой новелле уделяется художественному изображению заброшенного сада, дома и портрета Марии.

С позиции частеречной принадлежности большинство эпитетов в новелле Теодора Шторма, как и в выше рассмотренной новелле «Жгучая тайна» Стефана Цвейга, выражено именами прилагательными. Они выполняют, как правило, функцию атрибута. Ряд эпитетов выражен именами существительными. В когнитивном пространстве новеллы «Виола Триколор» особое место занимает феномен «дом», его описание, в том числе и через эпитеты, выраженные именами прилагательными. Для создания образа добротного, крепкого и надежного дома Т. Шторм использует прилагательные groß — «in dem großen Hause», geräumig — «durch den geräumigen Flur», breit — «der breiten, in das Oberhaus hinaufführenden Treppe gegenüber», hoch — «zwischen den hohen Repositorien», schwer — «die schweren Vorhänge» [8]. В приведенных примерах представлены конкретизирующие эпитеты.

В начале новеллы перед читателем предстает приветливый дом, обжитой, заботливо и дорого обставленный («ein weicher Sessel», «ein venezianischer Spiegel auf der dunkelgrünen Sammettapete», «in einer Marmorvase», «über den weichen Fußteppich», «das Muster der kostbaren Tischdecke»), встречающий хозяина и его новую жену ароматом свежих цветов («Duft von frischen Blumensträußen») [8]. Этот же дом, однако, может восприниматься персонажами, равно как и читателем, совершенно иначе. В минуты отчаяния дом казался Рудольфу зловеще одиноким и пустым — «unheimlich leer und öde». В момент наивысшего кульминационного напряжения дом опутывает сухими ветками черное дерево смерти — «Er sah wieder den schwarzen Totenbaum aufsteigen und mit den düsteren Zweigen sein ganzes Haus bedecken» [8]. В приведенных примерах легко заметить отрицательную коннотация целого ряда лексем (leer, öde, schwarz, Totenbaum, düster), способствующих появлению у читателя широкого ассоциативного поля — это прежде всего чувство тревоги, состояние глубокого душевного беспокойства. В оценочных эпитетах эксплицируется субъективное, личностное отношение человека к действительности в аспекте его ощущений, чувств, интересов, желаний. Так, описывая Инес и ее поведение до момента зарождения конфликта, автор приводит такие эпитеты, как schön, jung, freundlich, vornehm, gewissenhaft, ebenbürtig. Причем эпитеты schön и jung выступают, пользуясь терминологией И. Р. Гальперина, в статусе «прикрепленных эпитетов» [1]. Т. Шторм использует их по отношению к молодой мачехе на протяжении всего произведения. Прикрепленные эпитеты, как правило, выделяют главные черты объекта или демонстрируют отношение к нему автора. Т. Шторм подчеркивает внешнюю и внутреннюю красоту Инес, ее молодость и неопытность. Эпитет jung расширяет в конкретном художественном контексте свою узуальную семантику и имплицирует значение «неопытный, незрелый»: «Das war es: ihrer Ehe fehlte die Jugend, und sie selber war doch noch so jung!» и«“Geduld!“ sprach er zu sich selber, als er, den Arm um Nesi geschlungen, mit ihr die Treppe hinaufstieg; und auch er, in einem andern Sinne, setzte hinzu: „Sie ist ja noch so jung.“» [8].

По мере нарастания тревоги и напряжения сюжета новеллы меняется и авторский арсенал используемых художественно-выразительных определений. На смену эпитетам с положительной оценкой приходят эпитеты, отражающие конфликтность и трагичность событий, эксплицирующие тревожное эмоционально-психологическое состояние Инес: «tonlos», «schwer», «besorgt», «ihr schönes kummervolles Antlitz», «еin unentwirrbares Gemisch von bitteren Gefühlen», «ein unheimliches Dunkel», «ein Gedanke gleich einer bösen Schlange», «quälende Gedanken», «mit erstickter Stimme flüsterte sie angstvolle und verworrene Worte», «еine Todesangst» [8]. Еще не рожденный, но, безусловно, желанный ребенок воспринимается ею как «ein Eindringling, ein Bastard im eigenen Vaterhause» [8].

Развитие сюжетной линии новеллы логично приводит к возникновению конфликта между новой женой Рудольфа — «прекрасной, юной» Инес — и десятилетней дочерью сорокалетнего ученого «маленькой, черноволосой» Агнесс, а также к психологическим метаморфозам персонажей. Автор дает подробное портретное описание Агнесс: «das kleine schwarzhaarige Mädchen», «das bräunliche Gesichtchen», «glänzendеschwarze Haarflechten», «ihre dunkeln Augen», «die schlanken Finger», «die ernsten Züge des Kindes», «trotzig aufgeworfenen Lippen», «das rot und weiß gestreifte Kleid» [8]. Ребенок до сих пор тоскует по рано умершей матери и часто прокрадывается в кабинет отца, где висит ее портрет. Т. Шторм описывает портрет, используя высокий изобразительный потенциал эпитетов: «Darüber aber, wie aus blauen Frühlingslüften heraustretend, hing das lebensgroße Brustbild einer jungen Frau; gleich einer Krone der Jugend lagen die goldblonden Flechten über der klaren Stirn. –»Holdselig«, dies veraltete Wort hatten ihre Freunde für sie wieder hervorgesucht — einst, da sie noch an der Schwelle dieses Hauses mit ihrem Lächeln die Eintretenden begrüßte. — Und so blickte sie noch jetzt im Bilde mit ihren blauen Kinderaugen von der Wand herab; nur um den Mund spielte ein leichter Zug von Wehmut, den man im Leben nicht an ihr gesehen hatte» [8].

Маленькая Агнесс, постоянно пребывающая в состоянии тоски и отчаяния, остро нуждается в матери, на что указывают оценочные эпитеты «leidenschaftlicher», «sehnsüchtig», «hartnäckig». Приведем ряд иллюстрирующих это утверждение примеров из новеллы: «Мit leidenschaftlicher Innigkeit hingen ihre Augen an dem schönen Bildnis», «mit sehnsüchtigen Augen», «Eine innere Stimme — der Liebe und der Klugheit gebot der jungen Frau, mit dem Kinde von seiner Mutter zu sprechen, an die es die Erinnerung so lebendig, seit die Stiefmutter ins Haus getreten war, so hartnäckig bewahrte» [8]. Агнесс внешне, формально отвергала мачеху, отказывалась называть ее «Mutter» (мама), но в то же время она неосознанно желала и ждала сближения с ней: «Nesi, deren dunkle Augen bei solcher herzlichen Bewegung freudig aufgeleuchtet, war traurig wieder fortgegangen». «Dem Kinde war beim flüchtigen Aufblick der Ausdruck von Trauer in den schönen Augen der Stiefmutter nicht entgangen, und wie magnetisch nachgezogen … war auch sie allmählich in jenen Steig geraten» [8]. И в момент наивысшего напряжения в развитии сюжетного действия Агнесс восклицает: «Meine liebe, süße Mama!» [8]. Усиленным стилистическим эффектом обладают в этой фразе оценочные прилагательные lieb и süß. Данные слова, как можно легко заметить, характеризуют позитивное отношение Агнесс к мачехе.

Подытожим изложенное выше.

Как художественно-изобразительное средство эпитеты играют важную роль в новелле Ст. Цвейга «Жгучая тайна» и в новелле Т. Шторма «Виола Триколор». Базисными функциями эпитетов в этих произведениях являются художественно-эстетическая, экспрессивная, оценочная и конкретизирующая. Эпитеты не только подчеркивают, усиливают в художественном тексте признаки и характеристики объекта, но и насыщают, обогащают его эмоционально, образно, расширяют привычные узуальные рамки лексемы, провоцируют появление разнообразных ассоциативных связей, расставляют эмфатический акцент, формируют особый мелодический рисунок фразы и целого произведения. Как оценочные, так и конкретизирующие эпитеты не только указывают на признак определяемого явления или объекта, но и придают этому признаку дополнительные смысловые приращения, дают индивидуальную окраску выражаемому предмету, служат задачам художественной выразительности и участвуют в создании неповторимой атмосферы произведения. Высокочастотное применение эпитетов в произведениях Ст. Цвейга и Т. Шторма — это эффективное и эффектное средство художественного изображения внутреннего мира персонажей, их тонкого и глубокого психологического портретирования. Филигранная техника использования этой фигуры речи создает в художественном произведении психологическое напряжение, вызывает у читателя самую богатую палитры ассоциаций, глубокий эмоциональный отклик в его душе.

Литература:

1.                  Гальперин И. Р. Стилистика английского языка. — М.: Высшая школа, 1981. — 316 с.

2.                  Дженкова Е. А., Тютюнова О. Н. Ритуальные характеристики судебного заседания (на материале ассоциативного эксперимента) // Гуманитарные и социальные науки. 2014. — № 2. — С. 531–534.

3.                  Захарова Е. М. Функции сравнения в романе Г. Гессе «Демиан. История юности, написанная Эмилем Синклером» (на материале лексико-семантических полей «Влияние» и «Фантазия») // Молодой ученый. — 2015. — № 7. — С. 942–945.

4.                  Карасик В. И. Языковая матрица культуры. — М.: Гнозис, 2013. — 320 с.

5.                  Красавский Н. А. Биоморфная метафора как способ экспликации эмоций в немецких и русских художественных текстах // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия «Филологические науки». — 2013. — № 9 (84). — С. 49–52.

6.                  Красавский Н. А. Экологичность текстов Германа Гессе // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Лингвистика. 2015. — № 1. — С. 42–51.

7.                  Маслова В. А. Поэт и культура: концептосфера Марины Цветаевой. Учебное пособие. — М.: Флинта: Наука, 2004. — 256 с.

8.                  Storm Theodor. Viola Tricolor. — Stuttgart, Reclam, 2006. — 80 S.

9.                  Zweig Stefan. Brennendes Geheimnis. http://www.gutenberg.org.