Поэтика Егише Чаренца в переводах Михаила Синельникова | Статья в сборнике международной научной конференции

Отправьте статью сегодня! Журнал выйдет 30 ноября, печатный экземпляр отправим 4 декабря.

Опубликовать статью в журнале

Автор:

Рубрика: 4. Художественная литература

Опубликовано в

международная научная конференция «Современная филология» (Уфа, апрель 2011)

Статья просмотрена: 4535 раз

Библиографическое описание:

Айрян, З. Г. Поэтика Егише Чаренца в переводах Михаила Синельникова / З. Г. Айрян. — Текст : непосредственный // Современная филология : материалы I Междунар. науч. конф. (г. Уфа, апрель 2011 г.). — Уфа : Лето, 2011. — С. 62-66. — URL: https://moluch.ru/conf/phil/archive/23/237/ (дата обращения: 16.11.2024).

Переводческая деятельность Михаила Синельникова является составной частью его творчества, характеризующей поэтическое дарование поэта и раскрывающей широкий диапазон его деятельности. Обращаясь к поэзии разных народов и культур, М. Синельников вынес из них лучшие образцы поэзии, популяризировав их в кругу русскоязычных читателей. На переводческие принципы начинающего М. Синельникова, в свое время, оказали большое влияние поэты А. Межиров, А.Тарковский, переводившие поэзию поэзией, создавая при этом ее аналоги.

Из армянской поэзии М. Синельников перевел стихотворения Константина Ерзнкаци, Григориса Ахтамарци, Егише Чаренца, Ованеса Шираза, Маро Маркарян, Людвига Дуряна и других, что свидетельствует о глубоком проникновении русского поэта в пласты армянской литературы. Восхищаясь армянской литературой, М. Синельников писал: ,,Страна, которую Осип Мандельштам, русский поэт, воспламеняясь вдохновением, назвал ,,летящей к серебряным трубам Азии”, всегда ощущалась и частью культурной Европы. До рождества Христова на армянской эллинистической сцене ставились трагедии Еврипида. Армяне хранили (и сохранили) свитки Платона, перевели на свой язык Библию. Со времен, более давних, чем время знаменитого философа Давида Анахта, жила мысль Армении – европейской мысли развлетвенье. Высока поэзия армянского средневековья: Нарекаци, Шнорали, Константин Ерзнкаци, Фрик, Кучак… Творцами великой прозы были армянские историки: Мовсес Хоренаци, Егише, Киракос Гандзакеци, Аракел Даврижеци…”. [1,с.193]

Среди выдающихся писателей нового тысячелетия, поднявших армянскую поэзию на новый и более высокий пьедестал, по мнению М. Синельникова, колоссальная заслуга принадлежит Е.Чаренцу. Его поэзия воодушевила русского поэта пронзительным лиризмом и великолепием образов, где М. Синельников остро ощутил размах и масштаб мыслей и чувств Е. Чаренца.

Из лирики Е. Чаренца перу М. Синельникова принадлежат свыше десятка переводов, которые явились свидетельством высшего переводческого искусства поэта, вложившего в них всю свою душу и творческую энергию. Переводы М. Синельникова, представившие поэзию Е. Чаренца, вошли в сборник армянской поэзии ХХ-ХХI века ,,Гранатовые четки”, где представлено более 40 армянских авторов. Книга издана Российским обществом дружбы и сотрудничества с Арменией , на значимость ее указал госп. В. Кривопусков, президент Российского общества дружбы и сотрудничества с Арменией, отметивший, что почти через двадцать лет со времен развала общей страны возвращается великолепная армянская поэзия, а значит, и ликвидируется разрыв традиционных литературных связей между нашими народами. Указывая на достоинства книги В. Кривопусков писал: ,,Армянскую лиру в России всегда высоко ценили, а сегодня уважение к ней проявляется такое же, как и к родной. Вот и эти поэтические строки, несомненно, благодатно прозвучат в русской поэтической культуре”. [ 2, с.4]

Лучшие переводы М. Синельникова вошли также в книгу Е. Чаренца ,,Поправший смерть, сотворивший твердь”, изданную в 2008 году, в Москве, вновь при активной и плодотворной поддержке того же общества. Помимо переводов М. Синельникова, в книгу вошли также блистательные переводы таких выдающихся мастеров слова, как А. Ахматовой, А. Тарковского, Д.Бродского, А. Радковского, М. Павловой, П. Антокольского, Г. Онаняна и других, виртуозно воссоздавших на русском языке мысли и чувства армянского поэта.

В книгу вошли и впервые переведенные на русский язык стихотворения Е. Чаренца, которые составляют более половины сборника. Книга состоит из двух разделов ,,Чаренц потаенный” (1922-1937) и ,,Чаренц неизвестный” (1915-1937), куда вошли лучшие стихотворения поэта, раскрывающие глубину и новизну его мыслей.

Масштабность мировосприятия и мышления Е. Чаренца, с его бурным поэтическим темпераментом с большим переводческим профессионализмом воссозданы М. Синельниковым в таких стихотворениях, как ,,Наподобие латинского”, ,,Современный Карамзин”, ,,Кто даст мне знаний благодать”, ,,Валерию Брюсову”, ,,Трагическую повесть здесь сплели века…”, ,,Чудна история твоя…”, ,,Я знаю – мудр Хафиз, но есть другой мудрец…”, ,,Видение смерти”, ,,Праху твоему, о, Комитас…” и других, отразивших самобытность поэзии армянского поэта, его веру и надежды в торжество добра и света.

В переводе стихотворения ,,Наподобие латинского” М. Синельникову удалось с предельной точностью передать глубокий подтекст стихотворения, где обличающие мысли поэта всецело характеризуют угнетающую обстановку того времени, когда у власти оказалась ,,мычащая тварь”, противоположная всему светлому и прогрессивному. Воспользовавшись латинской поговоркой, Е.Чаренц противопоставил свою эпоху древнейшему эллинистическому периоду и аллегорически указал, что и тогда властелины мира в истории человечества увековечили себя своим бездушием и тиранией. Слова и мысли Е. Чаренца в переводе М. Синельникова звучат смело и правдиво, выявляя глубину его мыслей и чувств, философское содержание которых раскрывают психологию и жизненную позицию поэта:


Что дозволено Зевсу, быку не дозволено… Верно

Нам гласит поговорка.– Но разве мы сможем сейчас

Зевса не спутать с быком? Ведь наши новейшие Зевсы

Часто теперь превратиться могут в мычащую тварь.


И не один только раз, как в древности это случалось. [ 1, с. 11]

1929

(Перевод М. Синельникова)


Нравственные и эстетические принципы молодого Е. Чаренца воссозданы М. Синельниковым в переводе стихотворения ,,Кто даст мне знаний благодать”, где звучит жизненное кредо поэта, для которого доброта и прямота являлись ценнейшими приоритетами жизни. Мысли и чувства Е. Чаренца в переводе звучат искренне и смело, раскрывая лучшие черты его характера, мечтающего быть самим собой, не теряя при этом свою честь и достоинство. Перевод М. Синельникова звучит легко и естественно, где ощущается дух и настроение армянского поэта, мечтающего зорко и проницательно созерцать мир:


Кто даст мне знаний благодать,

Кто даст глаза, чтоб смог

Весь мир я зорко созерцать,

Бесстрашен, горд и строг?


Чтоб только быть собой самим,

Не потерять лица,

Чтоб сердце добрым и прямым

Осталось до конца. [1, с.14]

1933

(Перевод М. Синельникова)

Благодаря интонационному богатству перевода, стихотворение Е. Чаренца на русском языке звучит также лирично и выразительно, соответствуя стилю и поэтическому почерку поэта.

Богатство духовного мира, овеянного оптимизмом Е. Чаренца, М. Синельников блестяще передал в переводе стихотворения ,,Будь ясен, возлюби всем сердцем ты…”, в котором воссоздана формула жизни поэта, где любовь, раздумья, книги, цветы занимают основополагающее место в его душе и сердце. В переводе ощущается психология и мировоззрение Е. Чаренца, жаждущего в жизни счастья и взаимопонимания, где позитив его мыслей и чувств раскрывают возвышенность и благородсто его поэтической души. Поэтическое дарование М. Синельникова также проявилось в его рифмическом построении, где он блестяще использовал всю красоту и гибкость русского языка:


Будь ясен, возлюби всем сердцем ты

Раздумья, книги, женщины и цветы,

Будь чист и не сходи на путь кривой,–

Бездонным, вечным мир пребудет твой… [ 1, с.18]

14.III.1934

(Перевод М. Синельникова)

Жизнь и поэзия Е. Чаренца явились прямым доказательством того, что поэт до конца своих дней остался верным своим идеалам и жизненным установкам, которыми он руководствовался на протяжении всей своей тяжелой и насыщенной событиями жизни. По этому поводу М. Синельников писал: ,,Жизнь Чаренца совпала с Великой Красной Революцией, и он со всем жаром принял ее пафос и ее цвет. Это упоение и разрушением, и созиданием стало участью нескольких величайших поэтов Европы, России, всего мира. Как и последующее разочарование. Как и гибель – от своей или чужой пули, в петле или в застенке… Никого нельзя осудить за искреннее заблуждение. И ведь сила ранних страстно-революционных стихов не убавится от поздней переоценки. Заблуждались и старшие, опытнейшие…”. [ 1, с.194 ]

В переводах М. Синельникова блистательно отразилась также гражданская лирика Е. Чаренца, где патриотический пафос является основным стержнем его стихотворений, вобравший в себя безграничную любовь поэта к своей земле, к ее истории и народу. В своих стихотворениях Е. Чаренц обращался к реальным проблемам общественно-политической жизни эпохи, свято веря в будущее и в торжество добра и мира. С глубоким лиризмом М. Синельников передал на русский язык стихотворение ,,Бьют в барабан, это свадьба гремит”, где тревожные мысли поэта обретают силу от его веры и надежды в то, что в стране Наири еще будут слышны ликующие песни:


…Ты ждешь урожая, страна Наири,

В предчувствии страшной страды…

Корабль песнопений уплыл до зари

К истокам кастальской воды.


Дождешься ты в час тревоги твоей

Ликующих песен, ей-ей,

От жалких и мудрых летучих мышей,

От ветра с чужих полей… [ 1, с. 49 ]

1936.Х.

(Перевод М. Синельникова)


Помимо смысла и стиля подлинника, в переводе ощущается дыхание Е. Чаренца, его пророческое видение, улавливающее в пространстве мощные отзвуки нового, наделяющие душу силой и терпением.

Большой переводческой удачей М. Синельникова является перевод програмного стихотворения Е. Чаренца ,,Я звук армянской речи, дух налитых…”, где, как и в подлиннике, дано образное восприятие Армении поэтом, который любил ее страстно и безгранично, служению которой он подчинил свою лиру и жизнь. Перевод М. Синельникова насыщен патриотическим пафосом поэта, где ощущается темперамент и поэтическая масштабность мыслей Е. Чаренца, чувства и эмоции которого звучат как исповедь гордо признающего ее мощь и величие. Перевод М. Синельникова имеет ярко эмоциональную окраску и своим смыслом и стилем является эквивалентом подлинника. Проникнувшись в силу и значимость этого стихотворения, М. Синельников писал: ,,В поздних стихах Егише Чаренца особенно часты мысли о его предшественниках, славных учителях народа. О Нарекаци, с которым Чаренц как бы отождествлялся. И в наивысшей исповедальной поэзии современного продолжения местами возникает зеркальное отражение державного, громового начала. Рождается величественная прямая речь, не нуждающаяся в метафорических

украшениях”. [1, с. 195 ]


Я звук армянской речи, дух налитых солнцем слов

люблю,
И саза старого напев, печали струнный зов люблю,
И запах сладостный до слез хмельных,

кроваво-красных роз,

И пляску наирийских дев, всплеск их голосов люблю.

Прозрачность озера люблю и ночи грозный небосклон,
И солнца жар, и вьюги гул, ревущей, мощной,
как дракон,
И черствый камень черных стен, и хижин
сумеречный сон,
И прах обломков и колонн умолкших городов люблю.

Где я ни буду – не забыть ни книг, ни речи отчих стран,
Не позабыть ни письмена, ни песнопения армян,
И пусть пронзает сердце мне боль кровавых
наших ран,

Багряно-красный Айастан, народа скорбный кров,

люблю.

Прекрасней сказки твоего рассвета и заката нет.

Нарекаци, Кучак… Светлей чела, что славой свято, нет.

Весь мир ты обойди – вершин белее Арарата нет,

Как славы гордый путь,– Масис в короне вечных льдов

люблю. [1, с. 153]

1920-1921, Ереван-Москва

(Перевод М. Синельникова)

Судя по переводу, переводчик предельно близко приблизился к смыслу и стилю подлинника, всецело передав дух и настроение Е. Чаренца, звуча как гимн своей стране и народу. В переводе, как и в подлиннике, ощущается движение ритма, усиливающее темперамент мыслей и чувств поэта, которые выделяют при этом его патриотический пафос. Логические ударения в переводе определяют смысл целой фразы, придавая стихотворению особую яркость и выразительность.

Перевод выделяется также богатством и гибкостью поэтического языка М. Синельникова, выделяющегося своим метафорическим построением, благодаря чему переводчик наиболее полно и точно приблизился к поэтическому языку Е. Чаренца. В переводе ощущается подлинно национальный колорит Армении с ее ярким и палящим солнцем, древнейшим языком, историей, камнями, письменностью, которые глубоко любимы и дороги поэту.

Перевод имеет ярко эмоциональную окраску, благодаря чему нравственные и гражданские принципы Е. Чаренца зазвучали во весь голос, представив поэтическую сущность поэта. Перевод М.Синельникова свидетельствует о высшем профессионализме переводчика, которому удалось вжиться в поэтику армянского поэта, представив его новое рождение на русском языке. Перевод М.Синельникова можно сопоставить с подлинником как равное с равным, где и подлинник, и перевод являются образцами высшей поэзии.

Высоко оценивая поэзию Е. Чаренца, М. Синельников писал: ,,Чаренц говорил голосом Армении. Как будто бы он и есть сама Армения. И прельстительное ее язычество, и мученическое христианство. Грохот ее камней слышится в его гимнах, в его эпитафиях, реквиемах. Неутомимый Чаренц был подобен каменотесу, и прежде того – каменобойцу, рассекавшему скалистые громады и добывающему слова из первородных слоев языка. Но время стискивало, давило. В конце концов он был раздавлен глыбами…”. [ 1, с.196]

Стихотворение Е. Чаренца ,,Я звук армянской речи, дух налитых…”, знакомо русскоязычным читателям и по другим переводам. Так, например, его можно прочесть также в переводе М. Павловой, который вошел в антологический сборник армянской лирики ,,От ,,Рождения Ваагна” до Паруйра Севака''. Сопоставим перевод М. Павловой с переводом М. Синельникова и укажем на их достоинства:


Я привкус солнца в языке Армении родной люблю,
И саза нашего напев, его печальный строй люблю.

Люблю кроваво-красных роз огнеподобный аромат,

И в танце наирянок стан, колеблемый зурной, люблю.

Люблю родных небес лазурь, сиянье рек и блеск озер,

И летний зной, и зимних бурь глухой многоголосый

хор,
И хижин неприютных мрак, затерянных в ущельях гор,
И камни древних городов в дремоте вековой люблю.

Где б ни был, не забуду грусть напевов наших ни на миг,
Молитвой ставшие листы железописных наших книг,
И как бы наших ран ожог глубоко в грудь мне ни проник,

Мою отчизну, край отцов, скорбящий и святой, люблю.


Для сердца, полного тоски, милей мечты на свете нет,
Кучака и Нарекаци умов светлей на свете нет,
Горы древней, чем Арарат, вершин белей на свете нет,

Как славы недоступный путь, Масис суровый мой люблю! [ 3, с.208]

1920-1921

(Перевод М. Павловой)

Перевод М. Павловой, как и перевод М. Синельникова, состоит из четырех строф, которые близки к подлиннику и по смыслу, и по стилю. По своему рифмическому и ритмическому построению перевод М. Павловой, как и перевод М. Синельникова, созвучен подлиннику, где учтены основные нюансы поэтики Е. Чаренца. Однако не трудно заметить, что перевод М. Синельникова, по сравнению с переводом М. Павловой, ритмически звучит темпераментнее и убедительнее, где каждая мысль и поэтическая фраза поэта имеет ярко выраженный эмоциональный фон. В переводе М. Синельникова ощущается пульсация сердца Е.Чаренца, его пламенное дыхание, раскрывающие масштаб его мыслей и чувств. Перевод М. Павловой, как и перевод М. Синельникова, выделяется своим метафорическим построением, свидетельствующим о поэтическом даровании русской поэтессы. Оба переводчика прекрасно передали национальный колорит Армении, описанный ими самыми яркими красками поэзии.

Переводы М. Павловой и М. Синельникова свидетельствуют о том, что переводчики всецело справились со своей переводческой задачей, и их работы являются эквивалентами подлинника. Однако перевод М. Синельникова, по сравнению с переводом М. Павловой, бесспорно, звучит темпераментно и динамичнее, что является одной из специфичных черт поэтики Е. Чаренца.

С чувством глубокого лиризма М. Синельников воссоздал стихотворение ,,Сестра моя каменная”, где Е. Чаренц с чувством искренней любви воспел свою музу, называя ее сестрой, дарующей ему солнечный свет и свободное дыхание. Перевод М. Синельникова всецело передает мысли и чувства поэта, которые своим содержанием соответствуют смыслу и стилю Е. Чаренца. В переводе отразилось мировоззрение Е. Чаренца, его оптимизм, готового покорно и смело идти за своей музой:


Сестра моя каменная, ты тверда…
Держишь ты лиру одной рукой,
Молния блещет в руке другой.
Сестра моя мраморная, ты всегда
Была моим кормчим, я – только слугой.

Перстами, что вечности холодней,
Ты солнце дарила мне вешних дней,
Дыханье свободное – лире моей,
Века – моим песням… О, как щедра

Сестра моя, каменная сестра!..


Гомеру, чья власть над словами грозна,

И Александру, князю пера,

Лира была лишь тобой дана

И все покорялись тебе мастера,

Веди и сейчас меня ты одна,

Сестра моя, каменная сестра… [ 1, с. 75 ]

1937. III. 7

(Перевод М. Синельникова)


Перевод М. Синельникова настолько близок к подлиннику и по смыслу, и по стилю, что он свидетельствует о его конгениальности. В переводе ощущается поэтическая индивидуальность Чаренца, раздумья которого направлены к своей музе, каменной сестре, считая себя ее покорным слугой. Следуя смыслу подлинника, М. Синельников верно передал многообразность и символику стихотворения, раскрыв тем самым внутренний и духовный мир Е. Чаренца, его эстетические принципы.

Рифмически перевод выполнен точной рифмой, обеспечивающей фонетическое звучание стиха. Синтаксическое построение в переводе выполнено при помощи таких фигур, как риторическое обращение и восклицания, выделяющие основные мысли поэта. Взволнованность поэта в переводе усилили и фигуры умолчания, способствующие пониманию тех мыслей поэта, которые с трудом поддаются словесному изображению. Перевод имеет ярко эмоциональную окраску, придающую ему особый лиризм и музыкальность.

Переводы М. Синельникова из поэзии Е. Чаренца свидетельствуют о большой требовательности переводчика к своей работе, который добросовестно и усердно перекладывал стихи на русский язык, вдыхая в них новое поэтическое рождение.

По поводу русских переводов Е. Чаренца, М. Синельников писал: ,,Все же приходится признать, что удачи переводчиков единичны. По разным причинам. То само имя великого поэта было запретным; какие уж тут переводы! То лучшие российские поэты-переводчики оказывались в стороне от Армении и делом занимались строчкогоны-подрифмовщики. Казалось бы, ясно, что поэта должен переводить поэт. Хотя бы и меньшего дарования. И если поэзия все же непереводима (как оно, наверное, и есть), будем верить, что дух дышит там, где хочет, и по ходу переложения может явиться поэзия, близкородственная переводимой. Если переводчик – поэт”. [ 1, с. 200]

Сопоставляя переводы М. Синельникова с подлинниками, видно, что в них отразились сила и ясность мышления Е. Чаренца, где клокочут энергия, темперамент, накал чувств поэта. В переводах М. Синельникова, как и в подлинниках, бьется пульс жизни великого поэта, они наполнены пафосом борьбы за новые устои жизни. Одновременно переводы наравне с подлинниками лиричны и эмоциональны, донося до читателя глубокую политическую, злободневную и сугубо личную мысль Е.Чаренца.

Во всех переводах ощущается высокая поэтическая культура самого М. Синельникова, которому удавалось синтезировать поэтический талант Е. Чаренца со своим поэтическим дарованием, стихи которого в едином целом зазвучали с новой впечатляющей силой.

Переводы М. Синельникова из поэзии Е. Чаренца являются ценнейшими образцами поэтического и переводческого искусства, которые навечно обрели бессмертие, заняв свое почетное место в летописи взаимосвязей между русским и армянским народами.


Литература:

1.Чаренц Е. Поправший смерть, сотворивший твердь. Голос-Пресс. Москва, 2008.

2. Гранатовые четки. Армянская поэзия ХХ-ХХI века. Том 1. Голос-Пресс. Москва, 2007.

3. Антологический сборник армянской лирики. От ,,Рождения Ваагна” до Паруйра Севака”. Ереван, 1983.

Основные термины (генерируются автоматически): Синельниково, перевод, русский язык, армянский поэт, мысль, поэт, стихотворение, армянская поэзия, армянская речь, каменная сестра.