«Аэлита» А.Н. Толстого: мастерство психологического пейзажа

А.Н. Толстой – признанный мастер психологического пейзажа. Основные принципы пейзажной живописи писатель четко обозначил в своих теоретических работах. При воспроизведении природы он призывал учитывать, прежде всего, точку зрения персонажа: «Скажем, вы описываете Ивана Ивановича. Он идет по улице, но вы знаете, что он в грустном настроении. Так как вы описываете Ивана Ивановича, то вы и улицу описываете глазами Ивана Ивановича, находящегося в грустном настроении, потому что веселых мотивов он на улице не увидит: хотя бы и светило солнце, ему покажется, что туман, мрачность и слякоть» [2, с. 229].

В «Аэлите» природа дана по принципу антитезы: земная – марсианская.

Толстой предельно скуп и лаконичен в начале произведения при описании земных пейзажей. Идет обычная констатация фактов: сквер, куча песка, «шумели старые липы», «воздух был влажен и тепел», «тусклый закат», «невысокое солнце». Взятые в отдельности, данные пейзажные зарисовки с точки зрения психологизма ничем не примечательны и являются всего лишь фоном. Но в сравнении с пейзажами Марса они приобретают специфическое значение: с одной стороны, подчеркивают внутреннюю опустошенность героев, с другой, – всю нелепость, фантастичность происходящего в земном городе.

Особым лирическим звучанием наполнен лишь «земной» пейзаж из воспоминаний Лося: «Вдали, за волнистыми полями, – золотые точки Звенигорода. Коршуны плавают в летнем зное над хлебами, над гречихами» [1, с. 319]. От него веет чем-то родным, теплым, уютным, но вместе с тем и опасным, предзнаменующим печаль, скорбь.

Пейзажи фантастического мира приобретают иные краски и формы. Предметный ряд, из которого они составлены, подобран экспрессивно, гиперболически (огромные пауки, зубчатые горы, трещины, «циклопические» стены, огромные глыбы и др.). Краски и тона – кричащие, неестественные: Земля – «рубиновый шарик», Марс – то кирпичный, то ослепительно серебристый, Солнце – огромное «косматое, пылающее», небо – «темно-синее, как море в грозу, ослепительное, бездонное».

Марсианские пейзажи более разнообразны. То перед нами мертвая разбитая Лизиазира: «кроваво-красные пустынные скалы», «извилистый и широкий горный хребет», «рваные обрывы, искрящиеся жилами руд и металлов», «крутые склоны, поросшие лишаями», «туманные пропасти», «ледяные пики», «черная вода круглого озера». То – неповторимое великолепие Азоры, «чудесной дали». Писатель здесь не скупится на живописные подробности. В словесном воплощении этого пейзажа органически соединяются разнообразные языковые и стилистические явления. Здесь Толстой широко использует всевозможные сравнения («Азора, что означало – радость, походила на те цыплячьи, весенние луга, которые вспоминаются во сне, в далеком детстве» и др.), эпитеты («сладкий воздух», «веселые канареечные луга» и др.), метафоры («играла солнечная зыбь» и др.). Обращают на себя внимание яркие цветовые прилагательные («канареечно-желтая равнина», «оранжевые кущи» и т.п.).

Не менее выразителен и поэтичен пейзаж Лазоревой рощи: «Водяная пыль, бьющая из-под дерева, играла радугами над сверкающей влагою кудрявой травой. Стадо низкорослых длинношерстых животных, черных и белых, паслось по склону. Было мирно. Тихо шумела вода. Подувал ветерок… Опустились на луг желтые птицы и распушились, отряхиваясь под радужным фонтаном воды… Пышные, плакучие деревья были лазурно-голубые. Смолистая листва шелестела сухо повисшими ветвями. Сквозь пятнистые стволы играла вдали сияющая вода озера…» [1, с. 354-355]. Особое внимание в этом описании обращает на себя почти незаметная чувственная характеристика – «было мирно».

Природные элементы и явления в своем романе Толстой активно наделяет антропоморфными признаками: «За ними догорал и не мог догореть печальный закат», «Было тихо на старой Земле», «Равнина была пустынна и печальна», «Этот красноватый шарик Земли – точно горячее сердце», «Тем временем Лось, облокотившись о решетчатый борт корабля, глядел на уплывающую внизу унылую, холмистую равнину» [1, с. 314, 333, 344, 348].

Наблюдается и обратная тенденция – то или иное психологическое состояние человека обозначается посредством природной метафоры: «Вот уже более двух часов он [Лось] ожидал обычного прихода Аэлиты… Он знал: легкие шаги раздадутся в нем громом небесным. Он войдет… И в нем все дрогнет. Вселенная его души дрогнет и замрет, как перед грозой», «Чем кончится? Пройдет мимо гроза любви?» [1, с. 399, 400].

Интересно проследить эволюцию отношения к природе землян Толстого – Лося и Гусева.

«Земные» пейзажи А. Толстого в начале романа носят несколько отстраненный характер. Природа живет своей неповторимой жизнью. Герои оказываются лишь нейтральными созерцателями: «Лось стоял, прислонившись плечом к верее раскрытых ворот… За воротами до набережной Ждановки лежал пустырь. За рекой неясными очертаниями стояли деревья Петровского острова. За ними догорал и не мог догореть печальный закат. Длинные тучи, тронутые по краям его светом, будто острова, лежали в зеленых водах неба. Над ними зеленело небо. Несколько звезд зажглось на нем. Было тихо на старой Земле» [1, с. 314].

Марсианская природа, напротив, вызывает активную реакцию земного человека:

«Пылающее, косматое солнце стояло высоко над Марсом. Потоки хрустального синего света были прохладны, прозрачны – от резкой черты горизонта до зенита…

– Веселое у них солнце, – сказал Гусев и чихнул, до того ослепителен был свет в густо-синей высоте» [1, с. 331].

Более того, она оказывает непосредственное влияние на сознание героев. Результат такого влияния – кратковременные, почти сиюминутные, физиологические и эмоциональные изменения: «Равнина была пустынна и печальна, – сжималось сердце», «Лось поднялся, потянулся, потянулся, расправился, – хорошо, легко, странно было ему под этим иным небом, несбыточно, дивно», «Пряный, сладкий зной в этой голубой чаще кружил голову», «Глубоко внизу поднимались бесплодные острия гор. В густой синеве блестели льды. Пронзительная тоска сжала сердце» [1, с. 333, 336, 355, 430].

Истинное понимание природной гармонии к землянам приходит по мере того, как они изучают марсианский язык: «Лось подошел к озеру по знакомой дорожке. Те же стояли с обеих сторон плакучие лазурные деревья, те же увидел он развалины за пятнистыми стволами, тот же воздух – тонкий, холодеющий. Но Лосю казалось, что только сейчас он увидел эту чудесную природу, – раскрылись глаза и уши, – он узнал имена вещей» [1, с. 363].

Именно здесь, в холодном космическом пространстве Марса, душа Лося вновь наполняется любовью. Характер отношений с природным миром меняется, принимает самые различные направления. Чаще всего природа оказывается созвучной внутренним ощущениям инженера.

Минуты счастья манифестируются единением с природой: «Лось подошел к лестнице… Он облокотился о подножие статуи и вдыхал сыроватую влагу озера, – горьковатый запах болотных цветов. Отражения звезд расплывались, – над водою закурился тончайший туман. А созвездия горели все ярче, и теперь ясно были видны заснувшие ветки… Лось глядел и стоял так долго, покуда не затекла рука, лежащая на камне»[1, с. 364].

Состояние душевной тревоги также проецируется через отношение Лося к природе. В такие моменты герой словно отвергает любые ее проявления, она его раздражает: «Из прозрачной глубины озера медленно поднимались круглые пурпуровые рыбы, шевелили волокнами длинных игл, водяными глазами равнодушно глядели на Лося. – Вы слышите, рыбы, пучеглазые, глупые рыбы, – вполголоса сказал Лось, – я спокоен, говорю в полной памяти… Видите, рыбы, – я остановился, оборвал, не думаю не хочу… Лось поднялся, взял большой камень и швырнул его в стаю рыб»; «Лось упрямо решил хватить зубами кусок этого вдали сияющего снега» [1, с. 402, 403].

Для пейзажной поэтики романа А. Толстого характерна акцентуация эмоционально-психологического смысла времен года. Лось и Гусев летят на Марс в августе, возвращаются в июне. Однако в качестве эпилога писатель показывает их вновь уже спустя полгода – зимой: «Облака снега летели вдоль Ждановской набережной, ползли поземкой по тротуарам, сумасшедшие хлопья крутились у качающихся фонарей; засыпало подъезды и окна, за рекой метель бушевала в воющем парке» [1, с. 443]. Такая концовка отнюдь не случайна. Еще в начале произведения Лось сравнивает жизнь человека без любви с «полетом ледяных кристаллов» в эфире [1, с. 320]. Своими зимними зарисовками автор словно подчеркивает временное возвращение героя в исходное состояние одиночества, внутреннего холода, но вместе с тем и его готовность вновь «упасть и расцвесть – пробудиться к жажде – любить, слиться, забыться». Здесь показателен момент противостояния человека и природы: «Преодолевая ветер, Лось побежал по набережной. И снова остановился, закрутился в снежных облаках и, также как тогда – в тьме вселенной, – крикнул: «Жива, жива!.. Аэлита, Аэлита!..» [1, с. 445].

Особое место в идейно-художественной структуре «Аэлиты» занимает мотив заката. Он является постоянным. Обыгрывая символическое содержание данного образа, Толстой каждый раз наполняет его новыми смысловыми оттенками и коннотациями: «За ними догорал и не мог догореть печальный закат», «Тусклый закат багровым светом разлился на полнеба», «Раскинув узкие туманные крылья, пылающее солнце клонилось к закату», «В пепельном закате, низко над Марсом, встала большая красная звезда», «Но когда Лось подошел к воде, солнце уже закатилось, огненные перья заката, языки легкого пламени побежали, охватили полнеба золотым пламенем. Быстро-быстро огонь покрывался пеплом…», «Солнце закатилось невдалеке за драконий хребет скал. Яростная кровь заката полилась в высоту, в лиловую тьму» [1, с. 314, 325, 342, 363, 409].

Активно варьируется писателем и другой природный образ – птицы. Он также носит лейтмотивный характер.

Символична сцена в начале романа – маленький мальчик держит веревочку, к концу которого привязана за ногу старая взлохмаченная ворона. Эта картина как нельзя лучше демонстрирует антропоцентрическую модель произведения: человек – покоритель Вселенной.

Коршун из воспоминаний Лося также знаковый образ. Он предзнаменует опасность, будущую угрозу, исходящую от марсиан. Неоднократно писатель сравнивает жителей фантастического мира с птицами. Именно поэтому оказывается совершенно оправданным введение образа хищных марсианских птиц Толстым и в кульминационный момент повествования: «С высоты холма Лось увидел бредущую по сухому руслу канала большую толпу марсиан… За ними, над коричневыми облаками, плыли хищные птицы» [1, с. 403].

Не менее концептуален образ маленькой марсианской птички. Показательно, что ее голос слышит только Лось. Она появляется в особые минуты душевного покоя, любовной эйфории: «Шумели листья, свистели птицы за окном», «Когда Лось поднялся с постели, в окно были видны длинные тени от деревьев. Хрустальным однообразным голосом посвистывала какая-то птичка» [1, с. 357, 363].

Уже на Земле этот хрустальный голос птицы вновь отзовется в сердце Лося печальным воспоминанием о фантастической девушке: «За окном с полуоткинутой, слегка надутой утренним ветром шторой сверкала сизая роса на траве. Влажные листья двигались тенями на шторе. Пела птица... Он вспомнил – так в солнечное утро не на Земле пела птица о снах Аэлиты… Аэлита… Но была ли она? или только пригрезилась? Нет. Птица бормочет стеклянным язычком о том, что некогда женщина, голубоватая, как сумерки, с печальным худеньким лицом, сидя ночью у костра, пела древнюю песню любви» [1, с. 442].

Как мы видим, пейзажные образы в романе Толстого «Аэлита» обладают уникальной содержательной значимостью. Можно выделить особенности. Во-первых, пейзажные зарисовки даны по принципу антитезы (Земля – Марс), при этом пейзажные описания «фантастического мира» отличаются большей выразительностью и экспрессивностью. Во-вторых, они даны сквозь призму внутреннего состояния героев. В этом художественном приеме реализуется основной теоретический принцип писателя – «учитывать точку зрения персонажа». Литература:

1. Толстой А.Н. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 3 / Подготовка текста и комментарии А.М. Крюковой. – М., 1982.

2. Толстой А.Н. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 10 / Составление и комментарии В.И. Баранова, подготовка текста В.И. Баранова и Е.М. Кирюхиной. – М., 1986.