Концепт пути в лирике В. Высоцкого
Автор: Стоянов Владимир Владимирович
Рубрика: 1. Общие вопросы литературоведения. Теория литературы
Опубликовано в
Статья просмотрена: 1542 раза
Библиографическое описание:
Стоянов, В. В. Концепт пути в лирике В. Высоцкого / В. В. Стоянов. — Текст : непосредственный // Филология и лингвистика: проблемы и перспективы : материалы I Междунар. науч. конф. (г. Челябинск, июнь 2011 г.). — Челябинск : Два комсомольца, 2011. — С. 55-59. — URL: https://moluch.ru/conf/phil/archive/24/780/ (дата обращения: 16.11.2024).
Время – тридцать лет после ухода из жизни В. Высоцкого, переоценка ценностей на рубеже веков – дают нам возможность по-новому взглянуть на наследие барда, в первую очередь, поэтическое.
Правомерным представляется рассмотрение творчества В. Высоцкого, как личности, сумевшей сказать-спеть «о времени и о себе», в аспекте традиций/новаторства, на магистральных путях развития отечественной поэзии XIX-XX веков. Темы хулиганства, эпатажа, воровства, дома/дороги, поисков смысла жизни, творчества, веры, истинных ценностей, памятника/памяти могут поставить поэта в один ряд с авторами любимыми и известными.
Исследователями проведена немалая работа по выявлению основных тематических групп поэзии В. Высоцкого (военные, тюремные, спортивные, альпинистские, сказочно-фантастические, любовные песни), ее жанровой специфики. Однако при интерпретации произведений поэта возможны и другие подходы – например, изучение концептосферы и ее компонентов, что поможет вписать наследие В. Высоцкого в русскую поэтическую традицию и составить представление о его творческой индивидуальности. Сквозными у поэта являются мотивы движения, пути/дороги в их разных модификациях, анализ которых позволяет говорить об аксиологическом и онтологическом наполнении его поэзии. В статье рассматривается концепт пути и связанная с ним пространственная организация стихотворений В. Высоцкого.
Макроконцепт путь/дорога как универсалия мировой культуры значим в славянской и особенно русской картинах мира. «Неустроенность, конфликтность, бесприютность нашей жизни актуализировала в нашем подсознании концептуальный архетип дороги, пути как пространства хаоса, противостоящего стабильности дома, освоенного культурой пространства. С дорогой связаны скитания, поиски судьбы, счастья, дорога - это фантом, держащий нас в плену часто бессмысленного движения, не дающий перейти к разумной стабильности жизни» [3, с. 30].
Известно, что мотив пути (абстрактное)/дороги (конкретное) играет важную роль в поэзии, особенно в лирике нравственно-философской. Нет ни одного большого русского поэта, у которого концепция пути не была бы средством выражения авторского сознания, его творческой индивидуальности – достаточно вспомнить наследие Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Блока, Есенина, Твардовского, поэтов Серебряного века. В самой идее пути органично реализуется мотив развития жизни отдельного человека и целого общества. Идея эта актуализируется в общественном сознании на исторических рубежах, что нашло подтверждение в поэтических исканиях XIX столетия, современном для В. Высоцкого контексте (бардовская и рок-поэзия).
По Ю. Лотману, «путь, который пространственно может быть представлен в виде линии, – это непрерывная последовательность состояний, причем каждое состояние предсказывает последующее». В поэзии В. Высоцкого можно выделить, на наш взгляд, несколько путевых ситуаций: уход из дома в поисках счастья, доли (архетипическая ситуация), бегство от самого себя, насильственная разлука с домом как наказание за содеянное или инакомыслие, путь как нравственные искания смысла жизни, себя, веры, любви, преодоление препятствий, борьба, это может быть путь друг к другу, путь обратный – к дому, который ассоциируется с обретением духовных ценностей или осознанием невозможности вернуться в прошлое, наконец, путь в никуда. Рассмотрим некоторые ситуации.
В ранней поэзии В. Высоцкого с характерной для нее тюремной тематикой нередко встречается мотив насильственной разлуки с домом и дороги туда, на дачу («Бодайбо», «Все позади – и КПЗ, и суд…», «О нашей встрече», «Попутчик», «Банька по-белому»), а также мотив побега из мест заключения («Зэка Васильев и Петров зэка», «Весна еще в начале»):
А меня в товарный – и на восток,
И на прииски в Бодайбо.
………………………….
<…> я здесь добывать
Буду золото для страны.
Все закончилось, смолкнул стук колес,
Шпалы кончились, рельсов нет…
………………………..
Но пока я в зоне на нарах сплю
Я постараюсь все позабыть.
Здесь леса кругом гнутся по ветру,
Синева кругом – как не выть!
Позади семь тысяч километров,
Впереди – семь лет синевы…
Бодайбо (1961)
Лирический герой стихотворения «Все позади – и КПЗ, и суд…» (1963) ожидает: «Куда пошлют меня работать за бесплатно», убеждает себя: « А мне ж ведь в общем наплевать, / Куда, куда меня пошлют», а когда узнает, что заключенных «везут туда – в Тьмутаракань – / Кудай-то там на Кольский полуостров», советует матери: « <…> кончай рыдать,/ Давай думать и гадать,/ Когда меня обратно привезут!» Персонаж стихотворения «Попутчик» получает 58-ю статью и оказывается на Севере. Героя стихотворения-песни «Банька по-белому» (1968) «два красивых охранника / Повезли из Сибири в Сибирь». Обостренное «чувство пути» характерно для стилизации под городской романс «Весна еще в начале» (1962).
Во всех указанных произведениях географические координаты, условия заключения и род занятий там (золотые прииски, добыча полезных ископаемых, лесоповал) обозначены в общих чертах, условно-символично, лишены конкретики. Мы разделяем точку зрения исследователей, которые считают, что тюремная тематика воссоздается В. Высоцким не в традициях «блатного» фольклора, а в символическом ключе, «способствуя философской, этической разработке проблем личностной и творческой свободы/несвободы» [Скобелев А. Шаулов С. 1991, с.98].
Наиболее значительным в названном ряду произведений видится «Банька по-белому» (1968), в которой условно-символический план повествования гармонично сочетается с фиксацией отдельных конкретных деталей бани, а главное, с воссозданием эмоционально-психологических состояний лирического героя, рефлексией человека, утратившего прежние идеалы и веру и не обретшего новых. Драматизм достигается локализацией пространства. Баня – место знаковое, сакральное для русского сознания, место испытаний, инициации, очищения не только физического, но и духовного, утрата старого, но и обретение нового статуса, новых символов веры. В стихотворении-песне не просто приемы фольклорной стилизации – здесь обращение к основам национальной самоидентификации, загадке русского национального характера. Фольклорный ключ актуализирует типичность, вневременность ситуации и состояний лирического героя. Сказочно-песенная атмосфера создается на разных уровнях: лексическом (банька, хозяюшка, краешек, утречком раненько, березовый веничек, белый свет, междометия «эх», «ох»), синтаксическом – параллелизм в 4-ой строфе:
Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс!
А на левой груди – профиль Сталина,
А на правой – Маринка анфас.
Композиционной основой стихотворения-песни становятся контрастные универсалии: горячо/холодно, левое/правое. Императив Протопи/Не топи тоже носит контрастный характер. Условно-символический план гармонирует с исторической конкретикой: культ личности, охранники, Сталин, наследие мрачных времен. Двуплановость повествования реализуется и в смелом соединении абстрактного и конкретного: «Сколько веры и лесу повалено,/ Сколь изведано горя и трасс!», в метафорах: «Из тумана холодного прошлого/ Окунаюсь в горячий туман», «И хлещу я березовым веничком / По наследию мрачных времен». Экспрессия усиливается игрой слов: «Протопи ты мне баньку по-белому, - / Я от белого свету отвык», «Променял я на жизнь беспросветную / Несусветную глупость мою», «Повезли из Сибири в Сибирь». Повторы строф не только обусловлены жанром песни, благодаря вариативности они сообщают произведению дополнительные смысловые оттенки. В итоге название и его финал с маркированной интонацией:
-
Протопи!..
- Не топи!..
- Протопи!..
- Не топи!..
- дают надежду на свет.
Раздумья о путях лирического героя и его современников нашли отражение в системе условно-символических пространственных образов стихотворения-песни «Моя цыганская» (1967-1968). Лирический герой стремится к «празднику жизни», «веселью», но не может обрести их ни во сне, ни наяву. Поиски духовных ценностей приводят его в кабак, где он находит лишь «рай для нищих и шутов», чувствует себя как «птица в клетке». Даже в церкви «смрад и полумрак».
Голос совести, дающий некое изначальное интуитивное представление о том, «как надо», заставляет героя всюду мучительно распознавать неподлинное: «Все не так, как надо...». Устремленность лирического «я» к обретению высшего, надвременного смысла существования запечатлелась в его символическом движении «на гору впопыхах». Пространственные образы горы, поля, леса, реки выступают здесь как «традиционные формулы русского фольклора, связанные с семантикой рассеивания, избывания горя» [Рудник]. Через соприкосновение с родной стихией горе «рассеивается», но ненадолго. Трагедия утери современной душой чувства Бога, рая передана через оксюморонную «конфликтность» самого поэтического языка («Света – тьма, нет Бога!») и посредством возникающего в финале иносказательного образа ада, который воплощает неминуемое возмездие за неполноту внутренней жизни, за компромиссы с совестью:
А в конце дороги той
Плаха с топорами...
……………
Вдоль дороги все не так,
А в конце – подавно…
Обращает на себя внимание аксиологическая глубина выстроенной здесь поэтической модели пути: утрата сокровенной веры в рай неизбежно влечет за собой другое – страшное – знание о том, каким будет «конец» «дальней дороги».
Путь как пространственно-временная величина потенциально заключает способность выражать смену нравственно-психологических состояний рефлексирующего человека, следующего по нему. В произведениях «Банька по-белому», «Моя цыганская» путь актуализируется не столько в непосредственно-физическом, пространственном смысле, сколько в метафорическом – как поиски смысла жизни, себя, веры, любви. Это качество поэзии В. Высоцкого еще отчетливее проявляется с течением времени, в его произведениях 70-х годов.
Одним из ярких примеров оригинальной организации художественного пространства может служить песня В. Высоцкого «Горизонт» (1971).
Пространственная организация первой же строфы дает читателю / слушателю некое понятие об эфемерной ограниченности пространства нереальным «краем земли» и являющимся «финишем» «горизонтом», который сам по себе отмечает границу зрительного восприятия человеком окружающего. Во второй строфе завязка сюжета песни: пари, заключенное лирическим субъектом с неким лицом или же коллективом («Условье таково: чтоб ехать – по шоссе, / И только по шоссе – бесповоротно»). В практически безграничную картину вносится жесткая корректива – пространство суживается до асфальтовой линии, зажатой между двух обочин, и оставшейся недостижимой цели – «горизонта», «края земли». По наблюдению Д.С. Лихачева, с пространственным образом тесноты в давние времена на Руси ассоциировались тоска, печаль. Отметим также: к ситуации пари или спора Высоцкий довольно часто прибегает в построении сюжетов своих песен. Сталкивая в подобной ситуации двух, а иногда и более участников, он, таким образом, помогает проявиться характеру, истинному «я» каждого из них («На стол колоду, господа…», «Дорожная история» («Я вышел ростом и лицом»), «Чужая колея»).
Припев, повторяющийся в «Горизонте» четыре раза, придает тексту динамику, ощущение постоянного, непрерывного движения своей первой строкой («Наматываю мили на кардан»), являющейся оригинальной метафорой, хотя и основанной на реальном устройстве автомобильной трансмиссии. Вторая же часть припева (последние две строки) указывает на градацию опасности, которой подвергается лирический герой, участвуя в странной гонке с самим собой, финиш которой – горизонт. Так, если в первом припеве это лишь предчувствие чего-то недоброго, основанное на использовании поэтом народных примет («Но то и дело тень перед мотором - / То черный кот, то кто-то в чем-то черном»), то в последующих смутное предчувствие трансформируется в совершенно реальную угрозу – натянутый через дорогу трос и, в конце концов, стрельбу по колесам, которая на скорости, когда «песчинка обретает силу пули», обернется неизбежной катастрофой.
Лирический герой В. Высоцкого, как правило, подвергается опасности. Варьируется только степень и последствия столкновения с последней: от мизерных до ужасающе-огромных. Поэт не раз говорил на своих концертах, что писать об обычном человеке – не интересно («Разве интересно было бы вам, например, слушать о том, как человек приходит с работы, ужинает, смотрит телевизор и ложится в постель?.. Поэтому я и стараюсь поставить своего героя в какие-то особенные обстоятельства… Потому что когда человек подвергается опасности, то показывает всего себя, ту часть, которой обычно не видно…» (В. Высоцкий. Концерты в Казани. Запись – октябрь 1979)).
В следующей строфе автор прибегает к гиперболизации скорости, с которой движется автомобиль лирического героя: «Но стрелки я топлю – на этих скоростях / Песчинка обретает силу пули…» На наш взгляд, данная гипербола может выполнять здесь функцию еще большего ограничения пространства – не только обочинами шоссе, по которому едет автомобиль. При движении на большой скорости объекты, расположенные по сторонам от маршрута движения автомобиля, визуально «смазываются», образуя собой некий коридор. Мы получаем уже не открытое пространство, зажатое лишь рамками шоссе, а замкнутый стенами (пусть не существующими в реальности) коридор.
Еще одну ипостась опасности, подстерегающей лирического героя на пути к заветной цели, являют собой «скользкие повороты», на которых приходится тормозить, хотя в условиях заключаемого пари и оговаривалось: «…только по шоссе – бесповоротно».
«Мой финиш – горизонт – по-прежнему далек» – лирический герой вроде бы начинает осознавать недостижимость финишной черты, но его словно подхлестывает тот, кто «из кустов стреляет по колесам». Ведь не будут чинить столько препятствий на дороге одинокому путнику, стремящемуся к недостижимому, мифическому краю земли.
И вот, наконец, развязка. Для кого-то, быть может неожиданная, а для кого-то вполне предсказуемая: «Но тормоза отказывают, – кода! – / Я горизонт промахиваю с хода!» Трактовать последние строчки песни можно по-разному, и вариантов здесь может быть не один и не два. Если рассматривать весь путь, проделанный лирическим героем как развернутую метафору пути жизненного, то горизонт – это его закономерный конец, то есть смерть, уход, но уход достойный, уход человека, достигшего своей главной цели, невзирая на все чинимые препятствия и опасности. Но здесь сразу возникает другой вопрос: если горизонт – конец жизни, при этом еще являясь целью движения, то есть самой жизни… Вырисовывается довольно абсурдная ситуация. Глядя же с другой стороны, горизонт есть лишь предел восприятия, шоссе за финишной лентой не кончается ни обрывом, ни тупиком, а значит, логично было бы предположить, что герой движение продолжил, не смог остановиться на финише. Автор оставляет право на небольшой элемент домысла читателю/слушателю, и мы не хотим навязывать кому-либо свою точку зрения.
Организация художественного пространства в «Горизонте» органично связывается с сюжетом песни и помогает наиболее полному ее восприятию. Пространство, оформленное в некий коридор, образовавшийся вокруг шоссе, придает произведению определенную динамику, способствует скорой «смене декораций» и, соответственно, развитию событий.
Таким образом, концепт пути в произведении реализуется, в первую очередь, в смысловых значениях борьбы, противоборства, поединка, пари.
Говоря о концепте пути в лирике В. Высоцкого, невозможно не упомянуть песню «Кони привередливые» (1972), являющую собой развернутую метафору-путь лирического героя к «последнему приюту». Постоянное нахождение на краю обрыва, дорога «по-над пропастью» приводит «в гости к Богу». Здесь поэт также прибегает к образу пространственного предела (обрыва, пропасти), столь характерного для его исповедальной лирики.
В «Райских яблоках» (1978) в условной форме выведена перспектива загробного пути лирического «я», душа которого «галопом» устремляется в рай «набрать бледно-розовых яблок». За сказочно-авантюрным сюжетным поворотом таится прозрение о душе, жаждущей благодати, но внутренне не готовой к ее обретению. Переживаемое здесь разочарование носит онтологический характер: вожделенное спасение обернулось тоской «от мест этих гибких и зяблых». Да и райские сады, рисующиеся воображению героя, предстают в образе тоталитарного гетто: «И огромный этап – тысяч пять – на коленях сидел». Песня выразила и личную трагедию лирического героя, в роковой момент не нашедшего Бога, и удел нации, отчужденной от сокровенного знания о душе и духовного опыта.
Как видим, многозначность отдельных образов и смысловая полифония произведений В. Высоцкого, объединенных концептом пути/дороги, присуща его нравственно-философской, исповедальной лирике.
Концепт пути у него вбирает черты многопланового символа, в котором присутствуют одновременно и прямые, относящиеся к движению в пространстве, и многочисленные внутритекстовые значения.
- Литература:
Рудник Н.М. Проблема трагического в поэзии В.С. Высоцкого: Канд. дис. М., 1994.
Скобелев А., Шаулов С. Владимир Высоцкий: Мир и слово. Воронеж, 1991.
Черепанова О.А. Путь и дорога в русской ментальности и древних текстах // Материалы XXVIII межвузовской научно-методической конференции. СПб.,1999, Вып. 7.