Романтические традиции в цикле А.Н. Майкова «Элегии»

В истории русской поэзии XIX века элегия явно занимает особое место, хотя, конечно, не является изобретением этого века. Будучи одним из самых древних лирических жанров, она возникла ещё в VII веке до нашей эры в Древней Греции, где её определение шло не по содержательному, а по формальному признаку: элегией называли стихотворение, написанное двустишиями, состоящими из гекзаметра и пентаметра. Первоначально темы элегий были очень разнообразны: от гражданских (патриотизм, идеалы воинской доблести) до интимных (дружба, радость и горе любви). Но уже к александрийскому и римскому периоду античной литературы темы элегий сужаются, в них начинают преобладать мотивы личных переживаний: одиночество, тоска отвергнутой любви, жизненные разочарования. Элегия приобретает печальную, грустную или скорбную эмоциональную окраску. Именно в таком виде она переходит в литературу нового времени и получает особую популярность в эпоху романтизма. В творчестве поэтов-романтиков элегия постепенно приобретает не просто субъективную, но, если можно так выразиться, универсально-субъективную окраску, начинает тяготеть к философским, онтологическим вопросам и темам.

Элегии А.Н. Майкова, также тяготеющие к философичности и универсальности, явно связаны с романтической традицией. По словам Л. Гинзбург, в послепушкинскую эпоху в литературе разрушается жанровое мышление, границы жанров размываются, жанры приобретают синкретичный характер. Поэтому о произведениях А.Н. Майкова обычно можно говорить, что они, скорее, имеют элегические черты. Однако среди его циклов имеется цикл, названный «Элегии». Такое подчёркнуто традиционное жанровое определение явно ориентирует на романтическую (прежде всего – пушкинскую) традицию. В определённом смысле можно сказать, что этот цикл А.Н. Майкова – каталог распространённых образов русской романтической философской лирики. Всевозможные пушкинские аллюзии и реминисценции, то явные, то скрытые, проявляющие не только в ориентации на пушкинскую образность, но и на ритмические особенности его произведений, являются художественной доминантой цикла, организуя его единство.

Цикл «Элегии», относительно небольшой, включает семь произведений. Их художественная общность задаётся уже на внешнем уровне единообразием заглавий: из семи стихотворений цикла пять имеют названия, представляющие собой одно слово-существительное, называющее образный и смысловой центр стихотворения. Исключением является стихотворение «Мраморный фавн», где в названии два слова, но общий художественный принцип всё равно сохранён: фавн – образный центр этого произведения. Краткие и ёмкие названия придают циклу столь свойственные майковской лирике вообще гармоничность частей и ощущение почти логической стройности.

Открывается цикл элегией «Исповедь». Название этого произведения указывает на тот самый жанровый синкретизм, о котором говорилось выше: первое стихотворение цикла совмещает в себе жанр элегии и жанр исповеди. Традиционно исповедь является жанром прозаическим, и именно в прозе этот жанр воплотил в себе максимальную откровенность и открытость.

Исповедь поэтическая – относительно редкое явление, и «Исповедь» А.Н. Майкова отличается от традиционного понимания жанра не только поэтической формой речи, но и условным литературным характером. Условность уже с первых строк задаётся тем, что начало «Исповеди» – это аллюзия на пушкинское стихотворение «Каков я прежде был, таков и ныне я:// Беспечный, влюбчивый. Вы знаете, друзья,// Могу ль на красоту взирать без умиленья…» [1, с. 437]. Стихотворение Майкова: «Так, ветрен я, друзья! Напрасно я учусь// Себя обуздывать: всё тщетно! Тяжких уз// Мой дух чуждается… Когда на взор мой томный// Улыбку вижу я в устах у девы скромной…» [2, с. 76]- связано со стихотворением Пушкина близостью конструкции (оба стихотворения – обращения к названным в тексте «друзьям») и семантической близостью эпитетов, которые лирический герой прилагает к себе («беспечный», «влюбчивый» - у Пушкина, «ветрен» - у Майкова). В какой-то мере совпадают и темы стихотворений: невозможность устоять перед красотой. Кроме того, стихотворения похожи и ритмическим рисунком – оба написаны шестистопным ямбом.

«Исповедь» А.Н. Майкова – это обращение к друзьям, то есть она изначально – публичный жанр, ориентированный на восприятие широко круга людей. Любопытно, в таком случае, почему А.Н. Майков назвал подобное стихотворение исповедью. Видимо, при определении этого жанра для него основную роль играла именно философская, универсальная направленность, стремление вписать личные переживания и чувства в общечеловеческий контекст. «Исповедь» А.Н. Майкова начинается, как уже было сказано, с темы восхищения женской красотой, а переходит к теме противопоставления живой жизни с её соблазнами и увлечениями отвлечённой учености – тема, характерная для лёгкой поэзии романтической эпохи. Вообще интересно отметить, что цикл элегий у А.Н. Майкова несколько парадоксально открывается стихотворением в духе анакреонтической лирики. Однако эмоциональный настрой стихотворения несколько меняется к его концовке: начиная с игривой мечты, лирический герой проходит через воспоминания о «бледных ликах», «томных взорах», «трепете сладкой неги». Итогом этих воспоминаний является «стих таинственный задумчивых элегий». Таким образом в первом стихотворении заявляются две ключевых темы цикла: тема любви и тема творчества, понимаемая предельно широко как высшая способность человеческого духа. Особое изящество этому первому стихотворению цикла придаёт то, что композиция его имеет своеобразный кольцевой характер: и первое слово стихотворения – заголовок – обозначает жанр («исповедь») и последнее слово в стихотворении указывает на жанр – всего цикла («стих таинственный задумчивых элегий» [2, с. 76]). Таким образом первое стихотворение является как бы тематическим и художественным камертоном всего цикла.

Весь цикл построен на перекличках: тематических, образных, словесных, ритмических. Пожалуй, можно сказать, что «Элегии» - один из самых цельных и композиционно стройных циклов А.Н. Майкова. Второе стихотворение цикла («О чём в тиши ночей таинственно мечтаю») в образном, идейном, даже чисто словесном плане представляет собой продолжение «Исповеди». Первое стихотворение цикла заканчивается упоминанием элегии, второе являет собой поэтическое описание этого жанра. В художественном сознании А.Н. Майкова элегия связана с тишиной, ночью, а тишина и ночь, в свою очередь, - с тайной: «О чём в тиши ночей таинственно мечтаю,// О чём при свете дня всечасно помышляю,// То будет тайной всем» [2, с. 76]. «Тайна» из второго стихотворения цикла согласуется с определением из первого стихотворения: «стих таинственный». Это почти буквальное лексическое совпадение лишний раз подчёркивает образное единство первых двух произведений цикла. Исповедальный характер, заявленный в названии первого стихотворения, переходит во второе и усиливается в нём, теряя оттенок литературной условности. Тайные знания – это священные знания, знания о глубинных, коренных основах человеческой личности и мира; тайные чувства – это самые сильные чувства, они боятся чужого грубого прикосновения именно по причине своей силы и своей интимности. Таким образом, определение стиха элегии как таинственного подчёркивает для А.Н. Майкова одновременно философскую и глубоко личную основу этого жанра. Слияние философичности и эмоциональности, любовной и интеллектуальной тематики и составляет в самых общих чертах своеобразие цикла элегий в поэзии А.Н. Майкова.

Можно заметить, что внутри цикла стихотворения идут тематическими комплексами. Связь внутри этих комплексов и связь комплексов между собой осуществляется через образную перекличку. Третье, четвертое и пятое стихотворение цикла носят философский характер. Основную тему их можно определить как тему смысла жизни. Первое из упомянутых стихотворений («Зачем средь общего волнения и шума») задаёт подходы к этой теме через ряд риторических вопросов, открывающих текст: «Зачем средь общего волнения и шума// Меня гнетёт одна мучительная дума? // Зачем не радуюсь при общих кликах я?» [2, с. 77].

Отсутствие у лирического героя ответов на эти вопросы в стихотворении связывается с потерей веры. Счастье – это отсутствие сомнений и умение ощущать свою духовную связь с предками: «Блажен, кто сохранив ещё знаменованье // Обычаев отцов, их тёмного преданья, // Ответствовал слезой на пение псалма; // Кто, волей оторвав сомнения ума, // Святую Библию читает с умиленьем…» [2, с. 77]

А.Н. Майкова нельзя назвать поэтом с ярко выраженным религиозным настроем, хотя, конечно, религиозные темы присутствуют в его творчестве. Самым характерным в этом стихотворении является, пожалуй, представление об истинной религиозности как о наследи отцов, наследии предков. Духовная связь с прошлым, религиозного ли, творческого ли, нравственного ли характера, - одна из важных тем не только для А.Н. Майкова, но и для очень многих поэтов той эпохи. Их поэтическое сознание было, в каком-то смысле, противоречивым. С одной стороны, они ощущали себя наследниками пушкинской эпохи и хранителями её традиций. С другой – им казалось, что между ними и их великими предшественниками золотого века пролегла целая пропасть. В результате, тема духовной связи поколений, тема нового и старого, движения вперёд и преемственности – одна из неоднозначных и часто болезненных тем в творчестве А.Н. Майкова.

Движение вперёд даёт новое знание, новый опыт, но за это приходится платить страданием – это тема четвёртого стихотворения цикла «Жизнь». Зачин стихотворения – это сравнение: «Грядущих наших дней святая глубина// Подобна озеру…» [1, с. 77]. Далее стихотворение представляет собой постепенное развитие этого сравнения, которое, в конце концов, разворачивается в целую картину. Уподобление жизни водному пейзажу, вода как символ жизни – достаточно традиционный художественный приём. В русской романтической традиции, наследником которой является А.Н. Майков, он связан прежде всего с балладой В.А. Жуковского «Кубок». Каждое погружение в воду приносило юноше новое знание, в результате чего он становился всё печальнее и в конце концов погиб. Это традиционное художественное уподобление комично обыграно у Н.В. Гоголя. Чичиков, умеющий ловко усваивать и употреблять именно общепринятые фразы, недаром говорит о себе, что он «как барка какая-нибудь среди свирепых волн». Майковский символический пейзаж имеет своим центров тихое озеро, неподвижная гладь которого кажется мирной и прекрасной. Так же характерно для романтической традиции, что главное разочарование в жизни и главная опасность связаны с душевными, сердечными проблемами: с разочарованием в любви. В общем-то, образ озера можно толковать не только как символ жизни (что задаётся заглавием стихотворения), но и как символ женщины, вернее, женской страсти и губительности её для мужчины: «Теперь внимаешь ты // Лишь шепоту дерев и плеску волн шумливых; // А там, под образом блестящей красоты, // С приманкою любви, с приманкой ласк стыдливых, // Красавиц лёгкий рой мелькнёт перед тобой; // Ты кинешься за ней, за милою толпой, // С родного берега… Паденья шум мгновенный, // Урчание и стон пучины пробужденной…» [2, с. 77]

Водная стихия – море – центральный образ также в стихотворениях «Безветрие» и «Призвание». Стихотворение «Безветрие» - реминисценция на последние строфы пушкинской «Осени», даже можно сказать, пожалуй, что майковское стихотворение – это «продолжение» А.С. Пушкина. У А.С. Пушкина образом корабля с распущенными парусами и вопросом «Куда ж нам плыть?» завершается стихотворение «Осень»; у А.Н. Майкова образ корабля завершает зачин. Настроение майковского стихотворения явно перекликается с настроением стихотворения А.С. Пушкина: главенствующие ощущение – жажда деятельности при невозможности действовать. Пушкинская метафора «мечты кипят», выражающая почти физическое напряжение духа, повторяется и у А.Н. Майкова: «Как часто, возмущён сна грустным обаяньем,// Мой дух кипит в избытке сил!» [2, с. 78]. Далее через развёрнутую метафору в стихотворение вводится воздушный панорамный пейзаж: «Он рвётся в облака мучительным желаньем, // Он жаждет воли, жаждет крыл» 21, с. 78].

Воздушный и водный пейзаж организуют образный ряд данного текста. Корабль, находящийся между небом и водой, - символ человеческого духа. Сам этот корабль соединяет в себе и пушкинский корабль из «Осени», и лермонтовский парус (и, может быть, даже упоминавшуюся уже чичиковскую «барку»).

Очень интересна в «Безветрии» модификация центрального образа: именно ключевые слова-символы и «держат» композицию стихотворения, не давая уйти ему от философской элегии в пейзажную зарисовку. Стихотворение начинается с образа «кипящего духа», переходит к «молодой мысли», потом появляется образ корабля, и ассоциативно-символический ряд замыкает образ пловца на палубе. Символично и заглавие стихотворения: безветрие – это бессилие человеческой мысли и человеческого духа. Безветрие означает неподвижность корабля, таким образом, бессилие в стихотворении ассоциативно связывается с неподвижностью. Неподвижность – организующий момент в пейзажной части стихотворения, поэтому обращает на себя внимание большое количество глаголов с отрицательной частицей: «ни зыби не пробежит», «не будит ветерок», «туча сизая грозы дыханием не пахнет», «ни облака, ни тучи не всходит», «не плещет, не шумит на мачте флаг летучий».

Эмоциональное движение стихотворения идёт от напряжённости к успокоению, чему соответствует и пейзажное построение текста. Пейзажная зарисовка начинается с тёмных и мрачных тонов: «туча сизая», «…воды засыпают,// Везде недвижны, как свинец». Но в последних трёх строках тёмный и мрачный пейзаж меняется на светлые тона: «Он всё ещё глядит на руль, где клубы пены// Облиты месячным лучом». [2, с. 78]. Ощущение ожидания, возникающее в этих строчках, усиливается открытым финалом (тот же композиционный приём, что в «Осени» А.С. Пушкина), который подчёркивается многоточием.

Образным и идейным продолжением «Безветрия» является последнее стихотворение цикла – «Призвание». «Безветрие» завершается изображением неподвижного корабля, а «Призвание» начинается с изображения корабля плывущего. В предыдущем стихотворении, как уже было сказано выше, безветрие символизирует собой бессилие человеческой мысли и духа. В этом смысле название последнего стихотворения является антитезой к безветрию: призвание даёт человеческому духу возможность двигаться вперёд. Символом человеческого духа в «Призвании» является образ Колумба. Это вообще характерная черта творчества А.Н. Майкова – интерес к истории, причём в его поэзии крупные исторические деятели – это всегда некий универсальный символ, выражающий общечеловеческие качества и ценности. Колумб в стихотворении А.Н. Майкова воплощает устремление человека к некой высшей цели. Завершающая роль этого стихотворения в цикле чрезвычайно важна: оно делает цикл идейно и эмоционально открытым. Цикл завершается светлым, полным надежд произведением. Таким образом, в цикле можно увидеть определённое эмоциональное равновесие: он начинается и завершается светлым чувством, но если начало его шутливо и даже несколько легкомысленно, то окончание окрашено торжественными, пожалуй, даже патетичными тонами.

Этому торжественному тону соответствует весь образный строй «Призвания». Композиционно стихотворение имеет два центра – два пейзажа – Испании и Америки. Пейзажи построены симметрично: в обоих случаях точка восприятия – это Колумб, стоящий на палубе корабля. В обоих случаях он смотрит на берег: в первый раз на удаляющийся, во второй раз – на приближающийся. Оба раза в пейзаже выделяются отдельные детали, которые несут изобразительное и – главное – символическое значение. В испанском пейзаже это статуя каменного всадника. Для русской литературы статуя всадника, стоящая на берегу, - это знаковый образ. Заметная реминисценция с пушкинским Медным всадником накладывает на образ статуи испанского короля в стихотворении А.Н. Майкова дополнительные смысловые аллюзии: всадник символизирует собой и призвание, и силу человеческого духа, и даже, пожалуй, европейскую цивилизацию, которую несет Колумб в Америку.

Можно отметить, что статуя (на этот раз – мраморного фавна) – это образный центр ещё одной элегии («Мраморный фавн» - последнее стихотворение цикла). В этом произведении мраморный фавн – это образ, символизирующий собой соединение разных времён, разных цивилизаций. Фавн, как известно, связан с представлением об эротизме, о чувственной любви. Элегия «Мраморный фавн» распадается на две части. Первая часть – это характерная для А.Н. Майкова пейзажная зарисовка, изображающая осенний сад, в котором стоит древняя статуя улыбающегося фавна. Вторая часть стихотворения – это обращение лирического героя к статуе. В античные времена фавну приносили жертвы, потом он стоял в парке роскошного дворца, где видел, как «в аллее тёмной сей// Чета любовников скрывалась от гостей» [2, с. 80]. Эротические ассоциации, заложенные в образ фавна, связываются с эротической сценой во второй части стихотворения. В связи с этим тема любви в элегии решается через две идеи: первая – мимолётность любовного чувства у конкретного человека, у конкретной пары: «Иль, может быть, опять под липами твоими// Являлись они, условившись с другими» [2, с. 80]. Вторая - вечность самой любви для человеческой природы: фавн с древних времён видит одни и те же сцены, неизменные на протяжении всей истории человечества.

Итак, элегический цикл А.Н. Майкова в целом продолжает элегическую традицию русской романтической поэзии и ему свойственны такие черты, как универсальность, интерес к философским темам, ориентация на стиль пушкинской эпохи.

Литература:

1. Пушкин А.С. Сочинения в трех томах. Т. 1. – М.: Художественная литература, 1985. – 734 с.

2. Майков А.Н. Сочинения в двух томах. Т. 2. – М.: Правда, 1984. – 575 с.