Интертекст в произведении А. Белого «Возмездие»



В данной статье проанализирована необходимость изучения явления интертекстуальности для полноценного анализа художественных произведений. Предпринята попытка рассмотрения аллюзий в произведении А. Белого «Возмездие». Выявлена взаимосвязь текста А. Блока и произведений, к которым были сделаны отсылки автором.

Ключевые слова: интертекстуальность, интертекст, аллюзия, ссылка, символизм, А. Белый, возмездие

В литературоведении одним из самых актуальных вопросов сейчас является вопрос интертекста. Важность темы объясняется отсутствием единства в понимании базисных категорий теорий интертекста. Согласно принятому большинством ученых мнению, интертекстом является ассоциативное взаимодействие одного произведения с одной частью или несколькими частями других текстов. По М. М. Бахтину[1], «интертекстуальность — диалог сознаний благодаря совокупности «забытых смыслов», в то время как Ю. Кристева[2] объясняет явление как «цитатную мозаику» [4, 135]. Важно понимать, что большинство существующих текстов — интертексты, и при этом все они — индивидуальны. Писатель в той или иной форме обращается к произведениям прошлых лет, управляет ими на разных уровнях. Однако нельзя это понятие путать с такими, как «плагиат» или «пародия». По мнению Р. Барта, французского литературоведа и семиотика, любой текст соткан из цитат, отсылок, отзвуков, и «все это языки культуры», «старые и новые, которые проходят сквозь текст и создают мощную стереофонию». Текст приобретает вторую природу, новые свойства, оттенки, ощущения.

Особенно примечательно явление интертекстуальности XX века. Ведь именно период «серебряного века» являет собой исключительное многообразие и воплощение творчества в художественном слове. Причем модернизм подразумевает динамизм развития, непримиримость, действие против чего-либо традиционного, утверждение культа новизны. В первом модернистском течении — символизме — поэты, «стремясь в будущее», пытаясь выделить свои стихотворения среди других, активно обращались к интертексту, который формировал новый смысл полностью или частично посредством ссылки на иной текст.

Так, наше внимание привлекло произведение А. Белого «Возмездие» (1901). Оно относится к раннему творчеству поэта, впервые опубликовано в сборнике «Золото в лазури» [3, 137]. В нем проявляется увлеченность автора аргонавтизмом, то есть приобщением к древнему мифу, повествующему о путешествии на корабле «Арго» группы героев в мифическую страну вслед за солнцем. Не случайно оно посвящено именно Эллису: вместе с Эллисом (Л. Л. Кобылинский) и С. М. Соловьевым А. Белый создали объединение аргонавтов.

Нарисованная в «Возмездии» Белым картина отображает смысл мифа, где детали плана имитируют движение развивающейся мысли. Деление на четыре смысловых компонента способствует созданию калейдоскопу образов, каждый из которых заявляет о своем тождестве целому. Так, один из центральных образов — поэт. Здесь солярный символ вплетен в философский сюжет, важный для творчества Белого аргонавтического периода, — сюжет похода за золотым руном. Он предполагает пространственное преодоление низа и соединение его с верхними сферами бытия. Поэтому действие первой части происходит в горах: «Я блуждаю в горах, — позабытый…» В данном случае можно выделить интертекстуальную связь со стихотворением Белого «На горах». «Горы в брачных венцах» — таково начало. Аллюзия приобретает формо- и смыслообразующий вид. С точки зрения символистов, гора — центр мира, самое высокое место. Она видна отовсюду, заставляет нас поднимать голову вверх, смотреть не только вокруг себя, но и выше. Путь на гору — восхождение, преодоление. Такое восхождение сделали лирические герои. Они — на вершине. Невольно вспоминается миф о горе Синай — библейской святой горе, где Моисей получил с неба скрижали завета, и Иисус Христос произносит Нагорную проповедь. Русский символизм берет начало обращения к библейской символике именно благодаря творчеству Белого. Значит, гора — место встречи «земного» и «небесного», людей и богов. У Белого образ горы в «Возмездии» и «На горах» не соотносится с реальной горой. Гора — место обитания богов, мифологических существ, и это явно прослеживается в текстах: «Великан… как утес…» («Возмездие») и «Вот ко мне на утес притащился горбун седовласый» (На горах»). Однако божественное начало приобретает не великан или горбун, а именно поэт.

Поэт находится на пике горы, приближен к небу. Белый поднимает тему божественного призвания поэта, причем не просто поэта, а поэта-пророка. Интертекстуальность создается не только приемом заимствованных цитат, но и принятием смысловых систем. Поэт Белого становится поэтом именно благодаря священному безумию, которое послано Богом. Поэт — это медиатор, посредник между богом и людьми, он сродни пророку и шаману, который также является проводником воли Бога, находясь в исступлении. Белый словно дает свою интерпретацию пушкинского «Пророка»: «Я блуждаю в горах, позабытый, // в тишине замолчавший пророк». Интересно заметить разницу между пушкинским пророком и пророком Белого. К последнему является великан, который «грозится сквозь мглу». В литературе, как правило, великаны имеют функции чудовищ-«вредителей», их роль выполняют злые духи или враждебные народы. К пушкинскому же поэту является посланник от Бога — «шестикрылый Серафим», который помогает поэту вдохновиться, обрести дар воззрения. Его пророк не чувствует себя оскверненным обществом, не равнодушен к происходящему вокруг. Пророк Белого тоже не равнодушен; однако он боится, ему страшно: «Я кричу, что осилю все кручи, // не отдам себя в жертву я злу». В традиции ХХ века для поэтов было присущим отстаивать свое место в литературном мире, поэтому Белый произносит эти слова, которые, по его мнению, возвышают героя, приравнивают к «новому Христу». Взаимодействие смысловой системы А. Белого и смысловой системы А. Пушкина приводит к приращению новых смыслов.

Интертекст — система текстов, втягивающихся в пространство того или иного текста [2, 131]. Строка уже из второй части «Возмездия» («И все выше и выше всхожу я, // и все легче и легче дышать») сочетается с цитатой из стихотворения К. Д. Бальмонта «Я мечтою ловил уходящие тени» («И чем выше я шел, тем ясней рисовались, // Тем ясней рисовались очертанья вдали…») Здесь идея соотнесения лирического «Я» поэта и символа Солнца как воплощения личностного, индивидуального начала и в то же время жертвенного, творящего, жизненно необходимого для других. Бальмонт словно ощущает себя полномочным представителем жизнетворческой энергии Солнца среди людей, чувствует в себе силы изменить мир, сделать его лучше, осветить творческим горением. Таковы и амбиции Белого: «Слишком рано я к спящим воззвал».

Поэт Белого становится равным Богу:

«Острым тернием лоб увенчайте!

Обманул я вас песнью своей.

Распинайте меня, распинайте.

Знаю жаждете крови моей»

Белый развивает тему божественного признания поэта-пророка. Он обычный человек, но в то же время уравнивается с Богом. Белый много увлекался творчеством Р. Штейнера, знаменитого мистика, доктора философии, педагога, который в «Очерке тайноведения» писал, что космическая миссия Христа является в своем откровении высоким солнечным существом, на которое можно указать при описании развития импульса Христа. Можно привести много примеров произведений с действующим лицом в качестве Иисуса Христа, но по смысловому компоненту к «Возмездию» А. Белого приближена именно поэма А. Блока «Двенадцать». Для А. Белого, как и для А. Блока, образ Христа — символ нового мира. В данном случае интертекстуальные отношения уникальны в функциональном плане. Этот фрагмент интертекста Белого является спонтанным, то есть не поддерживается переводом или новой редакцией текста; нет «плагиата». Белый адаптировал текст.

Вместе с образом Христа появляется образ черного ворона: «лишь умру, — стая воронов черных, // что кружилась всю жизнь надо мной». Примечательно, что символ ворона в древнем Китае ассоциировался с солярным символом. Однако в русском представлении, ворон — кровожадный хищник, который питается падалью [5, 125]. Белый проводит связь с толпой: люди осуждают, обсуждают, критикуют, злословят, не понимают. Устойчивую связь образа ворона с мортальным кодом можно подтвердить, если обратиться к стихотворению Эдгара По «Ворон». Птица символизирует отчаяние, возрастающее, накаляющееся, отчаяние души. Явление ворона — показать трагический удел человека в мире, обречённость на вечную и безнадёжную борьбу со своей памятью и в итоге с самим собой. Ворон — это связь со смертью и миром мертвых. Отсылку к похожему образу мы наблюдаем в произведении «Слово о полку Игореве»: «Но часто вороны граяли, // трупы между собой разделяя». Черный цвет и у Белого, и в древнерусском искусстве связан со злобой и печалью. В «Слове» половцы — «черные тучи» и «черные вороны», в «Возмездии» толпа — «стая воронов».

Интертекстуальность — перенесение свойств и признаков одного текста на другой; устройство, «перезаписывающее» текст. Толпа Белого соотносится с толпой Пушкина («Поэту»): «Услышишь суд глупца и смех толпы холодной…». В данном случае Пушкин обращается к образу толпы, оскорблявшей Иисуса Христа в его пути на Голгофу.

Поэт в «Возмездии» погибает. Однако если рассмотреть точку зрения Джон Ф. Адамса, исследователя творчества Эдгара По, можно предположить, что наоборот, образ ворона предвещает «воскрешение» поэта, новую жизнь. Ворон здесь как знак надежды, символ «завтра». Такое определение можно объяснить тем, что звук «кар», создаваемый птицей», имеет схожее звучание с греческим существительным «caw», что значит — «завтра».

«Завтра» будут помнить творчество поэта. По мнению Белого, поэт равносилен Божьему творению, он — гений и потому не как все. «В очах людей читаю я // Страницы злобы и порока» — писал Лермонтов в «Пророке». Поэт должен выполнять свое предназначение: бороться, не отрекаться от миссии, предпочитая «торжество» народных масс. Истинное творчество требует отчуждения окружающих: «Смотрите, как он наг и беден, // Как презирают все его!» Аллюзия с «Пророком» Лермонтова показывает смысл выбранного Белым названия для стихотворения.

«Возмездие» — отплата, кара за преступление, за зло (С. И. Ожегов). Сама природа «возмездия» относится к «книге книг» Библии — Священное писание показывает, что в разных случаях слово имеет не одинаковые значения: либо «наказание», «месть», либо «награда» [1, 10]. Оно зародилось в Ветхом Завете и перешло в Новый Завет. При этом Возмездие связано со Страшным судом человека перед его уходом в Вечность; это Божье Воздаяние за грех. Именно этот суд решит исход души человека, ее судьбу. По христианским канонам, жизнь, прожитая по закону Божьему, способна преодолеть смерть, перейдет в жизнь вечную. Идея возмездия служит искуплением не только за совершенные деяния, но и за имение и ношение самое мысли об этом деянии.

Белый говорит о сущности своего дара — быть поэтом. Осознание долга, своего избранничества приводят к мысли о неразрывности проклятия; дар поэта хранит как добро, так и зло. Возмездие Белого в том, что он, осознавая дар поэта, не отрекся от индивидуализма. Для него личное «Я», что объясняется его отношением к течению символизма, перекрывает общее «мы». Индивидуалистический аспект возмездия перечеркивает гражданский долг.

Таким образом, благодаря явлению интертекстуальности раскрываются многие смыслы стихотворения А. Белого «Возмездие». Интертекстуальность это не только применение цитаты как готового речевого образования, а также крылатых слов, но и аллюзий. Именно цитата позволяет непосредственно наблюдать, каким образом один текст включается в другой [2, 137]. Благодаря же аллюзии можно проследить обращение автора к смысловому содержанию других произведений. Интертекст — новая реальность, которая позволяет «переработать», обогатить художественный опыт предшественников в силу требований времени. С помощью интертекста А. Белому удалось в одном лаконичном произведении соединить большое количество смыслов, образов, что стало доступным благодаря использованию аллюзий.

Литература:

1. Дорничева Д. В. О происхождении и эволюции идеи Возмездия в поэтическом сознании А. Блока / Д. В. Дорничева // Вестник Санкт-Петербургского университета. Язык и литература. — 2009. — № 5. — С.9–15.
2. Еременко Е. Г. Интертекстуальность, интертекст, и основные интертекстуальные формы в литературе / Е. Г. Еременко // Уральский филологический вестник. Серия: Русская классика: динамика художественных систем. — 2012. — № 6. — С.130–140.
3. Круглова Т. С. Специфика адресации в книге стихов Андрея Белого «Золото в лазури» / Т. С. Круглова // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. — № 11. — С.132–137.
4. Петрова Н. В. Различные подходы к определению интертекстуальности / Н. В. Петрова // Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. — 2011. — № 7. — С.131–136.
5. Тропкина Н. В. Образ ворона в китайской и русской поэзии / Н. В. Тропкина // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. — 2014. — № 7. — С. 124–127.

---

[1] Русский философ, культуролог, теоретик европейской культуры и искусства, исследователь языка

[2] Французская исследовательница литературы и языка, писательница, семиотик, философ и оратор