Связь мениппеи и романистики в теориях М.М. Бахтина

М.М. Бахтин кратко обозначил свою концепцию мениппеи как сатиры в книге «Проблемы поэтики Достоевского», выделив четырнадцать ключевых характеристик данного жанра. Мы остановимся в данный момент на такой важной особенности мениппеи, как ее способность вмещать в себя многообразный спектр несходных стилей и голосов при одновременной склонности рассматривать и сатиризировать различные философские аспекты (обычно в достаточно ирреверентном виде). Сам Бахтин именует эту энергетическую составляющую мениппеи карнавальной, основывая эту метафору на концепции средневекового карнавала как действа, на котором традиционные правила и иерархические системы инвертировались или отменялись, и во время которого представители разных социальных групп общались и смешивались значительно свободнее, нежели в обычной жизни.

Первая, и наиболее фундаментальная, характеристика карнавальности (и, следовательно, менниповой сатиры) – это ее амбивалентность: различные точки зрения, различные миры могут быть представлены совместно и одновременно без какого бы то ни было привилегизирования какой-то одной из них по отношению к остальным; таким образом, различные миры могут комментировать друг друга в форме диалога.

Будучи в первое время своего существования редким и малопонятным жанром, в художественной литературе XX веке мениппея выдвинулась на одно из главенствующих мест. В среде англо-американских критиков это возрождение было инициировано Нортропом Фраем, назвавшего мениппову сатиру (или, в его понятиях, «мениппову анатомию») ведущим жанром художественной литературы в пятидесятые годы XX века [1]. Роль Фрая в теории мениппеи хорошо известна, и достаточно сослаться на высказанное в 1968 году мнение Филиппа Стевика о том, что жанровая классификация (по Фраю) стала «самым значимым и влиятельным, если не единственным, событием в теории литературной критики XX века» [2, p.32]. Тем не менее, разработки Бахтина в разделе теории мениппеи с течением времени затмили собой аналогичные выведения Фрая: теории Бахтина, созданные в основной своей части в 30-х годах XX века, оставались совершенно неизвестны ни на Западе, ни в СССР вплоть до 60-х годов XX века. Тогда выяснилось, что еще в 30-е годы Бахтин создал литературоведческие концепции, предшествовавшие появлению и структурализма, и постструктурализма. Работы Бахтина оказались столь влиятельными в Европе и Америке, что там появилась целая «бахтинская» отрасль литературной критики и комментирования, к которой можно причислить работы таких исследователей, как К. Кларк и М. Холквист, а также Ц. Тодоров, К. Эмерсон, Г. Морсон и К. Хиршкоп.

Исследования Бахтина в области теорий языка напрямую связаны с более поздним развитием теорий интертекстуальности, примером которых можно считать работы Ю. Кристевой и Ж. Деррида. Поль де Ман предположил, что Бахтин в теории литературы XX века – «…наиболее подходящий кандидат на роль героя в области развития идей нарратива, особенно в том, что касается новеллистики» [3, p.111].

Следует отметить, что в историко-литературных работах Бахтина мениппея (примером которой называются сочинения Ф. Рабле и современных ему французских авторов, а также Дж. Свифта) определена как важный самостоятельный карнавально-ориентированный жанр в литературе вплоть до XIX века. В нем мениппея, по Бахтину, перестала выступать в качестве независимого жанра, объединившись и слившись уже в начале XIX века с самим понятием романистики. Стоит отметить, что работы Бахтина по романистике неотделимы от его же рассмотрений исторической менипповой сатиры, поскольку выделяемые Бахтиным типы романов, в сущности, исходят от тех же энергетических центров теории мениппеи и централизуются в полные аналоги отдельных (или, реже, всех в совокупности) черт мениппеи.

По Бахтину, роман представляет собой особый жанр, уникальный в своей контемпоративности (современности), в своей связи с повседневной жизнью и тесным контактом с некоторыми экстралитературными жанрами. Теория Бахтина построена на лингвистических принципах: он утверждает, что особенностью романа как жанра литературы являются возможность и способ инкорпорирования различных языков одного социума в собственный дискурс, «…суверенитет голосов и гетероглоссия входят в роман и организуются в нем в структурированную художественную систему. В этом состоит характеристическая особенность романа как жанра» [4, с. 505–519]. Однако у языков романа наличествуют также особые социополитические коннотации, то есть, другими словами, каждый тип «языка» в романе представляет собой самостоятельное мировоззрение. Ключевой концепцией в данном аспекте является гетероглоссия (специфический бахтинский термин), относящаяся не только к словарному различию речи разных социальных групп, но также и ко всему социальному, культурному и идеологическому контексту романа.

В романе языки взаимодействуют динамическим способом, обычно с развитием оппозиций между «высокими» и «низкими» аспектами языка: романистический диалог, таким образом, представляет собой драматизацию идеологических противопоставлений в самом обществе. Бахтин выделяет две стилистические линии развития романа, первая из которых, одноголосная, принадлежит традиционным реалистическим романам, вторая же, развившаяся в XIX и XX веках, значительно более богатая, тесно связана с мениппеей. Этот способ построения романа стремится к «родовой, энциклопедической полноте» [5, с. 294], включающей в себя частое использование вставных жанров, служащих «…базовым целям введения гетероглоссии внутрь романа, то есть демонстрации многих и разнообразных языков эпохи» [5, с.295]. Именно в этом менипповом отношении роман должен быть «…полным и развернутым отражением своей эпохи <…> он должен представлять все социальные и идеологические голоса эпохи или, другими словами, все языки, представляющие хоть какое-то значение; роман должен быть микрокосмом гетероглоссии» [6, p. 176]. Нельзя не обратить внимание, что такое диалогическое выведение относительно структуры романа может быть легко продлено в прошлое на сочинения, например, М. Сервантеса и Л. Стерна, корни же его находятся в значительно более отдаленных литературных образцах (в частности, собственно у Мениппа, согласно сохранившимся синопсисам некоторых его работ).

Чрезвычайно важно для понимания романистики по Бахтину и введение им понятия карнавальности уже в этом обновленном контексте. Ю. Кристева, последовательница Бахтина в теории интертекстуальности, говорит о в высшей степени «карнавальном» характере некоторых романов, произведенных непосредственно по описанной нами второй бахтинской схеме развития. Романы такого типа, называемые также субверсивными, или полифоническими, близко родственны мениппеи: карнавальность, например, не связана в них с фривольностью, и «…карнавальный смех не просто пародиен; он комичен в той же степени, в какой и трагичен; он одновременно противоположен, и в этом плане может называться серьезным» [7, c.236].

Дискурс мениппеи, можно сказать, развит в противоположность аристотелеанскому дискурсу, и авторы полифонических романов отказываются, принимая мениппею как формализацию структуры внутрироманического мышления, от самого понятия о разворачивании мысли, каким оно дано в формальной логике. В романе такого рода классические понятия об идентичности, сущности, каузальности и дефиниции нарушаются таким образом, что, фактически, оказываются замененными на аналогию, реляцию и оппозицию, то есть на «диалогизм и мениппову амбивалентность» [7, c.249].

К. Кларк и М. Холквист отмечают, что едва ли не все великие романы XX века (как, например, сочинения Г. Мелвилла, Т. Манна, Р. Роллана, Ф. Кафки, Дж. Джойса, Ф. О'Брайана, М. Булгакова) выстроены по модели менипповой сатиры, или второго типа развития романа по Бахтину [8]. М. Нэнни, со ссылкой на Бахтина, доказывает, что мениппеей можно считать поэму «The Waste Land» Т. Элиота, и, более того, демонстрирует, что заложенную Джойсом и продолженную Элиотом тенденцию к карнавализации можно назвать наиболее характерной особенностью модернистской литературы: «…основные модернистские произведения, такие, как "Улисс" Джойса, "Пустошь" Элиота, "Cantos" Паунда, равно как и следующие за ними постмодернистские сочинения, могут быть рассмотрены как литературное выражение всепроникающей карнавализации сознания и культуры XX века – выражение, подчеркнуто игровой характер которого требует активного участия читателя в карнавальных играх» [9, p. 5].

Большое количество сложных, таинственных произведений современной литературы могут быть эффективно освещены и прояснены через их ассоциацию с жанром мениппеи. Подобная связь особенно важна, учитывая, что характер мениппеи таков, что произведение в этом жанре, неверно рассмотренное через призму другого жанра, может показаться сырым и неверно построенным: так, например, первая публикация романа Г. Мелвилла «Моби Дик» в Англии, как указывает С. Майу, вызвала жанровое замешательство, «…головоломные попытки классифицировать роман и таким образом счесть его прирученным» [10, p. 36].

Таким образом, рассмотрев понятие о двух типах развития романа в рамках литературоведческих теорий М. М. Бахтина, мы продемонстрировали, в каких аспектах так называмая вторая парадигма романистики (заключающаяся в понимании романа как «микрокосма гетероглоссии», то есть закоченного произведения, включающего в себя все важные «голоса», или идеологически-культурные языки эпохи) напрямую связана с развитой М. Бахтиным и его последователями, а также Н. Фраем теорией мениппеи (менипповой сатиры) как главенствующего жанра в литературе XX века.

Литература:

1. Frye, N. Educated Imagination and other writings on critical theory. – Toronto: University of Toronto Press, 2006. – 553 p.

2. Stevick, P. The Theory of the Novel. – Mitchigan: Free Press, 1967. – 440 p.

3. De Man, P. The Resistance to Theory. – Minnesota: University of Minnesota Press, 2006. – 137 p.

4. Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 6. – М.: Русские словари. Языки славянской культуры, 2002. – 625 с.

5. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. – М.: Художественная литература, 1965. – 286 с.

6. Bakhtin, M. The Dialogic Imagination: Four Essays. – Austin: University of Texas Press, 1981. – 444 p.

7. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман / Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. – М.: ИД «Прогресс», 2000. – C. 427–457.

8. Clark, K., Holquist, M. Mikhail Bakhtin. – Harvard: Harvard University Press, 1984. – 398 p.

9. Cit. by Booker, M. K. Flann O'Brien, Bakhtin, and Menippean satire. – Syracuse: Syracuse University Press, 1995. – 163 p.

10. Mailloux, S. Rhetorical Power. – Ithaca: Cornell University Press, 1989. – 189 p.