Образ поэта-изгнанника в лирике Е. А. Боратынского

Романтическая традиция и в какой-то мере автобиографические реалии сформировали образ поэта-изгнанника в лирике Е. А. Боратынского, за которым в ранний период творчества закрепилась подобная общественная и литературная репутация. Казалось бы, такие важные факты биографии, как исключение из Пажеского корпуса, ссылка в Финляндию, должны были бы отразиться ярко и широко в его творчестве. Но образ поэта-изгнанника не часто встречается в лирике Боратынского, не любящего транслировать свою жизнь в творчество. Ценность этого образа состоит в том, что он отражает важную веху в становлении творческой индвидуальности Боратынского, в том числе, свидетельствует о «необщем выражении» лица его музы.

Мотив изгнания подспудно присутствует в ряде таких стихотворений, как «Прощанье» (1819), «К Креницыну» (1819), «Дельвигу» (1819), которые навеяны воспоминаниями о прежней счастливой и беззаботной жизни. Поэт настоятельно подчеркивает принципиальное различие между собой и окружающими. Пора юности, предполагающая яркую, счастливую жизнь, полную впечатлений, для поэта прошла, так и не начавшись. Он с горечью отмечает, что радость не для него, так как он многое успел пережить за короткий срок. Страдания, которые его «состарили во цвете юных лет», — в данном случае отнюдь не романтическое клише. «Болезнь роковая» души заставила поэта почувствовать себя изгнанником среди людей, что в свою очередь обострило ощущение одиночества и скорби. Лирический герой вопрошает, без надежды на отзыв: «Зачем печального бежите?».

Подводя итоги в стихотворении «Прощанье» (1819), он с горечью констатирует: не все зависит от воли человека, часто не властного над скорбью, овладевшей его сердцем и не позволяющей ему вести прежний образ жизни.

Это контрастирует с заключительной мыслью, заложенной в стихотворении «К Креницыну». Скорбь не безраздельно владеет поэтом, поскольку встречает на своем пути силу, способную ей противостоять, — дружбу. Именно дружба, вдохнувшая в сердце надежду и просветившая душу, помогает поэту возродиться к новой жизни. Не случайно послание к «Дельвигу» отличает сцепление мажорных и минорных нот, которые придают стихотворению особое звучание:

Гордый лавр и мирт весёлый

Кивер воина тяжелый

На главе моей измял

Строю нет в забытой лире,

Хладно день за днем идёт…

[1,59].

Но:

В тихой, сладостной кручине

Слушать буду голос твой,

Как внимают на чужбине

Языку страны родной.

[1,60].

Поэт чувствует себя изгнанником, поскольку оторван ото всего, что ему было мило. Он называет друга «вольный баловень забавы», в противовес себе, лишённому воли, свободы. Но оксюморон «сладостная кручина» просветляет грустную тональность лирического высказывания, рождает прелестные картины милых сердцу мест и дорогого друга, что помогает поэту не склонить головы перед враждебною силою судьбы и найти отраду в творческом уединении и поэтических мечтах.

Следует отметить, что эти стихотворения не противоречат друг другу, напротив, затронутая в «Прощанье» мысль об изгнании продолжает свое развитие в стихотворении «К Креницыну», затем перетекая в послание «Дельвигу». Таким образом, мы наблюдаем картину душевных изменений. Стихотворения объединяет также внутренняя борьба, которая является своего рода смысловым ядром этих произведений. Важно подчеркнуть, что поэт, по мысли Е. А. Боратынского, — это в первую очередь боец, которому приходится вести борьбу не только с немилостивой судьбой, но и с самим собой. Поэтому мужество является важнейшей составляющей характера истинного поэта.

Более отчётливо образ поэта-изгнанника раскрывается в стихотворении «Где ты беспечный друг? Где ты, о Дельвиг мой…» (1820):

И где ж брега Невы? Где чаш весёлый стук?

Забыт друзьями друг заочный,

Исчезли радости, как в вихре слабый звук,

Как блеск зарницы полуночной!

И я, певец утех, пою утрату их,

И вкруг меня скалы суровы,

И воды чуждые шумят у ног моих,

И на ногах моих оковы.

[1,69-70].

Этот отрывок являет собой романтический портрет изгнанника, томящегося в заточении. Фоном портрета служит экзотическая финская природа. Противопоставление свободной стихии (в данном случае моря) и несвободного лирического героя, изображённого автором с оковами на ногах, отражает максимализм романтического восприятия, постулирующего свободу как одну из главных и безусловных ценностей.

Не менее важный для романтиков вопрос двоемирия неожиданно предстает у Боратынского в совершенно ином ракурсе. Если для романтиков реальный мир— это мир земной, а идеальный — небесный, то, у Боратынского, учитывая обстоятельства его печальной ссылки, под реальным миром понимается Финляндия, а статус идеального, как ни странно, приобретает Петербург. Идеальный он потому, что связан со счастливыми воспоминаниями пребывания поэта в кругу друзей. Этот мир гармоничен, лишён лицемерия и фальши, воплощает идеал чистой любви, к которому стремится душа поэта. Вдали же от дорогих сердцу людей лирический герой остро ощущает одиночество, отсутствие гармонии в мире, ущербность.

Нередко в лирике Боратынского образ поэта-изгнанника раскрывается в контексте избранности. Если обратиться к лексическому значению слов «изгнанник» и «избранный», то станет понятно, что эта взаимосвязь не случайна. В «Толковом словаре русского языка» С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой читаем следующее: «избранный» — лучший, выделяющийся чем-нибудь среди других [3,238], «изгнанник» — человек, который изгнан откуда-нибудь [3,239].

Хотя слово «избранный» имеет положительную оценку, а «изгнанник»— отрицательную, но при этом наблюдается общность лексического значения: выделяющийся среди людей, находящийся на расстоянии от них.

Поэт — избранник. И уже в этой непохожести кроется причина его непонятости окружающими, и как следствие — отторжение. То есть, именно избранничество обусловливает изгнанничество поэта. В то же время, в лирике Боратынского прослеживается мысль, что изгнание — это не только следствие непонятости людьми, невозможности вписаться в общепринятые рамки жизни, но и предопределение враждебной судьбы. Раскрытие этой мысли наблюдается уже в раннем стихотворении «К Кюхельбекеру», датированном 1820 г.:

Прости, поэт! Судьбина вновь

Мне посох странника вручила,

Но к музам чистая любовь

Уж нас навек соединила!

[1,70].

Лирический герой — избранник, но враждебная судьба гонит его с места на место, как бы испытывая его: достоин ли он этого высокого поручения? Мужественно встретить все новые и новые испытания поэту помогают творчество и дружба, которые как прочный фундамент удерживают его от падения — унизительного ропота. Лирический герой с благодарностью принимает изгнание, укрепляющее его духовные силы:

Строга ль богиня будет к нам,

Пошлет ли весть соединенья?

Пускай пред ней сольются там

Друзей согласные моленья!

[1,70].

В этих заключительных строках содержится символический образ «там», напрямую связанный с моделью двоемирия, поскольку выстраивается оппозиция: «здесь» (реальный мир) — «там» (идеальный). Чтобы ещё более подчеркнуть разницу между этими мирами, слово «там» писалось романтиками с большой буквы и выделялось курсивом. Боратынский же «там» пишет курсивом, но с маленькой буквы, тем самым как бы уравнивая эти два мира в том плане, что и «здесь», и «там» он будет верен своим обетам, что даже смерть не сможет разрушить творческих и дружеских связей, соединивших двух друзей-поэтов.

Похожую мысль встречаем и в стихотворении «Прощай, отчизна непогоды…» (1821):

Где, отлученный от отчизны

Враждебною судьбой,

Изнемогал без укоризны

Изгнанник молодой;

Где позабыт молвой гремучей,

Но всё душой пиит,

Своею музою летучей

Он не был позабыт!

[1,86].

Творчество для поэта-изгнанника стало настоящей опорой в трудную минуту. С честью выстояв испытания, «наперекор судьбе» он получает желаемую награду — возвращается в «страну родную» победителем, «жителем небес».

Тема изгнанничества эхом отзовется и в более позднем творчестве Боратынского. Так, в стихотворении «Осень» (1837) перед нами поэт-избранник, наделенный даром. В начале творческого пути поэт преисполнен надежды, он сравнивает себя с сеятелем, бросающим семена в плодородную почву, предвкушая богатый урожай, его манит мечта о преображении людей, он полон любви и участия к ним:

И ты, как он, с надеждой сеял;

И ты, как он, о дальнем дне наград

Сны позлащенные лелеял…

[1,186].

На закате творчества поэт тяготится сознанием того, что труд его оказался бесплоден. Непонятый людьми, чужой среди своих, поэт ощущает себя изгнанником:

Один с тоской, которой смертный стон

Едва твоей гордыней задушен.

[1,187].

Не случайно Е. А. Боратынский сравнивает жизнь поэта со звездой. Поэт, как звезда, светит миру до последней минуты своей жизни. Но никто не заметит и не ощутит утраты от его гибели. На небосклон творчества взойдет новая звезда — новый поэт, но и к рождению нового гения останутся столь же безучастны. Именно поэтому так трагически заканчивается стихотворение: «…грядущей жатвы нет».

В лирике Е. А. Боратынского поэт в первую очередь — избранник. Он может при этом быть пророком, изгнанником, но всё это дополнительные смыслы. В раннем стихотворении «Твой детский вызов мне приятен…» (1821) Евгений Боратынский утверждает мысль о том, что проникнуть в тайны творчества дано не каждому. Это привилегия узкого круга избранных:

Твой детский вызов мне приятен

Но не желай моих стихов:

Не многим избранным понятен

Язык поэтов и богов.

[1,80].

Употребляя союз «и», автор подчеркивает, что поэты и боги говорят на одном языке, то есть поэтам открыто то, что для других являет сокровенную тайну. Избранник — это житель сразу двух миров: земного и небесного. Творчество дано не для увеселения. Творчество — это одновременно поручение, дар и тайна, к которым поэт относится с трепетом. Именно поэтому, осознавая всю важность возложенного на него дара, поэт стремится творить в уединенье, никого не посвящая в творческий процесс, даже ту, «..чьё воззренье / Дарует лире вдохновенье…».

На первый взгляд, поэзия Боратынского насквозь противоречива: то, что в одном стихотворении оценивается как исключительно положительное явление, то в другом (на ту же тему) как отрицательное. Но именно в соединении этих противоположностей рождается истина, которая была так дорога поэту. В разные временные отрезки жизни человек по–разному ощущает мир и себя в этом мире. В подтверждение приведём высказывание самого поэта, заключенное в форму риторического вопроса: «Каждый возраст, каждая минута нашей жизни не имеет ли собственные, ей одной свойственные истины?» [2,43].

Евгений Абрамович Боратынский — это прежде всего поэт трагического мужества, высокой духовности, это поэт-борец, а не бездеятельный пессимист.

Литература:

1. Баратынский, Е. А. Полное собрание стихотворений / Е. А. Баратынский / Вступ. ст. И. М. Тойбина. — Л.: Сов. Писатель, 1989. — 462с.

2. Баратынский, Е. А. Разума великолепный пир / Е. А. Баратынский / Вступ. ст. Е.Н.Лебедева. — М.: Современник, 1981. — 224с.

3. Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка: 80000 слов и фразеологических выражений / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. — М.: Азбуковник, 1993. — 944с.