Портреты Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус в раннем дневнике М.М. Пришвина

Известные личности Д. С. Мережковский (1866–1941) и З. Н. Гиппиус (1869–1945) познакомились на Кавказе в 1888 году. Он — русский писатель, поэт, критик, переводчик, историк, религиозный философ, общественный деятель, автор трилогии «Христос и Антихрист», она — начинающая русская поэтесса и писательница, драматург и литературный критик. Под влиянием мужа творчество Гиппиус обретает «символистский» характер. Они неразделимое целое и в творческой и в семейной жизни. Секретарь Гиппиус вспоминал: «Она очень женственна, он — мужественен, но в плане творческом, метафизическом роли перевёрнуты. Оплодотворяет она, вынашивает, рожает он. Она — семя, он — почва». О том же писала И. В. Одоевцева: «В их союзе они как будто переменились ролями — Гиппиус являлась мужским началом, а Мережковский — женским». М. М. Пришвин в раннем дневнике 1905–1913 г.г. дополняет портреты Мережковского и Гиппиус философским содержанием.

М. М. Пришвин знакомит читателя с представителями религиозно-философского общества, которое было создано в Петербурге в 1907 году. Оно собрало весь «цвет» общества и не имело ничего общего с московским Соловьевским. «Здесь мрачная жизнь русская открывается, и мы входим в теплицу с цветами среди зимы десятилетия мрачной реакции от 1905г». [1,314], — писал М. М. Пришвин. Собрания писателей представляли мастерскую, где выделывались крылья поэтов» [1,314]. В этом он находит искусственность: «Ремизов делает себя из археологии, Клюев — из хлыстовства, Бальмонт из всего возможного, А.Белый — из оккультизма, Брюсов — из Пушкина» [1,314].

В них М. М. Пришвин видит «джентльменов». Эта «секта» далека от народа. Автор дневника следит за каждым движением своих собеседников, пытается уловить каждое слово. «И решил про себя все замечать, когда пойду за ответом»,- пишет Пришвин [1,181].

На одной из встреч Вячеслав Иванов задает ему [Пришвину] вопрос: «Какая у вас платформа — христианская или языческая?» [1,194]. Ответа не следует. Пришвин не придерживается и не входит ни в какую секту, он ведет самобытную творческую жизнь, познает ее через натурфилософию, законы природы. Литературная среда этого общества ассоциируется у писателя со «сплетнями». Людей религиозно-философского «кружка» Пришвин называет «личниками» Мережковского, «за пять шагов от них веет холодом, но в то же время и чистотой» [1,197].

Пришвин знакомит читателя с Д. С. Мережковским, рисует портрет художника, мастера слова, идейного лидера. В раннем дневнике описывается, как произошла первая встреча: «1908 г. 7 окт. Вчера познакомился с Мережковским, Гиппиус и Философовым… Как только я сказал, что на Светлом озере их помнят, Мережковский вскочил:

– Подождите, я позову… — И привел Философова, высокого господина с аристократическим видом. Потом пришла Гиппиус… Я заметил ее пломбы, широкий рот, бледное с пятнами лицо…»

М. М. Пришвин считает Д. С. Мережковского настоящим иностранцем в России, эстетом (ценителем изящного, поклонником искусства), Дон — Кихотом, гуманистом, декадентом. Он «является к народу барином». Его понимают только мужики, и говорит он «притчами» с ними об Антихристе, про Апокалипсис. У него нет покаяния, он декадент [1,178]. Ему не понять никогда русского народа, так как в нём самом мало религиозности, в нём мало Бога. Православие по Мережковскому является носителем самодержавия, и оно без него не может находиться. Народная масса полностью языческая, а христианство лишь мелкая частичка. Это ещё раз перекликается с взглядами самого Мережковского, который утверждал, что в России происходит борьба языческого и христианского. Первое он всегда связывал с правдой о земле, последнее — с правдой о небе. Мир творчества самого автора двоится и сливается в образе Христа и Антихриста, бытия и небытия. Язычество привязывает русского человека к земле. Христианство же уходит от Земли, так как «Землю Божью» продают» [1,192]. Между православием и русским христианством проводится знак равно, а хлыстовство считается «роскошным православием» [1,228].

В дневнике Мережковский ассоциируется у М. М. Пришвина с Антихристом, В. В. Розанов — с Христом. С чем это связано? Мережковский оказывал сопротивление Христу, т. к. он не мог пойти за ним. Христа он «очеловечил», лишил тайны, святости, придал быту. Христос превратился в Антихриста. Бердяев писал по этому поводу: «Д. С. Мережковский современный, новый человек, человек нашего зыбкого времени. Он сам себя не знает, не знает, что в нем подлинно и онтологично и что призрачно и нереально... Он по-своему очень искренний человек, ищущий веры и мучающийся... Силы веры в нем нет, он скептик, страшащийся смерти, но перед людьми он всегда предстает с догматическими формулами своих исканий веры, всегда напряженных и взволнованных» [2,388]. Пришвин это понимал и придерживался этой идеи Антихриста. Но принятие Христа наступило во время смерти, и «я так всю жизнь с Антихристом прожил, а в старости пришёл к Христу, и два бога у нас мирно уживаются в жизни: Христос и Антихрист», — писал М. М. Пришвин [1,305].

У Мережковского преобладал «Христос церковный», Розанов, напротив, выступал против него. В книге «Иисус Неизвестный» автор ставит перед собой задачу явить неизвестного миру Христа, открыть неизвестное человечеству Евангелие. Церковь признает Христа «как часть», история «проходит», следовательно, Христос «остается за оградой церковной» [1,306] и превращается в Антихриста. Мережковский считает, что к Христу приходят двумя путями — через церковь, или «через чувство красоты в культуре человечества» [1,306]. И он поясняет, что пришел к Христу через миф о Прометее, являющегося символом борца за интересы людей. И именно в нем заключен Христос, а Евангелие «оказывается еще неизмеримо прекраснее» [1,306].

Мережковский считал, что церковь представляла изживший элемент, в которой «убогим умирать спокойно, безболезненно, непостыдно, свято, мирно и безгрешно» [1,306]. Мережковский и Гиппиус ратовали за церковь «третьего завета» — завет Святого Духа, завет Свободы, Закона и Благодати. Возрождение человека и России кроется в личном осознании в «себе Бога», «богочеловека», или «человекобога, как социал-демократы» [1,307]. Это стремление к созданию «человекобога» определялось основной целью, но тех, кто живет без Бога в душе, Мережковский называл «падалью» [1,307]. Бог постигается во времени и пространстве, в разные времена и разными народами. Каждый несет свое понимание Бога.

Мережковский отражает европейские идеи и смотрит на Россию по-европейски. «Его читают в Европе гораздо больше, чем у нас» [1,308]. У Мережковского Пришвин находит европейскую «строгость и серьезность», под которой скрывается желание подвести Россию к единому рубежу с Европой и создать «общего Бога» [1,308]. Он [Мережковский] связан у писателя с образом «Дон-Кихота» или «Бедного Рыцаря» [1,308]. В. В. Розанов замечает в нем иностранца, которого трудно «похлопать по плечу» [1,309]. Мережковский соответствуют категории людей «выделенные природой из общего языческого мира, где едят, размножаются и дерутся из-за еды» [1,311], они же «христиане». У таких людей душа имеет «прямое отношение к слову» [1.310]. Пришвин иронизирует и называет его «трубадуром ХХ века».

Писатель выводит следующие соображения по поводу образа Христа у Мережковского, акцентируя внимание на двойное видение православия. Он выделяет «Божье стадо» во главе с Христом, и каждая личность из массы несет в себе Сына Божьего и «союз индивидуумов», защищающих свое материальное благо. Их называет писатель «человекобогами». Таким образом, можно выделить «две коммуны». Одна коммуна выступает за Христа, «заботится о совершенствовании существ, заключенных в земной оболочке» [1.311], другая «состоит в создании равных материальных условий для всех: думай, как хочешь, молись, как хочешь, но живи как все» [1.311]. Мережковский же хочет объединить две составляющие.

В творчестве супруги Мережковского Зинаиды Гиппиус («декадентская мадонна») развиваются мотивы и христианские и языческие (пьеса «Святая кровь», «Нет и Да», «Маков цвет» и другие). На страницах дневника М. М. Пришвина мы видим женщину с папироской, «похожей на актрису» [1,179]. Она очень умна. «Резко поправляет Мережковского. Движения у нее изящно-вульгарные. В них что-то парижское» [1.179]. «Как ловко Зинаида Николаевна выставляет словечки, скажет — и столичным холодным, резким голосом схватит и повернет» [1,190]. «В заключении величественным резким жестом (лорелейной) богини она дает мне мою рукопись для поправок» [1,190]. Гиппиус холодная натура, «снежная Дама» [198], «смерть от весеннего луча — вот все ее страхи» [1,198].

По поводу рассказа Пришвина «У стен града невидимого» Гиппиус остановилась на избыточности в нем лирики и недостатка эпоса. Она называет особенность мышления Пришвина «старомодной модностью» [1,180]. Она считает, что Пришвин не признает Христа, но он есть полный смысл. Гиппиус считает, что религия есть признание существования Бога. Пути развития героев Гиппиус связаны с постижением Бога, перерождением «души», «духовным просветлением». Пессимизм человека ведет к «нравственному преступлению», «духовной смерти». Её творчество держится на «трёх китах»: вера, свобода и любовь, вознесённая до Бога, Христа.

О жене Мережковского Зинаиде Гиппиус Пришвин пишет: «Всем своим существом исключает представление о деторождении» [1,309]. Она предстает как «Белая дьяволица или хлыстовская богородица, духовная жена, Звезда, Прекрасная Дама» [1,309], но в ней не видит писатель женщины, способной и желающей родить ребенка. В письме Философову от 1905 года Гиппиус заявляла, что у нее отсутствует «родовое чувство» — стремление к деторождению. Для писательницы женщина творит, не рождая новую жизнь, а становясь подлинным творцом. «Смысл эксперимента отчасти заключался в попытке перелить эротическую энергию из области биологической в сферу интеллектуального, художественного и религиозного» [3,6]

Семейную пару Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус М. М. Пришвин сравнивает с «певчими», которые «стоят на клиросе и поют ангельские песни»(1,309). Они дышали одним воздухом, они творили одно великое дело. Вся жизнь их была связана с творчеством и познанием бытия.

Литература:

1. Пришвин М. М. Ранний дневник 1905–1913 / Подготовка текста Л. А. Рязановой, Я.3. Гришиной; Коммент. Я.3. Гришиной; Указат. Имен Т. Н. Бедняковой. — СПб.: ООО «Изд-во «Росток», 2007.

2. Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства. М.: «Искусство», 1994.

3. М. Павлова. Истории «новой» христианской любви. Эротический эксперимент Мережковских в свете «Главного»: Из «дневников» Т. Н. Гиппиус 1906–1908 годов. Сборник статей и материалов, Москва, 2004.