Исследование ценностей в современной психологии

Термины “ценность”, “ценности” и “ценностные ориентации” являются пограничными, так как присутствуют по-настоящему в предметной области различных социальных и гуманитарных наук — психологии, социологии, культурологии, политологии, философии, антропологии и других. С одной стороны, ценности функционируют как объективные нормы и регуляторы социального поведения, а с другой — являются субъективными концепциями чего-то желанного для индивида или группы. Поэтому структурный и функциональный анализ ценностей делается как на макро- или социально-культурном уровне, так и на микро- или индивидуально-психологическом уровне. Из-за своего междисциплинарного характера и двойственного происхождения ценности могут рассматриваться в контексте различных категориальных систем.

Психологические теории интерпретируют ценности как черты, мотивы, установки, жизненные цели, каузальные атрибуции, убеждения, ожидания, намерения, модели поведения, сосредоточение интересов и желаний, и т. д. Так например, некоторые авторы считают, что ценности личности являются общими установками [19]. По мнению других, они отражают валентность объектов [24], указывают на полезность или значимость последствий деятельности [22], [25], связываются с потребностями и интересами личности и общества [11], определяются как абстрактные оценочные стандарты или убеждения, которые определяют желаемые цели и пути их достижения [47], [27], относятся к системе персонального значения, которая включает цели в жизни и формирование идентичности [46], и т. д.

Олпорт, Вернон и Линдсей рассматривают ценности как критерий типологии личности. В 30-х годах прошлого века они создают одну из первых психологических шкал для измерения ценности. Авторы интерпретируют ценности больше как интересы или мотивы, а не желанные цели. Они воспринимает понятие Шпрангера, что есть определенные типы людей, которые могут быть идентифицированы путем создания доминирующих интересов [70], цит. в [30]. Шкала измеряет шесть основных типов ценностей или интересов: теоретические, экономические, эстетические, социальные, политические и религиозные [20].

Разнообразие в терминологии, часто в рамках одной научной дисциплины, свидетельствует об отсутствии консенсуса о характере и функции ценностей. Некоторые авторы ставят под сомнение онтологию этих психических структур. Например, для Скиннера, понятие “ценности” означает ментальную сущность, которая в действительности не существует [68], а Эпштейн считает, что это понятие дублирует термин “мотив” [26]. На крайней позиции находятся такие исследователи как Моррис, которые дают крайне широкое философское понятие ценностей как “отражение образа жизни людей” [45].

1. Структурно-энергeтичный подход — М. Рокич и Р. Инглхарт

Начало современной концептуализации и измерения ценностей в психологии ставит Милтон Рокичу, который первым защищал их право на независимое существование и их отличие от установок. Его подход к структуре ценностной системы может быть определен как структурно-энергeтичный [6].

1.1. Природа человеческих ценностей — М. Рокич

Согласно Рокичу, ценности представляют собой устойчивые убеждения о предпочтительных способах поведения или конечных целях. Ценности и установки являются психологическими детерминантами, которые регулируют социальное поведение людей, но эти два понятия не следует отождествлять [51]. Американский психолог указывает на понятия Фишбайна и Айзен, что установка — это тип интенционального состояния, направленное к конкретному объекту или ситуации [28]. В отличие от установок, ценности более абстрактны, но являются более важными в жизни отдельных людей. Они имеют определенное содержание (характеристики); имеют интенсивность (в какой степени предпочитаемы перед другими ценностями); выявляют социальную желаемость или нормативность отношения (как действовать); тесно связаны с самооценкой и чувством идентичности (центральное местоличности) [51].

Рокич определяет два типа ценностей: терминальные и инструментальные. Терминальные ценности представляют предпочтитаемые конечные цели существования. Эта категория включает в себя такие ценности, как свобода, равенство, мир и другие цели. Инструментальныеценности относятся к идеальным стандартам поведения, таким как: честный, амбициозный, ответственный и другие качества. Терминальные ценности разделяются на две подгруппы — социальные и личностные. Инструментальные ценности также делятся на две подгруппы: моральные и ценности компетентности [51].

Американский психолог был одним из первых исследователей, рассматривающих ценностную систему как систему взаимосвязанных ценностей, и изучил эту проблему в теоретическом и методическом плане. Согласно его методу (the Rokeach Value Survey) ценностная система состоит из двух наборов ценностей: 18 терминальных и 18 инструментальных, предложенных в алфавитном порядке. Исследуемая личность должна отсортировать объекты в двух списках, начиная с наиболее важного для него объекта и заканчивая наименее важным. Каждой ценности присваивается соответствующий ранг. Ранг 1 означает наиболее значимую для человека ценность, а ранг 18 — наименее значимую. По Рокичу выбор ценностей является скорее результатом ранжирования, а не масштабирования. Только в этом случае, каждая ценность оценивается не сама по себе, а по отношению к другим ценностям, то есть как единица одного взаимосвязанного целого. Таким образом ценностный выбор основан на едином критерии, и этот критерий значимости от более ценных объектов к менее ценным обьектам [51–52]. Такой подход к ценностной системе можно назвать структурно-энергeтичным, потому что иерархия ценностей (структура) рассматривается как результат количественных соотношений между интенсивностями отдельных ценностей, связанных с системой [6].

Наиболее важный вопрос, на который американский исследователь пытается ответить, это как в сущности изменяется ценностная система, причем ценности традиционно рассматриваются как наиболее стабильная психическая структура. Рокич предполагает, что основные индивидуальные ценности в процессе социализации формируются в детстве (подростковом возрасте) и маловероятно, что они изменятся в зрелом возрасте. Вопрос, который поднимает Рокич, как, несмотря на свою относительную стабильность изменяются ценности и, следовательно, соответствующие им установки и социальное поведение [51]. Для этого необходимо, чтобы человек осознал объективно существующие противоречия между отдельными ценностями, т. е. поместил себя в состояние себеконфронтации, для того чтобы наступили изменения в иерархических позициях этих ценностей. Бал-Рокич, Рокич и Грубе проводят серию так называемых “экспериментов себеконфронтации” (self-confrontative experiments), которые показывают возможности манипулировать ранжированием ценностей через средства массовой информации [21].

Рокич считает, что основным мотивационным процессом, который приводит к изменению ценностей или их стабильности, является чувство неудовлетворенности или удовлетворенности собой. Изменение ценности происходит, когда осознание несоответствия между двумя ценностями провоцирует у человека чувство неудолетворенности собой как морального и компетентного человека. Когнитивная реорганизация происходит для того, чтобы уменьшить или устранить это чувство и сохранить чувство собственного достоинства личности. И наоборот, стабильность ценности является результатом переживания удовлетворенности собой и следовательно подтверждения когнитивной согласованности системы веры человека [51–52]. Следовательно, пока структура системы ценностей представляется как следствие ранжирования ценностных объектов, ее изменение рассматривается как стремление к когнитивному балансу [6].

1.2. Культурные изменения — Р. Инглхарт

Другим автором, который в последние три десятилетия исследует трансформацию ценностей в мировом масшабе, является американский социолог Рональд Инглхарт. В отличие от Рокича, однако, он не анализирует механизмы изменения в ценностной системе личности из-за ее устойчивости в зрелом возрасте, а прослеживает экономическое и технологическое развитие общества, а также процесс модернизации и демократизации с помощью двух ключевых биполярных измерений культуры — выживаниепротив самовыражения (survival/self-expression) и традиционный против секулярно-рационального авторитета (traditional/secular-rational authority).

Центральным компонентом первого измерения является альтернатива материальные–постматериальные ценности. Материалистичные общества подчеркивают необходимость выживания, физического сохранения, безопасности и материального благополучия, в то время как в постматериалистичных обществах растет стремление к автономии, самовыражению, для достижения процветания, доверия и толерантности в межличностном общении, групповой принадлежности, улучшения качества жизни и окружающей среды [34–36].

Второе измерение кросс-культурного разнообразия выражает отношение к авторитету. В традиционных обществах сильны духовные и религиозные убеждения, доминируют представления о ведущей роли мужчины в экономической и политической жизни и существует относительно низкая терпимость к абортам и разводам. Светские общества имеют противоположные характеристики [34–36].

На основе сравнительного анализа данных национальных и репрезентативных исследований, собранных за 3 этапа World Values Survey (WVS: 1981–1982; 1990–1991 и 1995–1998 годах), Инглхарт и Бейкер обнаружили, что в глобальном аспекте культурные изменения происходят в направлении увеличения важности ценности рациональности, толерантности, доверия и участия граждан в процессе принятия решений в политической и экономической жизни. Одновременно с этим сохраняется, например, относительная важность некоторых традиционных ценностей, например, религиозных, и это наблюдается во многих экономически развитых странах. В посткоммунистических странах даже происходит рост религиозных и духовных верований. Поэтому, по мнению этих авторов, требуется частичный пересмотр теории модернизации [36].

Анализ Инглхарта и Вельцеля на основе последних данных исследований WVS в период 2005–2007 г. показывает, что процесс модернизации, связанный с устойчивым экономическим и технологическим развитием, приводит к постоянным изменениям массовых установок, которые поддерживают ценности гражданского общества, гендерного равенства и демократических институтов [39]. Причина этого в том, что модернизация увеличивает уровень образования широких слоев населения, приводит к экономической стабильности и широкому распространению ценностей самовыражения [38–39].

Рис. 1. Расположение 53 стран на глобальной культурной карте в 2005–2007 годах [39]

Рисунок 1 показывает, что в большинстве бывших коммунистических стран, включая Болгарию, преобладают светско-рациональные и материальные ценности. Характеристикой этих стран является низкий уровень экономического процветания, демократической структуры и удовлетворенности жизнью [37]. Богатые страны имеют более высокие значения по обоих измерениям и расположены в правом верхнем квадранте графика (протестантская Европа). Бедные же страны расположены в нижней левой части, где преобладают традиционные ценности и ценности выживания (Южная Азия, Африка и исламской культур). Эмпирические данные также подтверждают мнение Вебера, что религиозные ценности стабильно присутствуют в современных обществах [8], особенно в католической Европе, англоговорящих странах, Латинской Америке и Африканской Субсахаре [39].

Различную трактовку проблемы организации ценностей и их трансформации предлагает так называемый структурно-содержательный подход [6].

2. Структурно-содержательный подход — Г. Хофстеде, Г. Триандис, Ш. Шварц, Ф. Тромпенаарс и Ч. Хэмпден-Тернер

Этот подход фокусируется в основном на универсальных измерениях (дименсиях), с помощью которых отдельные культуры могут сравниваться и ранжироваться в зависимости от интенсивности этих характеристик. Это не исключает точку зрения культурного релятивизма, так как чрез достижение одной общекультурной компетентности можно оценить уникальность и разнообразие социокультурных явлений [67]. Начало систематических усилий в поисках универсальных ценностных измерений культуры ставит Герт Хофстеде.

2.1. Пятидименсиональная модель национальных культур — Г. Хофстеде

В 70-х годах прошлого века голландский ученый проводит масштабные кросс-культурные исследования, которые охватили в общей сложности 50 стран и три региона в пяти континентах земного шара. Были опрошены более 100,000 сотрудников, работающих в филиалах IBM. Страны Восточного блока не были включены в исследования (кроме Югославии), по причине отсутствия филиалов этой транснациональной корпорации на их территории [17].

Хофстеде определяет культуру как коллективныe умственныe программы или программное обеспечение ума, по которым члены различных групп отличаются друг от друга. Культура является отличительной особенностью сообщества (коллективной идентичностью), а не индивида [31], [17]. Ценности представляют особый интерес, потому что их можно рассматривать как ядро культуры. Хофстеде определяет ценности как общую тенденцию предпочитать определенное состояние дел чем другое. Ценности формируются до 10 лет и трудно меняются, потому что многие из них функционируют подсознательно, как безусловные рефлексы. Они взаимосвязаны, имеют определенную интенсивность и формируют системы ценностей или иерархии. Голландский автор делит ценности на три типа: ценности по отношению к другим людям, ценности по отношению к объектам и явлениям и ценности по отношению к нашему внутреннему Я и Богу [31]. В свою очередь, символы, герои и ритуалы создают периферийные уровни культуры и определяются как практика. В ходе социальной эволюции они меняются относительно легко [31], [17].

В результате межкультурных сравнений ценностей и культурных практик он с помощью факторного анализа устанавливает пять основных континуумных измерений национальной культуры: 1) дистанцированность от власти (power distance); 2) индивидуализм–коллективизм (individualism vs. collectivism); 3) мужественность–женственность (masculinity vs. femininity); 4) избежание неопределенности (uncertainty avoidance), и 5) долгосрочная–краткосрочная ориентация (long term orientation vs. short term normative orientation) [17].

Дистанцированность от власти можно определить как степень, в которой более слабые члены в одной стране ожидают и принимают, что власть в учреждениях и организациях неравномерно распределена [31], [17]. В культурах с высокой дистанцией от власти существует сильная потребность в зависимости, иерархии и принятии неравенства, где имеющие власть рассматриваются как привилегированные и недоступные, и где социальные изменения происходит путем революции. В странах с низким индексом дистанции от власти характеристики противоположные [18].

Одним из ключевых измерений, по которому дифференцируются культуры, является индивидуализм–коллективизм, впервые обнаруженный в кросс-культурном анализе Хофстеде. Исследователь описывает взаимоотношения между индивидом и группой или сообществом. В индивидуалистических обществах интересы личности и “Эго”-идентичность доминируют над интересами группы, к которой он принадлежит (“Мы” группа или внутренняя группа — in-group). От личности ожидается развить свою уникальность, стремясь к индивидуальному успеху, самореализация и самооценка. Обратно этим ценностям, в коллективистских культурах интересы группы и чувство групповой принадлежности превалируют над интересами индивида [31], [17].

Третье измерение, по которому различаются национальные культуры, является мужественность–женственность. Введенный Хофстеде индекс мужественности делит общества по преобладающей ценностной ориентации на “мужественные”, т. е. напористые, состязательные, стремящиеся к достижениям и материальному успеху и “женственные”, т. е. скромные, нежные и заботящиеся о качестве жизни. Культуры, которые квалифицируются как мужественные, характеризуются четкой дифференциацией социальных гендерных ролей. Обратно, в женственной культуре социальные и гендерные роли частично совпадают — и мужчины, и женщины могут быть амбициозными и скромными, соревновательными или заботливыми [31], [17].

Избежание неопределенности (от сильного до слабого) является четвертым измерением в теоретической модели Хофстеде. Оно определяется как степень, в которой члены культуры чувствует себя под угрозой неопределенных или неизвестных ситуаций. В культурах с высоким избежанием неопределенности наблюдается высокий уровень стресса и тревоги, необходимы законы, правила и свободное выражение эмоций. В странах с высокой толерантностью к неопределенности эти характеристики противоположные [18].

Пятое измерение “долгосрочная ориентация против краткосрочной ориентации” отражает восприятие времени. Хофстеде выделяет это измерение позже в результате межкультурных сравнений восточного и западного образа мышления, проведенных в 80-х годах прошлого века по Бонда [17]. Ценности одного полюса ориентированы в большей степени на будущее, они более динамичны, имеют долгосрочную ориентацию и являются ведущими в азиатских культурах. Ценности противоположного полюса направлены в основном в прошлое и настоящее, они статичны, имеют краткосрочную ориентицию и типичны для обществ западного типа [17].

В результате сотрудничества с болгарским исследователем Михаилом Минковым, на основе анализа данных, полученных из WVS, Хофстеде принимает его предложение ввести новое, шестое измерение национальных культур — индульгенцию против ограничения (indulgence vs. restraint). Индульгенция означает общество, которое позволяет относительно свободное удовлетворение основных и естественных потребностей человека, связанных с радостью жизни и доставления удовольствия. И наоборот, “ограничительное” общество подавляет и регулирует удовлетворение этих потребностей с помощью жестких социальных правил и норм [32–33].

В обновленный вариант вопросника Хофстеде, так называемый Values Survey Module — VSM, голландский ученый включает новое измерение, еще не исследованное им и сформулированное Минковым — монументальность против скромности (monumentalism vs. self-effacement). “Гордые” культуры поощряют чувство превосходства над другими, демонстрацию личного достоинства, получение почестей, общественное уважение и устойчивость личности. На противоположном полюсе находятся народы, которые поощряют смирение, скромность и гибкость личности [33].

В заключение следует отметить, что Хофстеде дает содержательный анализ культурных ценностей. Идея описания и дифференцирования различных культур с помощью набора категорий не является новой, но эмпирическая проверка и верификация измерений впервые была осуществлена Хофстедом на базе новой методологической парадигмы [12].

2.2. Культурные синдромы — Г. Триандис

Новое направление в исследованиях конструкции индивидуализм/коллективизм задает теоретический и эмпирический анализ американского психолога Гарри Триандиса. Он вводит понятие “культурных синдромов”, которые интерпретируются как измерения культурного разнообразия [72], [75]. Культурный синдром определяется как модель общих установок, убеждений, норм, социальных ролей, самооценки и ценностей, организованных около одной темы, которая может быть идентифицирована людьми, говорящими на одном языке и живущими в одном и том же историческом периоде и географическом регионе [72], [14].

Триандис идентифицирует четыре универсальных культурных синдромов, которые имеются во всех культурах: культурная сложность (cultural complexity), культурное давление (cultural tightness), индивидуализм (individualism) и коллективизм (collectivism) [75]. Последние два синдрома являются наиболее важными типами социальных отношений в обществе.

Термин “культурная сложность” относится к степени комплексности и дифференциации, которой общество достигло в своем развитии. Индикатором является в основном количество внутренних групп (in-groups) и связей человека с ними. Существует корреляция между этим синдромом и культурным измерением “индивидуализм–коллективизм”. В высокоразвитых и сложных индустриальных обществах увеличивается количество внутренних групп (семья, друзья), но человек не чувствует себя тесно связанным с ними, в отличие от менее развитых и сложных культур, где существует сильная эмоциональная вовлеченность и идентификация со своей группой. Тем не менее, контакты между представителями внешних групп (out-groups) являются более интенсивными в индивидуалистических, чем в коллективистских обществах [72].

“Культурная давление” это синдром, который показывает влияние социальных норм и силу наказания в случае их нарушения. Есть более ограничительные культуры с четко определенными многочисленными правилами. Даже мельчайшие отклонения от них критикуются и наказываются. Такие культуры являются однородными и коллективистскими, их можно встретить в сельских районах. И наоборот, либеральные культуры содержат меньше социальных норм, и только существенные отклонения от них подлежат санкциям. Этот тип культуры характерен для индивидуалистических, высоко урбанизированных обществ. Эти общества неоднородны вследствие наличия конфликтующих правил или плохо функционирующих норм [72].

В содержательном аспекте индивидуализм подразумевает эмоциональную независимость от внутреннего группы, ориентацию на свои собственные силы, самостоятельное преодоление проблем, стремление к конкуренции и личным достижениям, гедонизму и удовольствиям. Личные интересы ставятся выше интересов группы или сообщества. В индивидуалистических обществах наблюдается явление круговой культурныйсиндром — культурное развитие этих обществ можно рассматривать одновременно как предпосылку и результат индивидуализма (Triandis, McCusker, & Hui, 1990).

Коллективизм, в свою очередь, имеет другие содержательные измерения. В этом типе культуры цели и благосостояния отдельного субъекта подчиняются групповым. Основными ценностями являются: безопасность, долг, внутригрупповая гармония, иерархия, сотрудничество и эмоциональная зависимость [72], [14]. Другие авторы отмечают, что в то время как в индивидуалистических культурах Я является независимым от группы и руководствуется личным стандартом, то в коллективистских обществах индивид зависит от группы и ведет себя согласно социальным ожиданиям [44].

Есть много различных типов индивидуализма и коллективизма, но самое главное, что их всех отличает, это то значение, которое придается вертикальным или горизонтальным социальным отношениям [14]. Триандис предлагает четырехкомпонентную модель для изучения взаимосвязи между индивидом и группой. Эмпирические исследования, проведенные с помощью созданной им методологии, и факторный анализ результатов показывают, что в культуре оба измерения — и индивидуализм и коллективизм, могут быть горизонтальными (преобладают равенства) и вертикальными (доминирует иерархия).

Горизонтальный индивидуализм выражается в желании людей быть уникальными, разными и независимыми друг от друга, и не особенно заинтересованными в наградах или в высоком статусе. Вертикальный индивидуализм означает, что люди стремятся к конкуренции и соревнованию с другими, поскольку хотят отличиться и получить более высокий статус. Горизонтальный коллективизм означает, что люди имеют общие цели и хотят быть похожими на других. Вертикальный коллективизм означает, что члены сообщества готовы пожертвовать своими личными амбициями ради благосостояния группы, но стремятся к межгрупповой конкуренции [14].

В этой четырехмерной типологии индивидуализм и коллективизм рассматриваются как два отдельных, независимых измерений и представляют собой новый аспект в этой проблематике. По Триандису эти тенденции сосуществуют (co-exist) в любом обществе, но в разных пропорциях и реализуются в зависимости от ситуации [14], [71], [75]. Такая методологическая формулировка существенно отличается от позиции Хофстеда, в которой измерение “индивидуализм–коллективизм” представляется в виде континуума с двумя противоположными полюсами [71].

Кросс-культурные исследования Триандиса и его коллег привели к очень важному выводу, а именно, что есть как количественные, так и качественные различия в измерениях “индивидуализм–коллективизм” между отдельными культурами [73]. Например, в индивидуалистических обществах “независимость” означает действовать в соответствии со своими желаниями, в коллективистских — не быть в тягость для группы. Так наиболее адекватным оказался “гетерометодично/межкультурный подход” — разные культуры надо исследовать различными методами и искать корреляции между полученными результатами [74], [71].

В заключение следует отметить, что американский психолог дает содержательно-типологический анализ конструкций индивидуализма и коллективизма и предлагает новый подход к решению этой проблемы. Идея интерпретировать индивидуализм и коллективизм как “синдромы”, т. е. как комплексные структуры, оказалась эвристическим инструментом для изучения межкультурных и индивидуальных различий.

2.3. Теория универсального характера мотивационного содержания и структуры ценностной системы — Ш. Шварц

Израильской психолог Шалом Шварц и его немецкий коллега Вольфганг Билски предлагают другой содержательный анализ ценностей, отличающийся от анализов ранее рассмотренных авторов. Эти исследователи изучают два основных аспекта ценностей: 1) их мотивационный контент, на основе которого создается типология ценностей и 2) структурные связи между различными типами ценностей [63–64].

Собственное определение ценностей, предлагаемое Шварцем, является близким к определению Клакхона [41] и Рокича [51]: ценности это желаемые, транс-ситуационные цели, значимость которых меняется и которые функционируютв качестве руководящих принципов в жизни людей или группы. Каждая ценность имеет некоторые мотивационные тенденции или цели [54–55], [60]. Их организация на индивидуальном уровне является результатом психологической динамики конфликта и совместимости, которые человек испытывает в процессе преследования разных целей в повседневной жизни [63–64], [54], [60]. И наоборот, структура системы ценностей культурного уровня, прежде всего, отражает различные модели, которые общества используют для решения проблем, связанных с регулированием деятельности человека [56]. Эти соображения приводят к необходимости создания различной категориальной и измерительной организации ценностей на двух уровнях анализа, но в рамках одного эмпирического инструментариума [56], [69].

Основным теоретическим предположением Шварца и Билски является то, что ценности представляют собой когнитивные репрезентации трех универсальных человеческих потребностей — потребностииндивидов как биологических организмов,потребности координации социального взаимодействия и потребности сохранения и благополучия социальных групп. Через социализацию и когнитивное развитие, люди учатся представлять эти потребности как сознательные цели и ценности, давать им разную степень важности и использовать культурно разделяемые понятия в процессе коммуникации [63–64], [54], [60].

Именно на основе различий в мотивационном содержании ценностей определяется их типология, которая, в соответствии с Шварцем и Билски, является универсальной. Каждый тип включает в себя как терминальные, так и инструментальные ценности, так как его обособление зависит от конечной мотивационной цели, к реализации которой стремится каждая ценность. По мнению авторов между мотивационными категориями есть два фундаментальных противоположных отношений — конфликт и совместимость, которые определяют универсальную структуру ценностной системы [63–64], [54], [60].

Теория Шварца об инвариантной сущности содержания и структуры ценностей была проверена в проведенном израильским исследователем обширном кросс-культурном исследовании ценностей. Исследование было начато в 1988 году, к 2002 году в нем приняли участие более 64,000 человек из 67 стран со всех континентов. В исследовании приняли участие бывшие социалистические страны, в том числе и Болгария [7]. Была использована стратегия специально отобранных или типологических выборок. Были исследованы в первую очередь учителя и студенты как представители консервативной и модернизационной тенденции в развитии личности и общества [54], [56].

Модель ценностной системы на индивидуальном уровне. Результаты показали, что содержание и структура ценностной системы относительно независимы от культурных влияний и на индивидуальном уровне включают в себя 10 основных ценностных категорий. Каждая категория объединяет ценности одной и той же мотивационной цели: безопасность (security) — ценности, направленные на обеспечение безопасности и стабильности в обществе, взаимоотношениях и в самой личности; конформность (conformity) — сдерживание действий и побуждений, которые могут навредить другим и не соответствуют социальным ожиданиям; традиция (tradition) — уважение и ответственность за культурные и религиозные обычаи и идеи; доброта (benevolence) — сохранение и повышение благополучия близких людей; универсализм (universalism) — понимание, терпимость и защита благополучия всех людей и природы; самостоятельность (self-direction) — самостоятельность мысли и действия; стимуляция (stimulation) — волнение и новизна; гедонизм (hedonism) — наслаждение или чувственное удовольствие; достижение (achievement) — личный успех в соответствии с социальными стандартами; власть (power) — социальный статус, доминирование над людьми и ресурсами [54–55], [60], [66].

Рис. 2. Теоретическая модель ценностной системы на индивидуальном уровне [54]

Шварц представляет структурные отношения между ценностями на круговой диаграмме, отражающей идею интегрального характера ценностной системы (рис. 2). Категории, расположенные рядом друг с другом, являются совместимыми, а те, которые находятся напротив друг друга — являются противоречивыми [54], [60]. Десять ценностных категорий, в свою очередь, образуют два биполярных измерений, описывающих отношения между конфликтующими ценностями. Первое измерение, названное Шварцем самотрансцендентность (self-transcendence) против самовозвышения (self-enhancement), характеризует отношения личности к другим людям. Оно противопоставляет ценности, акцентирующие на принятии других как равных себе и заботе об их благосостоянии, ценностям личного успеха и доминирования над другими. Самотрансцендентность объединяет в себе категории — универсализм и доброжелательность, а самовозвышение — достижение и власть.

Второе измерение открытость к изменениям (оpeness to change) против консерватизма (conservation) характеризует отношение личности к риску. Оно противопоставляет ценности, акцентирующие на независимой мысли и действиях, желании к переменам, ценностям самоограничения, поддержания традиций и стабильности. Открытость к изменениям объединяет категории — самостоятельность, гедонизм и стимуляция, а консерватизм — традиция, безопасность и конформность. Ценностная категория гедонизм включает в себя элементы как открытость к изменениям, так и самовозвышение.

Структурная модель ценностной системы Шварца имеет пространственный характер. Две половины двумерного пространства на рисунке 2 представляют собой коллективно- и индивидуально ориентированные мотивации. Расположенные справа категории — универсализм, доброжелательность, традиция, конформность и безопасность, выражают коллективные интересы (collective interests), и категории, расположенные слева — самостоятельность, стимуляция, гедонизм, достижение и власть, выражают индивидуальные интересы (individual interests). Коллективно- и индивидуально ориентированные ценности представляют собой наиболее глубокую или базальную структуру системы ценностей [54–55].

Шварц считает, что индивидуальный и культурный уровень в анализе ценности концептуально связаны между собой. Во-первых, потому что ценностные приоритеты социальных институтов необходимо учитывать в естественной психологической динамике ценностей на индивидуальном уровне, которая отражает основные потребности людей. В противном случае, индивиды не могут функционировать в рамках социальных институтов. Во-вторых, социализация приводит к интернализации ценностей общества. В-третьих, существующие ценностные приоритеты на культурном уровне поддерживаются социально, что формирует индивидуальный опыт совместимости или конфликта между определенными ценностями [56]. Все эти соображения Шварц учитывает при разработке метода, который измеряет как индивидуальные, так и культурные ценности. Израильский психолог предполагает, что организация ценностей на обоих уровнях в определенном смысле будет перекрываться, но не будет совпадать [56], [69].

Теоретическое обоснование идеи независимости, но и взаимосвязи между психологическими и социально-культурными ценностями и ее эмпирическая проверка предлагают новый эвристический подход к проблеме ценностей и делают теоретическую модель ценностной системы Шварца самой комплексной в современной психологии. Так например, Рокич рассматривает ценности как на макро- так и микроуровне с помощью одного и того же метода [51]. Это косвенно исключает независимость двух уровней. Хофстеде, в свою очередь, дифференцирует культурный и индивидуальный уровень и показывает, что корреляции между ценностями и измерениями одного уровня отличаются от другого уровня [31]. Голландский автор не предлагает эмпирические данные о взаимосвязи между культурными и индивидуальными ценностями. Одной из причин является то, что он в принципе не интересуется индивидуальными ценностями, а ему интересны лишь национальные культуры и их влияние на трудовые ценности.

Модель ценностной системы на культурном уровне. По Шварцу культура представляет богатый набор смыслов, верований, практики, символов, норм и ценностей, распространенных среди людей в обществе. Доминирующие ценности выражают обычно общие для людей концепции, что такое хорошо и желательно, т. е. относятся к культурным идеалам [58–59]. Ведущие ценностные ориентации рассматриваются как одни из центральных элементов культуры и их изучение является особенно эффективным способом исследования и описания различных аспектов културы [8], [31], [34], [58–59].

Перед каждым обществом стоят три основные проблемы, которые оно должно решить: 1) отношения между индивидом и группой — степень, в которой люди являются автономными или интегрированными в своих группах; 2) обеспечениесоциально ответственного поведения — как мотивировать людей, чтобы координировать свои действия и уважать права других, и 3) роль человека в природной и социальной среде — адаптироваться к внешнему миру и принять его как есть или постоянно стремиться его изменить и эксплуатировать. Пути решения этих альтернатив отражаются в установленных в обществе ценностных приоритетах [56], [58–59], [65], [69].

Первая проблема широко описана в литературе и традиционно интерпретируется как доминирование индивидуальных или групповых интересов. Измерение, наиболее часто используемое для сравнения культур, это “индивидуализм–коллективизм”. Для Шварца, однако, фундаментальная проблема — это в какой степени индивиды включены или автономны во внутренних группах. Два противоположных типа отношений между индивидами и группами формирует ключевое биполярное измерение, которое характеризует все культуры, а именно — консерватизм против автономии (embeddedness vs. autonomy).

В консервативных культурах индивид представляется не в качестве самостоятельного субъекта, а как часть группы, к которой он принадлежит. Он отождествляет себя с ней и разделяет законы и нормы сообщества. В этих обществах преобладают ценности, направленные на сохранение статус-кво и недопущение действий или наклонностей, которые могут нарушить групповую солидарность или традиционный порядок. Противоположными типами культуры являются те, где человек мыслится как автономная, хоть и связанное с группой целостность, которая находит смысл в своей собственной уникальности, стремясь выразить свои внутренние характеристики (цели, эмоции, мотивы). В этих обществах преобладают ценности, которые могут быть названы ценностями автономности. Они относятся к мыслям и идеям — интеллектуальная автономность (intellectual autonomy) или к чувствам и эмоциям — аффективнаяавтономность (affective autonomy) [56], [58–59], [61], [65], [69].

Вторая проблема, которую должно решить любое общество, это как заставить его членов координировать свои действия и уважать права других. Есть культуры иерархического типа, использующие строгий набор правил, социальных ролей и обязанностей. Принятие этого иерархического общественного порядка в процессе социализации обеспечивает повиновение правилам, определяет границы нормы и присваивает людям различную власть и влияние. На противоположном полюсе находятся культуры, которые сосредотачиваются на общих интересах и целях, а также на необходимости сотрудничества отдельных индивидов для их достижения. При этом наиболее часто продвигается идея, что люди равны друг другу — решение основанное на ценностях эгалитаризма и уравниловки. Иерархияпротив равноправие (hierarchy vs. egalitariаnism) образуют второе биполярное измерение [58–59], [61], [65], [69].

Третья проблема, с которой сталкиваются все общества, относится к взаимоотношениям между человеком и его природной и социальной средой. Некоторые культуры решают эту проблему, сосредоточив внимание на необходимости адаптации и принятия мира, как он есть, и его охранения в существующем порядке. Решение проблемы отражается в ценностях гармонии. Противоположная альтернатива подчеркивает необходимость активно изменять мир, приведя его в соответствие с человеческой волей, и необходимость постоянного контроля его параметров. В этих культурах, где мир рассматривается как объект эксплуатации в зависимости от личных или групповых интересов, доминируют ценности мастерства. Так третье биполярное измерение основывается на мастерствепротив гармонии (mastery vs. harmony) [58–59], [61], [65], [69].

Согласно Шварцу, ценностная система на культурном уровне определяется семью универсальными ценностными категориями: консерватизм, автономность (интеллектуальная и аффективная), иерархия, равноправие, гармония и мастерство. Отношения между этими категориями отражают основные противоречия, которые каждое общество должно разрешить: консерватизм против автономности (первое биполярное измерение); иерархия против равноправия (второе биполярное измерение) и мастерство против гармонии (третье биполярное измерение) (см. рис. 3).

Рис. 3. Теоретическая модель ценностной системы на культурном уровне [61]

Концепция Шварца о том, что культурные (и индивидуальные) ценности образуют интегральную систему на основе динамических отношений конфликта и совместимости между ними, принимается теоретично a priori, а уже далее проверяется по результатам кросс-культурных исследований [56], [58–59], [65], [69]. Его подход значительно отличается от подходов Хофстеде [31] и Инглхарта [34]. Последние два автора оценивают культурные измерения как независимые ортогональные факторы. Инглхарт идентифицирует свои культурные измерении ad hoc из широкого спектра установок и убеждений. Хофстеде изначально строит теоретическую модель, которую после проверяет эмпирически, но большинство аспектов в его методологии касаются измерений ценности труда. Его культурные измерения — континуумные, в то время как у Шварца и Инглхарта — биполярные. Израильский психолог выполняет процедуру установления эквивалентных по смыслу ценностей в каждой выборке, но Хофстеде и Инглхарт игнорируют эту проблему. Другими словами, Шварц создает круговой мотивационный континуум, который отражает структурно-содержательные отношения между взаимосвязанными в систему ценностями, соответствующими широкому диапазону областей жизни, установок и поведения [60].

Важная проблема, которуют рассматривают Сагив и Шварц, это как формируются культурные регионы мира на основе семи культурных ценностных ориентаций — гармонии, равноправия, интеллектуальной и аффективной автономности, мастерства, иерархии и консерватизма [53], [61]. Используя данные 76 национальных групп, оба автора выделяют семь культурных зон, представленных на рисунке 4.

Рис. 4. Карта 76 национальных групп на основе семи культурных ориентаций [53]

В западноевропейской культурной области интеллектуальной автономии, равноправие и гармония доминируют в высшей степени, а иерархия и консерватизм — имеют самый низкий уровень по сравнению с другими регионами. Эта зона характеризуется высокой гетерогенностью и вариативностью ценностей. Например, придавая высокую значимость мастерству и более низкую — интеллектуальной автономности и эгалитаризма, греческая культура отличается от культуры других западноевропейских стран. Французская и швейцарско-французская культура показывают атипичную для Западной Европы иерархическую ориентацию, с типичной региональной автономностью — аффективной и интеллектуальной [53], [61].

В Восточной Европе менее ценится консерватизм и иерархия по сравнению с Африкой, Азией и Ближним Востоком, но эти культурные ориентации более выражены, чем в Западной Европе и США. Выделяются также две культурные подгруппы — страны Балтии и Центральной Европы, где больше ценятся гармония, равноправие и интеллектуальная автономность и меньше — мастерство и иерархия по сравнению с большинством культур на Балканах и восточными культурами [53], [61].

В англоговорящем культурном регионе, в том числе Ирландии и Великобритании в Европе, в большей степени ценится аффективная автономность и мастерство и в меньшей степени — гармония и консерватизм, по сравнению с культурами в остальной части мира, и имеют среднюю значимость интеллектуальная автономность, иерархия и равноправие. Эта область культур очень гомогенная, исключая США, где мастерство и иерархия более важны, чем интеллектуальная автономность, гармония и равноправие. Американская культура поддерживает напористое, прагматичное, предпринимательское, и даже эксплуататорское отношение к социальной и экологической среде [53], [61].

Конфуцианские културы также исповедуют утилитарные ценности, однако, в сочетании с иерархией и мастерством и отказом от гармонии и равноправия. Консерватизм ценится больше, чем в Европе и США. Исключением является Япония, где валентность гармонии и автономности (интеллектуальной и аффективной) ценится больше, а консерватизм — меньше, чем в культурах других конфуцианских обществ. Япония показала более низкую значимость равноправия и более высокую значимость — интеллектуальной автономности, по сравнению со средними показателями в мире [53], [61].

Африка и Ближний Восток включают Субсахарскую и Северную Африку, а также мусульманский Ближний Восток. Этот культурный район характеризуется высоким консерватизмом и низкой аффективной и интеллектуальной автономностью, а также большой разнородностью в плане культурных измерений. Например, в Иране иерархия занимает лидирующие позиции, а в Египте — последние; в Камеруне гармония имеет высокую значимость, но в Гане — низкую; в Иордании мастерство оценивается как приоритетная ценность, но в Египте позиционируется в нижней части шкалы ценностей [53], [61].

В южноазиатском культурном регионе особенно ценятся иерархия и консерватизм, и мало внимания обращается на автономности и эгалитаризм. За исключением высокой важности мастерства в Индии, все исследованные национальные группы имеют культурную однородность [53], [61].

Наконец, культура Латинской Америки приближается в среднем к мировой культуре по семи ценностным ориентациям. Более того, исключая Боливию и Перу, находящиеся под меньшим влиянием европейской цивилизации, этот регион является особенно культурно однородным [53], [61].

Таким образом можно сделать вывод, что модель ценностной системы Шварца — как на индивидуальном, так и на культурном уровне имеет психосемантический тип. Модель фокусируется на мотивационном содержании ценностей и характере структурных взаимосвязей между ними. Проблема интенсивности отдельных ценностей остается на заднем плане и формулируется как проблема ценностных приоритетов. Это в известном смысле противопоставляет подходы Шварца и Рокича о структуре ценностной системы — для первого автора под меньшим влиянием это скорее всего результат динамических отношений конфликта или ваимодополняемость ценностей [54], [6]. Для второго исследователя организация ценностей является следствием различий в их значимости, что приводит к их иерархии и разграничению ценностных приоритетов [51], [6].

Другой подход к этой проблематике предлагают два известных в последнее время автора — Тромпенаарс и Хэмпден-Тернер.

2.4. Культурные дилеммы — Ф. Тромпенаарс и Ч. Хэмпден-Тернер

Для голландского исследователя Фонса Тромпенаарса и его британского коллеги Чарльза Хэмпден-Тернера культура является способом,с помощью которого группа людей решает проблемы и примиряет дилеммы. Они считают, что есть три универсальных проблемы, стоящих перед человечеством: 1) взаимоотношения с другими людьми; 2) отношение к времени, и 3) отношение к природе. Культуры значительно различаются по решениям, принимаемым их уполномоченными членами, для того чтобы справиться с этими альтернативами, вызовами и ценностными противоречиями [15].

Кросс-культурные исследования, проведенные Тромпенаарс и Хэмпден-Тернер, были предназначены для изучения влияния культуры на управление бизнесом. Были опрошены более 30,000 человек, в основном менеджеры, из более чем 50 стран по всему миру, в том числе из 9-и бывших социалистических стран. В некоторых исследованиях принял участие управленческий персонал из Болгарии. Разработанный этими авторами метод предлагает широкий набор гипотетических дилемм повседневного поведения и социального взаимодействия между людьми. Анализируя данные с помощью факторного анализа, они обнаружили наличие семи биполярных измерений, характеризующих национальные и организационные культуры: 1) универсализм–партикуляризм (universalism vs. particularism); 2) индивидуализм–коллективизм (individualism vs. collectivism); 3) аффективность–нейтральность (emotional vs. neutral); 4) специфичность–диффузность (specific vs. diffuse); 5) достижение–происхождение (achievement vs. ascription); 6) краткосрочная–долгосрочная временная ориентация (long term orientation vs. short term orientation), и 7) внутренний–внешний контроль окружающей среды (internal vs. external control).

Первые пять ценностных измерений идентичны пяти ориентациям в социальных взаимодействиях, которые предложил Парсонс [48], и относятся к проблеме взаимоотношений между людьми. Шестая дихотомия касается проблемы восприятия времени и седьмая — отношения к природе [15].

Измерение универсализм–партикуляризм (правила против отношений) дифференцирует ценностные предпочитания в культурах, которые фокусируются на универсальных правилах, по сравнению с культурами, для которых приоритетом является поддержание отношений. Традиционно считается, что экономически развитые общества характеризуются универсальными моделями поведения, основанными на абстрактных правилах и законах. В менее промышленно развитых обществах приоритетными ценностями являются сострадание и сочувствие к проблемам друзей, коллег и родственников.

Культурное дилемма индивидуализм–коллективизм характеризует взаимоотношения между индивидом и группой. Оба автора принимают определение, данное Парсонсом и Шилсом, что индивидуализм является основной ориентацией на себя, а коллективизм — основная направленность к достижению общих целей [49]. В то время, как индивидуалистические культуры подчеркивают самоутверждение личности, индивидуальные интересы, права и компетентности, в коллективистских обществах ценятся прогресс и благополучие всей группы или организации.

Хофстеде считает, что почти все богатые, технологически развитые страны имеют высокие уровни индивидуализма [31], [17]. Исследования Тромпенаарса, Хэмпден-Тернера и некоторых других авторов показывают, однако, что в экономически развитых странах индивидуалистические ценности сосуществуют с социальными умениями и компетенциями для сотрудничества, партнерства и совместной работы, следуя семейной традиции и религиозным убеждениям [15–16], [71], [65], [36]. Таким образом, в этих обществах конструктивный индивидуализм находится в оптимальных границах. В ряде коммунистических и посткоммунистических стран, включая Болгарию, доминируют индивидуалистические установки в результате дисбаланса между индивидуальными интересами и целями сообщества. Это значительно затрудняет совместную работу, сотрудничество, взаимодействие и лояльность по отношению к целям группы [15].

Третье измерение аффективные–нейтральные культуры (чувства против контроля) определяется как ценностные предпочитания эмоционального или нейтрального поведения. Члены обществ, которые эмоционально нейтральны, не показывают свои чувства и тщательно их контролируют. Наоборот, в высоко аффективных культурах люди выражают свои чувства свободно и спонтанно. Согласно Тромпенаарсу и Хэмпден-Тернеру, нейтральные культуры необязательно являются аффективно холодными или эмоционально подавленными. В каждом обществе существуют стандарты для допустимых уровней эмоциональных всплесков, и в некоторых культурах они намного выше, чем в других.

Четвертое измерение специфичные–диффузные культуры (равенство против иерархии) отражает способ структурирования различных областей жизни и уровней личности. В специфичных культурах есть небольшое перекрывание личной и организационной жизни, и доминирует горизонтальная структура отношений — уважение к мнению партнера в процессе коммуникации. Диффузные общества — это те, в которых имеется перекрывание частной и общественной жизни. Иерархические системы власти четко определены в работе, семье и дружбе.

Пятое измерение достижение–происхождение отражает способ, с помощью которого общество придает одним его членам более высокий социальный статус, чем другим. В некоторых культурах статус людей определяется на основе их достижений, в то время как в других культурах — на основе пола, возраста, образования, социального класса, профессии и т. д. В культурах, где ценятся достижения, субъект оценивается по тому, насколько хорошо он выполняет данную задачу или функцию. В свою очередь, в “приписывающих статус” культурах, высокая оценка индивида в значительной степени определяется лояльностью и привязанностью к нему других людей [15].

Шестая дихотомия краткосрочная–долгосрочная ориентация описывает ценностные предпочитания к временной перспективе. Согласно Тромпенаарсу и Хэмпден-Тернеру, это важное измерение отражает способ, с помощью которого люди планируют, создают стратегии, координируют и организуют свою деятельность с другими людьми. Это измерение ценностных ориентаций делит культуры на последовательные и синхронные. В последовательных культурах люди фокусируются на настоящем, на современных достижениях и краткосрочном планировании ближайшего будущего. В синхронных культурах доминируют ориентации на будущее и долгосрочное планирование [15].

Последнее измерение культуры внутренняя–внешняя ориентация (внутренний против внешнего локуса контроля) касается роли, которую люди приписывают окружающей среде. Есть две основные ориентации на мир вокруг нас. Первая определяется как направленная внутрь и совпадает с понятием Роттера для “внутреннего локуса контроля” (Rotter, 1966). Вторая, направленная вне, или “внешний локус контроля”, предполагает, что человек является частью природы, поэтому он должен адаптироваться и принять ее законы [15].

В заключение можно сделать вывод, что оба автора идентифицируют 7 ценностных дилемм, согласно которым все культуры и организации похожи, но отличаются в решениях, которые открыли и использовали. Они считают, что культуры, которые имеют естественную тенденцию к примирению противоположные ценностей, имеют больше шансов на экономический успех, чем культуры, которые не имеют такой тенденции [15–16]. Тромпенаарс и Хэмпден-Тернер были сосредоточены главным образом на содержательном анализе национальных вариаций в ценностных ориентациях как основного источника культурного разнообразия. Их позиция о необходимости интеграции ценностных дихотомий в решении проблемы взаимодействия между людьми, восприятия времени и природы отличается от изучения культур Хофстеда, который определяет культуры с нерешенными внутренними противоречиями как слабые культуры [17].

Теоретические модели Хофстеда, Триандиса, Шварца, Тромпенаарса и Хэмпден-Тернера можно отнести к структурно-содержательному подходу к ценностной системе. Эти авторы рассматривают как универсальные измерения организации ценностей для адекватного описания индивидуальных и культурных различий, так и семантическо-содержательные связи между ценностями. В то время как при энергeтичном подходе, используемом Рокичем и Инглхартом, исследуются механизмы изменения в системе ценностей, то при содержательном подходе внимание уделяется на ее стабильность. Культурные модели Хофстеда, Триандиса, Шварца, Тромпенаарса и Хэмпден-Тернера в основном описывают процесс инкультурации (устойчивости к культурной идентичности) и слабо освещают проблемы аккультурации — возможности культурных изменений [9–10]. Причиной этого является предположение, что культурные ценности относительно стабильны, медленно и постепенно меняются в ходе социально-экономического и политического развития общества [17], [42], [59], [61–62].

Ценностные ориентации личности, сформированные в ранном детстве, являются относительно стабильными на протяжении всей жизни человека в зрелом возрасте [17], [31], [57]. Поэтому интересны механизмы социализации, т. е. культурная преемственность и социальная адаптация, а не проблема трансформации ценности. Это объясняет и опыт других авторов предложить иной подход к системе ценностей, который затрагивает вопрос о ее гибкости как результате диалектического единства между процессами изменчивости и стабильности, и объединяет энергетичный и смыслово-содержательный аспекты ценности.

3. Энергетично-содержательный (диалектический) подход — К. Байчинска

Гибкость ценностной системы является предметом анализа в современной психологии развития взрослых [40], [23], [29], [43], [4–6]. В контексте организмической парадигмы жизненный цикл рассматривается как последовательность качественно различных периодов — устойчивых и неустойчивых. В стабильные периоды структура ценностной системы является относительно неизменной, и в транзитивные периоды — относительно нестабильной. На противоположной позиции находится контекстуально-диалектическая парадигма [13], [1], [2], [50]. Гибкость ценностей представлена как диалектическое единство их изменчивости и устойчивости на всех этапах жизни.

Конкретизацию понятия ценностной системы как диалектической структуры и возможностей для синтеза основных теоретических предположений структурно-энергeтического и структурно-содержательного подхода дает горизонтально-вертикальная модель, предложенная болгарским психологом Красимирой Байчинской [3], [6]. Этот психолог определяет ценности как проект качества самой жизнедеятельности, а также проекткачества ее субъекта [6]. По ее мнению, структура системы ценностей включает в себя несколько вертикальных уровней, которые отличаются с точки зрения их важности. Одновременно каждый уровень состоит из ряда ценностей, которые имеют такую же интенсивность. Они дифференцируют систему ценностей по горизонтали [3], [6].

Согласно подходу Байчинской, структура ценностной системы имеет относительно устойчивый характер, но в экстремальных ситуациях может подвергаться различным изменениям: 1) изменение позиций ценностей в иерархии ценностей (некоторые ценности увеличивают, а другие — уменьшают свою значимость); 2) регрессивные или прогрессивные изменения — упрощение или когнитивное усложнение структуры ценностной системы; 3) увеличение интенсивности важнейших ценностей или их “утверждение”; 4) появление новых, противоположных функционирующим до сих пор ценностям [6].

Новые возможности для анализа энергeтических и содержательных отношений между ценностями дает так называемая планетарная модель [6]. Она представляет собой определенную модификацию горизонтально-вертикальной модели, которая не только сохраняет ее объяснительные возможности, но в то же время и расширяет их. Основными теоретическими предпосылками в планетарной модели относительно энергетичных взаимоотношений между ценностями являются следующие утверждения: 1) наибольшую значимость имеют идеологеммы, т. е. ценности, которые составляют идеологическое Я или ядро ценностной системы; интенсивность ценности уменьшается в направлении от центра к периферии слоев системы ценностей; 2) понижение вертикального ранга ценностей сопровождается выделением психической энергии, а повышение — поглощением; 3) идеологеммы менее чувствительны к изменениям интенсивности, чем периферийные ценности [6].

Горизонтально-вертикальная модель Байчинской учитывает не только феноменологической-структурный аспект ценностной иерархии, но и динамику изменения ценности. Эвристическим инструментом для изучения трансформации ценностей, в соответствии с автором, является анализ ценностных конфликтов. Ценностный конфликт может быть определен как мотивационная несовместимость между двумя ценностями — реализация одной мешает реализации другой. Таким образом, ценностные конфликты определяют динамическую тенденцию в ценностной системе и пути их разрешения — направление его изменения [6].

Байчинска рассматривает два основных механизма разрешения конфликтов ценностей — субординацию и координацию ценности. Механизм субординации, например, предполагает создание ценностных приоритетов — одна из альтернативных ценностей оценивается как более важная, чем другая путем создания неравенства их интенсивностей. Ценностный конфликт разрешается в энергетичном плане. Это приводит к повышению уровня вертикальной иерархии ценностной системы. Механизм субординации лежит в основе себеконфронтирующих экспериментов Рокича [21].

С помощью механизма координации создается новое смысловое единство альтернативных ценностей по горизонтали и отношения несовместимости превращаются в отношения совместимости. Ценностный конфликт разрешается в семантической перспективе [6]. Аналогичную попытку сбалансировать отношения совместимости и несовместимости между ценностями представляет собой психосемантическая модель Шварца [54].

Другими словами, ценностный конфликт действует как структурообразующий фактор ценностной системы. Процесс субординации регулирует энергетичный аспект ценностей и связан с изменением их значимости. Процесс координации фокусируется на семантическо-содержательном аспекте ценностей и тенденции к стабильности их интенсивностей. Как отмечает Байчинска, эти две функции ценностей являются динамическими и имеют относительно противоположную природу [6]. Можно сказать, что горизонтально-вертикальная модель представляет попыткой: 1) интеграции энергетического и смыслового аспектов ценностей; 2) раскрытия гибкости ценностной системы через диалектическое единство изменчивости и устойчивости; 3) изучения механизмов функционирования системы ценностей с помощью разрешения ценностных конфликтов (субординации и координации), и по этой причине эта концепция означает энергетично-содержательный или диалектический подход к системе ценностей [6].

Представленные три подхода (структурно-энергeтичный, структурно-содержательный и энергетично-содержательный) показывают разнообразие структурных моделей ценностной системы. Каждый из них имеет свое место в зависимости от акцента в психологическом анализе — энергетично-динамичный, содержательно-семантический или диалектический.

Литература:

1.      Абульханова-Славская, К. А. (1980). Деятельность и психология личности. Москва, Издательство “Наука”.

2.      Анцыферова, Л. И. (1981). О динамическом подходе к психологическому изучению личности. Психологический журналь, 2, 8–18.

3.      Байчинска, К. (1989). Теоретико-методични проблеми при изучаването на структурата на ценностната система. Социологически преглед, 8, 36–54.

4.      Байчинска, К. (1991). Изменчивост и стабилност на ценностната система в средна възраст. Психология, 1–3, 19–27.

5.      Байчинска, К. (1993). Функционална организация на мотивационната перспектива в средна възраст. Българско списание по психология, 2, 54–69.

6.      Байчинска, К. (1994). Ценности. Ценностен стрес... Ценностна криза! С., АИ “Марин Дринов”.

7.      Байчинска, К. (2011). Ценностите на съвременната българска култура. С., ИК “Гутенберг”.

8.      Вебер, М. (1993). Протестантската етика и духът на капитализма. С., ИК “Хермес — 7”.

9.      Гарванова, М. (2005). Подходи към изследване на структурата на ценностната система в контекста на съвременната психология. В: М. Петкова (ред.) Научна конференция с международно участие “Стара Загора 2005”, 2–3 юни 2005 г., т. 4, Стара Загора, Издателство “Съюз на учените — Стара Загора”, 466–473.

10.  Гарванова, М. (2013). Трансформация в ценностите на съвременния българин. С., Издателство “За буквите — О писменехь”. Монография, 262 с. Книгата може да се изтегли безплатно от: http://valuesofbulgarians.com/book.html.

11.  Здравомыслов, А. Г. (1986). Потребности. Интересы. Ценности. Москва, Издательство “Политической литературы”.

12.  Паспаланова, Е. (1999). Психологически измерения на индивидуализма. С., АИ “Проф. Марин Дринов”.

13.  Рубинштейн, С. Л. (1973). Проблемы общей психологии. Москва, Издательство “Наука”.

14.  Триандис, Х. (1996). Състоянието на съвременните изследвания върху индивидуализма и колективизма. Социологически проблеми, 1, 5–18.

15.  Тромпенаарс, Ф., Хампдън-Търнър, Ч. (2004). Да се носиш по вълните на културата: разбиране на културното разнообразие в бизнеса. С., Издателство “Класика и Стил”.

16.  Хемпдън-Търнър, Ч., Тромпенаарс, А. (1995). Седемте култури на капитализма: ценностни системи за забогатяване в САЩ, Япония, Германия, Франция, Великобритания, Швеция, Холандия. Варна, ИК “ТедИна”.

17.  Хофстеде, Х. (2001). Култури и организации: софтуер на ума. С., Издателство “Класика и Стил”.

18.  Хофстеде, Х. Я., Пидърсън, П. Б., Хофстеде, Х. (2003). Изследване на културата: упражнения, истории и синтетични култури. С., Издателство “Класика и Стил”.

19.  Ядов, В. А. (ред.) (1979). Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности. Ленинград, Издательство “Наука”.

20.  Allport, G. W., Vernon, P. E., & Lindzey, G. A. (1960). Study of values: A scale for measuring the dominant interests in personality (3^rd Ed.) [Manual]. Boston, MA: Houghton Mifflin.

21.  Ball-Rokeach, S. J., Rokeach, М., & Grube, J. W. (1984). The Great American Values Test: Influencing behavior and belief through television. New York: Free Press.

22.  Becker, G. M., & McClintock, C. G. (1967). Value: Behavioral decision theory. Annual Review of Psychology, 18, 239–286.

23.  Buhler, C., & Massarik, F. (Eds.) (1968). The course of human life: A study of goals in the humanistic perspective. New York: Springer-Verlag.

24.  Campbell, D. T. (1963). Social attitudes and other acquired behavioral dispositions. In: S. Koch (Ed.), Psychology: A study of a science, Vol. 6 (pp. 94–172). New York: McGraw-Hill.

25.  Elizur, D. (1984). Facets of work values: A structural analyses of work outcomes. Journal of Applied Psychology, 69, 379–389.

26.  Epstein, S. (1989). Values from the perception of cognitive-experimental self-theory. In: N. Eisenberg, J. Reykowski, & E. Staub (Eds.), Social and moral values: Individual and societal perspectives (pp. 3–22). Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum.

27.  Feather, N. T. (1994). Values, national identification, and favoritism towards the in-group. British Journal of Social Psychology, 33, 467–476.

28.  Fishbein, M., & Ajzen, I. (1975). Belief, attitude, intention, and behavior: An introduction to theory and research. Reading, MA: Addison-Wesley.

29.  Gould, R. L. (1978). Transformations: Growth and change in adult life. New York: Simon & Schuster.

30.  Hermans, H. J. M., & Oles, P. K. (1993). The personal meaning of values in a rapidly changing society. The Journal of Social Psychology, 134, 569–579.

31.  Hofstede, G. (1980). Culture’s consequences: International differences in work-related values. Beverly Hills, CA: Sage.

32.  Hofstede, G., Hofstede, G. J., & Minkov, M. (2010). Cultures and organizations: Software of the mind (3^rd Ed.). NY: McGraw-Hill.

33.  Hofstede, G., Hofstede, G. J., Minkov, M., & Vinken, H. (2008). Values Survey Module 2008 Manual. http://www.geerthofstede.nl/vsm-08.

34.  Inglehart, R. (1997). Modernization and postmodernization: Cultural, economic, and political change in 43 societies. Princeton, NJ: Princeton University Press.

35.  Inglehart, R. (2000). Culture and democracy. In: L. E. Harrison & S. P. Huntington (Eds.), Culture matters: How values shape human progress (pp. 80–97). NY: Basic Books.

36.  Inglehart, R., & Baker, W. E. (2000). Modernization, cultural change, and the persistence of traditional values. American Sociological Review, 65, 19–51.

37.  Inglehart, R., Foa, R., Peterson, C., & Welzel, C. (2008). Development, freedom and rising happiness: A global perspective (1981–2007). Perspectives on Psychological Science, 3 (4), 264–285.

38.  Inglehart, R., & Welzel, C. (2009). Development and democracy: What we know about modernization today. Foreign Affairs, March/April, 33–41.

39.  Inglehart, R., & Welzel, C. (2010). Changing mass priorities: The link between modernization and democracy. Reflections, 8 (2), 551–567.

40.  Jung, C. G. (1971). The stages of life. In: J. Campbell (Ed.), The portable Jung (pp. 3–22). New York: Viking.

41.  Kluckhohn, C. (1951). Values and value orientations in the theory of action: An exploration in definition and classification. In: T. Parsons & E. A. Shils (Eds.), Toward a general theory of action (pp. 388–433). Cambridge, MA: Harvard University Press.

42.  Kohn, M. L., & Schooler, C. (1983). Work and personality: An inquiry into the impact of social stratification. Norwood, NJ: Ablex.

43.  Levinson, D. J., Darrow, C. N., Klein, E. B., Levinson, M. H., & McKee, B. (1978). The seasons of a man’s life. New York: Knopf.

44.  Markus, H. R., & Kitayama, S. (1991). Culture and the self: Implications for cognition, emotion, and motivation. Psychological Review, 98, 224–253.

45.  Morris, C. W. (1956). Varieties of human value. Chicago, IL: University of Chicago Press.

46.  Oles, P. K., & Hermans, H. J. M. (2003). Values assessment. In: R. Fernandes-Ballesteors (Ed.), The encyclopedia of psychological assessment, Vol. 2 (pp. 1082–1088). London: Sage.

47.  Olson, J., & Zanna, M. (1993). Attitudes and attitude change. Annual Review of Psychology, 44, 117–154.

48.  Parsons, T. (1951). The social system. New York: Free Press.

49.  Parsons, T., & Shils, E. A. (1951). Values, motives, and systems of action. In: T. Parsons & E. A. Shils (Eds.), Toward a general theory of action (pp. 47–275). Cambridge, MA: Harvard University Press.

50.  Riegel, K. A. (1979). Foundations of dialectical psychology. New York: Academic Press.

51.  Rokeach, M. (1973). The nature of human values. New York: Free Press.

52.  Rokeach, М., & Ball-Rokeach, S. J. (1989). Stability and change in American value priorities, 1968–1981. American Psychologist, 44, 775–784.

53.  Sagiv, L., & Schwartz, S. H. (2007). Cultural values in organisations: Insights for Europe. European J. International Management, 1 (3), 176–190.

54.  Schwartz, S. H. (1992). Universals in the content and structure of values: Theoretical advances and empirical tests in 20 countries. In: M. P. Zanna (Ed.), Advances in experimental social psychology, Vol. 25 (pp. 1–65). New York: Academic Press.

55.  Schwartz, S. H. (1994a). Are there universal aspects in the structure and contents of human values? Journal of Social Issues, 50, 19–45.

56.  Schwartz, S. H. (1994b). Beyond Individualism/Collectivism: New cultural dimensions of values. In: U. Kim et al. (Eds.), Individualism and collectivism: Theory, method, and applications (pp. 85–119). Newbury Park, CA: Sage.

57.  Schwartz, S. H. (1997). Values and culture. In: D. Munro, S. Carr, & J. Schumaker (Eds.), Motivation and culture (pp. 69–84). New York: Routledge.

58.  Schwartz, S. H. (1999). Cultural value differences: Some implications for work. Applied Psychology: An International Review, 48, 23–47.

59.  Schwartz, S. H. (2004). Mapping and interpreting cultural differences around the world. In: H. Vinken, J. Soeters, & P. Ester (Eds.), Comparing cultures, dimensions of culture in a comparative perspective (pp. 43–73). Leiden, The Netherlands: Brill.

60.  Schwartz, S. H. (2007). Value orientations: Measurement, antecedents and consequences across nations. In: R. Jowell et al. (Eds.), Measuring attitudes cross-nationally: Lessons from the European Social Survey (pp. 169–203). London: Sage.

61.  Schwartz, S. H. (2008). Cultural value orientations: Nature and implications of national differences. Moscow: State University Higher School of Economics Press.

62.  Schwartz, S. H., Bardi, A., & Bianchi, G. (2000). Value adaptation to the imposition and collapse of Communist regimes in Eastern Europe. In: S. A. Renshon & J. Duckitt (Eds.), Political psychology: Cultural and cross-cultural perspectives (pp. 217–237). London: Macmillan.

63.  Schwartz, S. H., & Bilsky, W. (1987). Toward a universal psychological structure of human values. Journal of Personality and Social Psychology, 53, 550–562.

64.  Schwartz, S. H., & Bilsky, W. (1990). Toward a theory of the universal content and structure of values: Extensions and cross-cultural replications. Journal of Personality and Social Psychology, 58, 878–891.

65.  Schwartz, S. H., & Ros, M. (1995). Values in the West: A theoretical and empirical challenge to the individualism-collectivism cultural dimension. World Psychology, 1, 91–122.

66.  Schwartz, S. H., & Sagiv, L. (1995). Identifying culture-specifics in the content and structure of values. Journal of Cross-Cultural Psychology, 26, 92–116.

67.  Shweder, R., & Sullivan, M. (1993). Cultural psychology: Who needs it? Annual Review of Psychology, 44, 497–523.

68.  Skinner, B. F. (1971). Beyond freedom and dignity. New York: Knopf.

69.  Smith, P. S., & Schwartz, S. H. (1997). Values. In: J. W. Berry et al. (Eds.), Handbook of cross-cultural psychology, Vol. 3 (pp. 77–118). Boston: Allyn & Bacon.

70.  Spranger, E. (1919). Lebensformen [Forms of life]. Halle, Germany: Niemeyer.

71.  Triandis, H. C. (1994). Theoretical and methodological approaches to the study of collectivism and individualism. In: U. Kim et al. (Eds.), Individualism and collectivism: Theory, method, and applications (pp. 41–51). Newbury Park, CA: Sage.

72.  Triandis, H. C. (1996). The psychological measurement of cultural syndromes. American Psychologist, 51, 407–415.

73.  Triandis, H. C., Bontempo, R., Villareal, M. J., Asai, M., & Lucca, N. (1988). Individualism and collectivism: Cross-cultural perspectives on self-ingroup relationships. Journal of Personality and Social Psychology, 54, 323–338.

74.  Triandis, H. C., McCusker, C., & Hui, C. H. (1990). Multimethod probes of individualism and collectivism. Journal of Personality and Social Psychology, 59, 1006–1020.

75.  Triandis, H. C., & Suh, E. M. (2002). Cultural influences on personality. Annual Review of Psychology, 53, 133–160.

---