Лингвостилистические средства выражения трагического мироощущения в лирике Георгия Иванова на примере стихотворений из цикла «Дневник»



Данная статья посвящена исследованию языковой организации текста стихотворений Г. Иванова «Зима идет своим порядком…», «Накипевшая за годы…», «Все туман. Бреду в тумане я…», «Иду — и думаю о разном…», «Туман. Передо мной дорога…», входящих в цикл «Дневник». Целью настоящей работы является системный анализ лингвостилистических средств выражения трагического мироощущения, которым проникнута лирика Иванова периода эмиграции.

Ключевые слова: Георгий Иванов, лирика, лингвостилистический анализ, трагизм.

Лингвостилистические средства, т. е. языковые единицы разных уровней, выражающие «ту или иную линию эстетической концепции произведения [2, с. 196]», включают в себя: тропы, неологизмы и архаизмы, профессионализмы и жаргонизмы, особенности авторского словоупотребления и соединения стилистически нейтральных и экспрессивных языковых структур, своеобразие композиции, «взаимосвязь языкового и смыслового уровней текста с точки зрения полноты выражения авторской концепции» [там же] и др.

В настоящей статье рассматривается комплекс лингвостилистических средств передачи трагического мироощущения в стихотворениях Г. Иванова «Зима идет своим порядком…», «Накипевшая за годы…», «Все туман. Бреду в тумане я…», «Иду — и думаю о разном…», «Туман. Передо мной дорога…» из цикла «Дневник».

Рассмотрим систему лингвостилистических средств выражения трагического мироощущения в стихотворении «Зима идет своим порядком…».

Одним из основных приемов, используемых автором в данном произведении, является стилистический контраст, при котором возникает «несовпадение (контраст) стилистических окрасок слов (или большинства слов) в высказывании» [2, с. 483].

Стилистический контраст создается путем соединения нейтральных и стилистически окрашенных языковых структур. Так, Иванов вводит в текст слова, образованные с помощью суффиксов субъективной оценки (-ок-, -к-), которые служат для образования экспрессивно окрашенных форм слова, придавая им различные семантические оттенки (презрения, иронии, приязни, сочувствия и т. п.). На данном приеме строится вся первая строфа:

Зима идёт своим порядком –

Опять снежок. Еще должок.

И гадко в этом мире гадком

Жевать вчерашний пирожок [1, с. 445].

Видим мы его и в конце стихотворения:

…А душу все не продадим.

Вот эту вянущую душку –

За гривенник, копейку, грош.

Дороговато? — За полушку.

Бери бесплатно! — Не берешь [там же]?

Здесь о тяготах эмиграции, об унизительной, беспросветной нищете, о желании оставаться верным себе, своим идеалам и своему призванию поэт говорит, используя сниженное «должок», «душку», создавая тем самым комический (иронический) эффект. Однако горькая ирония лишь усиливает трагизм, которым пронизано все стихотворение. Этой же цели служит замена нейтрального глагола «есть» на разговорно-сниженное «жевать» [4].

Средством выражения трагического мироощущения также становятся лексические повторы: «гадко в этом мире гадком», «считать себя… русским» и «считать ворон». Последний повтор является частью более сложного приема — стилистико-семантического контраста. Вторая строфа заканчивается словами:

…Считать себя с чего-то русским,

Читать стихи, считать ворон [там же].

В приведенном отрывке в один ряд ставятся понятия «считать себя русским», «читать стихи» и «считать ворон». За двумя стилистически нейтральными словосочетаниями следует экспрессивно окрашенное. Кроме того, начав с «высокого» (темы осознания своей национально-культурной принадлежности и темы поэзии), Иванов заканчивает фразеологизмом, означающим «заниматься пустяками» [3], распространяя тем самым его семантические оттенки на весь ряд однородных членов. Данный прием становится выражением авторской иронии: Иванов как бы приравнивает национальное самосознание и поэзию к пустякам, показывает, насколько абсурдно положение поэта-эмигранта, насколько трагична и безысходна его судьба.

Схожим по своему идейно-эмоциональному настроению является и стихотворение «Накипевшая за годы…», где также широко используется экспрессивная лексика. Иванов вводит в текст разговорные слова «разномастный», «хамье», имеющие отрицательную коннотацию [4]. Причем сниженная разговорная лексика стоит в одном ряду со словами «джентльмен» и «специмен», являющимися кальками с английского языка, с устаревшей и высокой лексикой («ревнитель», «ярмо»), а также с речевыми штампами («поборник свободы» — штамп, характерный для публицистического стиля). Этот стилистический контраст создает определенный комический эффект (точнее — трагикомический), становясь средством выражения горькой иронии:

Накипевшая за годы

Злость, сводящая с ума,

Злость к поборникам свободы,

Злость к ревнителям ярма,

Злость к хамью и джентльменам –

Разномастным специменам

Той же «мудрости земной»,

К миру и стране родной [1, с. 447].

Примечательно, что используемое автором единоначалие делает стилистический контраст еще более ярким, а чувство трагизма, которым проникнута первая строфа, — еще более щемящим.

Во второй строфе Иванов обыгрывает детскую загадку, заменяя нейтральное «сидеть» на сниженное «усесться», усиливая тем самым горькую иронию и ощущение абсурдности мира, которое проходит через все стихотворение:

Нечто кошкино иль птичье,

Отчего не по себе

Верным рыцарям приличья,

Благонравным А и Б,

Что уселись на трубе [там же].

Разностилевая лексика служит важным средством экспрессии и в стихотворении «Все туман. Бреду в тумане я…». Иванов вводит в текст разговорные слова «неуч», «толковать» в значении «говорить», фразеологизм «первый встречный-поперечный», имеющий отрицательную коннотацию [4]. Кроме того, стилистический контраст создается за счет использования в одном предложении высокой лексики («рок») и лексики, которая соответствует публицистическому или обиходно-деловому стилю («энергичный»).

Идейно-эмоциональное воздействие на читателя осуществляется также с помощью нанизывания однородных членов предложения — одного из наиболее ярких стилистических приемов:

Я бы зажил, зажил заново

Не Георгием Ивановым,

А слегка очеловеченным,

Энергичным, щеткой вымытым,

Вовсе роком не отмеченным,

Первым встречным-поперечным –

Все равно какое имя там… [1, с. 394]

Еще один яркий прием, используемый Ивановым, — лексический повтор. Повторяются ключевые слова: «туман» как часто используемая поэтом метафора жизненной безысходности, «зажить» — слово, которое своей принадлежностью к разговорному стилю подчеркивает иронично-сниженное отношение автора к тому образу благополучного и успешного человека, чью жизнь Иванов противопоставляет своей трагической судьбе.

Тем же чувством полной безнадежности и усталости от жизни проникнуто и стихотворение «Туман. Передо мной дорога…». Здесь трагическое мироощущение выражается с помощью таких языковых средств, как антитеза («Вы — царь зверей. А я — овца…»), синтаксический параллелизм («Смеются надо мной вороны, царапают меня коты»), лексические повторы, парцелляция («Без гонорара. Без короны»), а также сочетание антитезы, единоначалия и синтаксического параллелизма:

Не верю в милосердье Бога,

Не верю, что сгорю в аду [там же, с. 448].

Примечательно, что данные приемы сопровождаются стилистическим контрастом. На фоне нейтральной лексики Иванов использует разговорные и просторечные, бранные, слова («плестись», «сволочь»), переработанный фразеологизм «поднести на блюдечке с голубой каемочкой» (у Иванова — «поднести на блюдце»). Кроме того, в текст лирического произведения включены слова «гонорар», «коллега», «любезно», которые создают определенный стилистический диссонанс, поскольку обладают совершенно иным культурным кодом (бюрократическим, деловым, юридическим) и неизбежно воспринимаются читателем как некие «инородные вкрапления» [5, с. 215] в поэтическом тексте.

Соединение или даже столкновение различных культурных кодов в стихотворении становится у Иванова не просто средством создания иронического эффекта, оно позволяет передать основное настроение стихотворения (чувство одиночества, безразличья и полной безысходности), а также выразить один из центральных мотивов произведения — мотив изгнанничества, чуждости окружающему миру. Не только лирический герой «покорно» и одиноко «бредет» по дороге жизни, оказываясь всюду чужим, но и сам текст лишен стилистической целостности: соединение элементов различных стилей создает эффект «лоскутного одеяла», и чуждые поэтическому тексту культурные коды неизбежно заостряют на себе внимание читателя, становясь средством расстановки смысловых акцентов:

Вы — царь зверей. А я — овца

В печальном положеньи принца

Без королевского дворца.

Без гонорара. Без короны.

Со всякой сволочью на «ты» [1, с. 448].

Гонорар и корона ставятся в один ряд. Псевдовысокое намеренно соединяется с псевдонизким, мелкобытовым. Однако целью этого контраста, на наш взгляд, не является комический эффект как таковой. Пожалуй, справедливо будет сказать, что для Иванова участь принца, лишившегося королевства, и судьба вынужденного жить на чужбине поэта, как, впрочем, и любого другого человека, одинаково трагичны, ибо в нашем «безобразном» [там же, с. 386] и «гадком» [там же, с. 445] мире «бедные люди — пример тавтологии» [там же, с. 431]. Иными словами, несчастье — естественное состояние человека, жизнь априори абсурдна и безысходна. Данный факт является основным объектом авторской иронии — горькой иронии поэта, который осознает всю трагичность человеческого существования, но в то же время не может с ней окончательно смириться.

Это противоречие автор выражает через контраст на уровне лексико-стилистического оформления и архитектоники произведения, а также художественно-эстетических категорий. Кроме того, данные уровни противопоставляются друг другу. И в этом заключается стилистическое своеобразие не только рассматриваемого стихотворения, но и лирики Иванова в целом: Иванов создает контраст между языковым и смысловым уровнем текста.

Сложное идейно-эмоциональное содержание (мотив изгнанничества, одиночества, безысходности) контрастирует с комплексом лингвостилистических средств, используемых для его выражения (канцеляризмами, разговорно-просторечной и бранной лексикой и др.). Иванов преднамеренно говорит о «высоком» «низким языком», представляет его как нечто будничное, обыденное, но тем самым лишь усиливает трагикомический эффект, делая авторскую иронию еще более горькой, а чувство безысходности, которым проникнута эмигрантская лирика Иванова, — еще более щемящим.

Литература:

1. Иванов Г. Собр. соч. в 3-х тт. Т.1. М., 1993. — 656 с.
2. Кожина М. Н. Энциклопедический словарь русского языка. М., 2011. — 696 с.
3. Михельсон М. И. Большой толково-фразеологический словарь Михельсона [Электронный ресурс] // Университетская библиотека онлайн, М., 2001–2018. URL: https://biblioclub.ru/?page=dict&dict_id=127 (дата обращения: 12.08.2018).
4. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка [Электронный ресурс] // slovari.ru, М., 2005–2018. URL: https://www.slovari.ru/default.aspx?p=244 (дата обращения: 25.08.2018).
5. Пыж А. М. Использование юридической терминологии в художественных текстах// Научные исследования: от теории к практике: материалы междунар. конф., Чебоксары, 2015. С. 214–218.