От романтизма к «истинному романтизму» в письмах 1824–1826 | Статья в журнале «Филология и лингвистика»

Отправьте статью сегодня! Журнал выйдет 26 октября, печатный экземпляр отправим 30 октября.

Опубликовать статью в журнале

Автор:

Рубрика: Общие вопросы литературоведения. Теория литературы

Опубликовано в Филология и лингвистика №1 (3) март 2016 г.

Дата публикации: 04.03.2016

Статья просмотрена: 1420 раз

Библиографическое описание:

Балтабаева, А. М. От романтизма к «истинному романтизму» в письмах 1824–1826 / А. М. Балтабаева. — Текст : непосредственный // Филология и лингвистика. — 2016. — № 1 (3). — С. 1-6. — URL: https://moluch.ru/th/6/archive/23/761/ (дата обращения: 16.10.2024).



Особое значение имеет обширная переписка Пушкина со своим самым большим другом, князем П. А. Вяземским. Их переписка изобилует литературно-критической проблематикой: "...меж ними всё рождало споры и к размышлению влекло»... Во время этих споров каждый был уверен в своей правоте. Позднее, несколько десятилетий спустя, в мемуарных высказываниях, Вяземский признаёт во многом правоту Пушкина. Но при жизни поэта, в разгаре письменных сражений и бесед, каждый самозабвенно отстаивал свои взгляды. К сожалению, писем Вяземского к Пушкину за годы ссылки сохранилось очень мало, а то проще бы было избавить Пушкина от клеветы. В письмах Пушкин и Вяземский острят, не стесняются в выражениях.

Переписка друзей дошла до нас не в полном объёме, оттого, что поэт вынужден был многое сжечь в Михайловском. И свои рукописи, и автобиографические записки, и острые и небезопасные в политическом смысле письма Вяземского, написанные после поражения декабристов. Именно откровенный характер их переписки особенно драгоценен для нас, так как приоткрывает многие существенные черты биографии и творчества Пушкина, которые в ином случае остались бы неизвестны или непонятны.

1824 год прошел в ожесточенных литературных схватках. В центре их находилась полемика между М. Дмитриевым и и князем Вяземским о принципах романтизма. Постепенно полемика вовлекла в свою орбиту новых участников (к Дмитриеву присоединился Писарев, к Вяземскому — Грибоедов) и неприметно превращалась из принципиального спора в личную перебранку. Споры не уменьшались на журнальных страницах: противники засыпали друг друга градом эпиграмм, вставляли полемические выпады даже в невинные водевили, наконец, стали прибегать к явно «нелитературным» приёмам. Несмотря на то, что борьба шла с переменным успехом, к концу 1824 года Дмитриев и Писарев имели известные резоны считать себя победителями: Вяземский запутался в определениях, и даже Пушкин советовал прекратить ему журнальную перебранку, выражая в то же время несогласие с рядом его мыслей...

Поэт, разумеется, знал о существовании в России подпольных оппозиционных обществ — в них принимали непосредственное участие многие его друзья. К тому времени отношение к фрондерству у Пушкина приобрело иронический характер. В письме к кн. П. А. Вяземскому он признавался: «Давно девиз всякого русского есть чем хуже, тем лучше. Оппозиция русская, составившаяся, благодаря русского Бога, из наших писателей, каких бы то ни было, приходила уже в какое-то нетерпение, которое я исподтишка поддразнивал, ожидая чего-нибудь» (24–25 июня 1824 г.Михайловское)

В1825 году у Пушкина складывается оригинальная концепция романтизм. Свои взгляды на романтизм Пушкин изложил в незаконченной им черновой статье «О поэзии классической и романтической», написанной в 1825 году. «Отметим, что критики «обыкновенно относят к романтизму все, что им кажется ознаменованным печатью мечтательности германского идеологизма или основанным на предрассудках и преданиях простонародных: определение самое неточное», — заключает Пушкин [1, с.16]. В «Евгении Онегине», в третьей главе, оконченной в октябре 1824 г., осуждаются каноны как классицистической, так и романтической литературы:

Или Мельмонт, бродяга мрачный,

Питая жар чистейшей страсти,

И там уж торжествует он.

Да пьяный топот трепака

Бывало, пламенный творец

И в их творениях

Перед избушкой две рябины,

На небе серенькие тучи,

Свой слог на важный лад настроя,

Иные нужны мне картины:

Воды я много подмешал.

И привлекательным лицом.

Порок любезен, и в романе,

Британской музы небылицы

Мораль на нас наводит сон [2, 19]

В 1830 году в главе «Путешествия Онегина» Пушкин сам описал смену направлений в своем творчестве, связав эту смену с пробуждением в нем глубокого интереса к повседневной реальной жизни родного народа, русского общества.

Пришли романтики,

Являл нам своего героя

А нынче все умы в тумане,

Как совершенства образец.

В данном четверостишии Пушкин отдает дань романтическому направлению, которому сам некогда принадлежал.

И при конце последней части

Раздолье уток молодых;

Тревожат сон отроковицы,

Мой идеал теперь — хозяйка,

Мои желания — покой,

Люблю песчаный косогор,

Перед порогом кабака.

Калитку, сломанный забор.

В противовес же ранее вдвинутой концепции Пушкин дает новый идеал-реализм изображения — теперь это не высокие идеалы романтического мировоззрения, но уже обыденные реалии пушкинского быта.

Пушкин дает критическую оценку и романтической драматургии Байрона. В трагедиях Байрона Пушкин, не находит драматического плана:

«Каин имеет одну токмо, форму драмы, но его бессвязные сцены и отвлеченные рассуждения в самом деле относятся к роду скептической поэзии Чайльд Гарольда» [1, 15]. Байрон не сумел создать многообразия характеров. «В конце концов, он постиг, создал и описал единый характер (именно свой), все, кроме некоторых сатирических выходок, рассеянных в его творениях, отнес он к сему мрачному, могущественному лицу, столь таинственно пленительному. Когда же он стал составлять свою трагедию — то каждому действующему лицу роздал он по одной из составных частей сего мрачного и сильного характера и таким образом раздробил величественное свое создание на несколько лиц мелких и незначительных» [1, с.16]

Углубляясь в оценки Пушкина современной ему западноевропейской литературы, мы утверждаемся во мнении, что когда-то восхищавшийся Байроном Пушкин теперь настраивается все более критически к английскому поэту. Получив известие о неожиданной кончине Байрона, Пушкин писал Вяземскому: «Гений Байрона бледнел с его молодостью» (П. А. Вяземскому от 26 ноября 1824 г.). Совсем недавно называвший себя в шутку «Разбойником-романтиком», Пушкин начинает критически переоценивать романтизм и Байрона, противопоставляет влияние Шекспира. Романтизм оказывался в глазах Пушкина вовсе не так свободен, как он заявлял о себе: романтики исключили из сферы поэзии все обыденное, повседневное как недостойное!

У Пушкина взгляды на романтизм вполне соответствовали духу его романтического творчества. Большинство замечаний и высказываний Пушкина о романтизме относится к 1824–1825 годам, когда были завершены или завершались южные поэмы.

Высказывания Пушкина о романтизме, хорошо известные порознь, не приведены в систему. Высказанные в разное время и по разным поводам, они как бы дополняют, уточняют, разъясняют друг друга и — в своей совокупности — выражают продуманную и устойчивую систему взглядов. «Кстати: я заметил, что все (даже и ты) — писал Пушкин, обращаясь к Вяземскому,- имеют у нас самое темное понятие о романтизме» (25 мая и около середины июня 1825 г. Из Михайловского в Москву). В другом письме к Бестужеву он пишет: «Сколько я ни читал о романтизме, все не то; даже Кюхельбекер врет».(30 ноября 1825 г. Из Михайловского в Петербург) Корень заблуждений современников поэт видит в том, что «под общим словом романтизма» они «разумеют произведения, носящие на себе печать уныния или мечтательности». Надо сказать, что само понятие «романтизм» Пушкин часто употребляет в разных значениях. Этим словом он обозначает одновременно и современное ему литературное направление, и ту давнюю литературную традицию, на которую это направление опиралось. Иными словами, романтизм был для поэта понятием вполне конкретным, исторически и хронологически локальным и понятием более общим, более широким — как мы бы теперь сказали, типологическим.

К тому же русский романтизм гораздо теснее связан с явлениями доромантическими — традициями предшествующих литературных направлений. С другой стороны, художественное наследие романтизма гораздо в большей мере, чем это было на Западе, сохраняло живое значение для последующей эпохи, для крупнейших писателей-реалистов — даже второй половины XIX века. Относительная неразвитость романтических начал, переплетение и взаимодействие их с началами до- и послеромантическими, «синкретический» характер литературного движения — таковы важнейшие приметы и свойства русского романтизма. [3,с.23]

Пушкин часто подчеркивал свое несогласие с наиболее распространенными определениями романтизма.

В шестой главе «Евгения Онегина», Пушкин, цитируя предсмертные стихи Ленского замечал:

Так он писал темно и вяло

(Что романтизмом мы зовем,

Хоть романтизма тут нимало

Не вижу я; да что нам в том?) [4, с.45]

Это ироническое замечание по поводу стихов было похоже на сделанное Пушкиным позднее, в 30-е годы категорическое заявление: нельзя относить к романтической литературе «все произведения, носящие на себе печать уныния или мечтательности» [5, с. 13].

Этому взгляду способствует замечание Пушкина в письме к Вяземскому о скуке, концепте часто встечающемся в переписке с друзьями этого периода.

В письмах 1824 г. Пушкин от обыденного восприятия своего положения переходит к философским размышлениям явления «скуки» русского человека: «Тебе скучно в Петербурге, та мне скучно — в деревне. Скука — есть одна из принадлежностей мыслящего существа». (К. Ф. Рылееву вторая половина мая 1825 г. Из Михайловского в Петербург).

Концепт скука в данном контексте также обретает новый смысл. Скука — это не просто томление от отсутствия дела или интереса жизни, но это уже томление от переизбытка знания и отсутствия интереса не только к жизни, но и в целом к бытию вследствие осознания бессмысленности существования в целом.

Всякое мыслящее существо способно к анализу и наблюдению окружающей действительности, а сам Пушкин, будучи еще и гениальной творческой личностью, как никто чувствует бесцельность жизни и всей деятельности без возможности творчества. Отсюда лексема скука обретает новое значение: в его содержании совмещаются надежда/безнадежность.

Взгляды Пушкина на романтизм были прежде всего антиклассическими. Пушкин высмеивал и осуждал тех, кто пишет «по всем правилам парнасского православия». Он утверждал, что романтическая школа «есть отсутствие всяких правил, но не всякого искусства». Пушкин рассматривал романтизм как подлинную революцию в области формы. В одном из писем к П. А. Катенину он говорил о «перевороте» в словесности, который должны произвести романтики.

Теоретические позиции Пушкина определяли и его взгляды на конкретную историю романтизма. Пушкин относил к романтической литературе произведения Данте, Шекспира, Сервантеса, Лопе де Вега и многих других писателей. Это довольно неожиданно, но с точки зрения теорий Пушкина, который считал самой привлекательной чертой поэта-романтика художественную смелость разрыва с общепринятыми нормами, было вполне логичным.

Таким образом, Пушкин теоретически определял романтизм как отказ от старых классических литературных форм. В своей переписке Пушкин дал ряд высказываний о романтических героях в жизни. Эти высказывания проливают яркий свет на то, в чём он видел содержание романтизма. Пушкин не считал, что романтических героев в современной ему русской жизни можно найти только среди разочарованных молодых людей, читающих Байрона. Он связывал с понятием романтизма людей, совершенно чуждых чувствам уныния и разочарованности. Это люди, отличающиеся бурными страстями, которые являются героями самых необыкновенных приключений, поднимающих человека над обыденностью. Таким образом Пушкин включал в интеллектуально-психологическую сферу романтизма необыкновенное, поднимающее человека над повседневностью. Как художник он воплотил это в своих произведениях. Пушкин хотел нарисовать в своих романтических произведениях именно современного героя.

В «равнодушии к жизни, к её наслаждениям», в «преждевременной старости души», т. е. в душевной охладелости романтического героя, он видел «отличительные черты» «молодёжи 19-го века».

Впервые в русской романтической литературе Пушкин создаёт образ современного героя, живущего интересами и волнениями своего века. Этим объясняется успех пушкинских «южных поэм». В противоречивом внутреннем мире их главных героев и в их необычайной судьбе современники узнавали самих себя.

Пушкин-романтик изображает исключительные, чаще всего контрастные психологические состояния, непохожие на пошлую уравновешенность среднего человека. Пушкин-художник черпал тонкие психологические нюансы человеческой души из собственной жизни. В письмах 1824–1826 г.г. как нигде лучше отражаются чувства, переполнявшие поэта в этот период.

В письмах А. С. Пушкина в период Михайловской ссылки с завидной периодичностью встречаются лексемы: скука, хандра, тоска, грусть, образующие концепт «скука». Этот концепт характеризует душевное состояние поэта в период ненавистной ему ссылки. Однако с течением времени пребывания в Михайловском мы можем наблюдать изменения как во внутреннем мире поэта, так и в содержании концепта «скука».

В письмах 1824 -1826 гг концепт «скука» встречается в различных интерпретациях и значениях: скука, грусть, хандра, тоска. Все эти лексемы входят в синонимический ряд, опорным словом которого является лексема скука.

Лексема скука встречается наиболее часто в различных формах: существительное — скука и наречие — скучно. Причем наречная форма более употребительна.

В письмах 1824 г. «скука» представлена в своем прямом значении: «томление от отсутствия дела или интереса к окружающей среде [6, с. 34]». Это состояние поэта вполне закономерно. 1824 г.- несправедливый и позорный статус ссыльного поэта, оказавшегося в одиночестве и разлуке со своими друзьями, единомышленниками, вдали от любимого дела — литературы. Самое страшное, что сопровождало Пушкина в Михайловской ссылке — запрет писать. Поэтому в эпистолярная речь поэта изобилует лексемой «скука»: «умираю скучно», «скука смертная везде», «скучно, да нечего делать».(в письмах к Л. С. Пушкину от 1–10 ноября 1824 г. из Тригорского в Петербург; П. А. Вяземскому от 8–10 октября 1824 г. из Михайловского в Петербург; Д. М. Шварцу от 9 декабря 1824 г. из Михайловского в Одессу)

Немаловажным является и то, что автор использует традиционные устойчивые сочетания с лексемой «скука». Эти сочетания слов подразумевают одно явление — смерть. Так, Пушкин сравнивает скуку со смертью, то есть состояние, вызванное ссылкой — бездействие и отсутствие интереса к действительности — подобны смерти.

В письмах 1825 г. концепт «скука» наделяется новым смысловым оттенком:

«Войнаровский» мне очень понравился. Мне даже скучно, что его здесь нет у меня» (Л. С. Пушкину от мая 1825г. из Михайловского в Петербург)

В этом отрывке из письма к Вяземскому прослеживается явный отход от традиционного толкования слова «скука», который мы встречаем в предыдущих текстах.

Если в письмах 1824 г. концепт «скука» включает в себя следующие понятийные признаки: одиночество/отрешенность от людей; мука/томление, молчание, боль; то в этом отрывке данное понятие выступает в явно переносном значении. Значение слова жаль накладывается на значение слова скука, отсюда мы получаем «сожаление, досада при отсутствии чего-либо».

Пушкин восхищается произведением Рылеева, но в то же время испытывает чувство жалости вследствие отсутствия поэмы. Так, в данном контексте лексема скучно совмещает в себе такие противоположные признаки, как обретение/утрата. Радость обусловленная обретением, знакомством с новым произведение, знанием — чтением поэмы Рылеева и жалостью в связи с ее отсутствием.

Другой интерпретацией концепта скука является лексема грусть. Эта лексема встречается 4 раза в письмах Михайловского периода. В письмах 1824 года и 1826 года мы обнаруживаем использование этого понятия. В своем прямом значении лексема грусть определяется, как и чувство печали, уныния.

В двух случаях использование этой лексемы обусловлена явно подавленным состоянием поэта: «обнимаю тебя горячо, хотя и грустно»

«когда-то свидимся...когда-то» (В. А. Жуковскому от октября 1824 г из Михайловского в Петербург; Н. В. Всеволожскому от октября 1824 г. из Михайловского в Петербург)

Здесь Пушкин одолевает светлая печаль. Вынужденная разлука с близкими друзьями заставляет поэта «грустить», предаваться унынию. Однако это чувство не навевает на негативное восприятие: есть хоть капля надежды на скорую встречу. Эта надежда подкреплена неопределенным местоимением — когда-то. Использование именно неопределенного местоимения дает возможность читателю иметь надежду, а не чувствовать полную безнадежность положения поэта.

В последнем случае использования лексемы грустно Пушкин уже наделяет это слово еще большей положительной коннотацией:

«Деревня мне пришлась как-то по сердцу. Есть какое-то поэтическое наслаждение возвратиться вольным в покинутую тюрьму<…>ей-богу грустно»(П. А. Вяземскому от 9 декабря 1826 г. из Михайловского в Петербург).

В первой части письма Пушкин говорит о своей долгожданной радости: обретенной свободе, это радость, вызванная тем, что поэт покидает полюбившуюся ему деревню. Затем автор мимолетно упоминает о грусти, которая зародилась в его душе, по причине того, что он расстается с привычным, ставшем родным местом пребывания, пусть даже тюрьмой.

Лишь в одном случае использования лексемы грустно в письмах 1824–1826 г.г. Пушкин наделяет это понятие отрицательной негативной оценкой.

«Грустно, брат, так грустно, что хоть сейчас в петлю». В письме к Вяземскому от 10 июля 1826 г. Пушкин пишет о потере надежды на освобождение из ссылки. Это уже не светлая печаль, а мучение и глубокая боль, подтверждаемая присутствием смерти «хоть сейчас в петлю» является ключевым моментом в данном отрывке. Именно данное словосочетание актуализирует ассоциативный ряд: грусть-петля-смерть. Пушкина, обуреваемого чувствами безнадежности и одиночества, все чаще посещают мысли о смерти, которая кажется милее, чем жизнь в клетке.

Вскоре начинается отход Пушкина от романтизма. В Михайловском, в процессе работы над «Борисом Годуновым», у Пушкина возникает понятие «истинного романтизма». В письме А. Бестужеву от 30 ноября 1825 года Пушкин, сообщая о «Борисе Годунове», пишет: «Я написал трагедию и ею очень доволен, но страшно в свет выдать — робкий вкус наш не стерпит истинного романтизма». Он имел здесь в виду то, что позднее стало называться реализмом. В «Борисе Годунове» он дал верное изображение лиц, времени, развития исторических характеров и событий в духе принципов «истинного романтизма», то есть реализма и народности.

Помимо собственно художественных опытов в создании «истинного романтизма» Пушкин немаловажное внимание уделял формированию критики в русской литературе. В письме к А. А. Бестужеву от июня 1825 г. Пушкин восклицал: «критики у нас недостает <…> мы не имеем ни единого комментария, ни единой критической книги <…> покамест мы будем руководствоваться личными нашими отношениями, критики у нас не будет — а ты достоин ее создать».

В этом письме поэт призывает Бестужева сформировать русскую критическую школу, ссылаясь на его поэтический и истинный, в нашем контексте реалистический, талант. Пушкин указывает на скорую гибель русской литературы без существования критики.

В другом письме уже к П. А. Катенину от февраля 1826 г., развивая эту мысль, Пушкин пишет: «голос истинной <реалистической>критики необходим у нас; кому же, как не тебе, забрать в руки общее мнение и дать нашей словесности новое, истинное направление? Покамест, кроме тебя, нет у нас критики. Многие (в том числе и я) много тебе обязаны; ты отучил меня от односторонности в литературных мнениях, а односторонность есть пагуба мысли».

Пушкин всеми доступными ему способами пытается оживить этот род словесности, сам того, не замечая, как формирует ее истоки. В более ранних письмах 1824 г. Пушкин дает оценку многим литературным новинкам, которые доступны ему в ссылке. «Читал я Чацкого — много ума и смешного в стихах, но во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек — но Грибоедов очень умен» и в другом письме «Следственно не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Грибоедова. Цель его — характеры и резкая картина нравов. В этом отношении Фамусов и Скалозуб превосходны. Софья начертана не ясно: не то -----, не то московская кузина. Молчалин не довольно резко подл; не нужно было сделать из него труса?<…> а знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями».

В легких иронических замечаниях к Вяземскому и Бестужеву Пушкин предстает перед нами как талантливый и тонко чувствующий наблюдатель, умеющий оценивать как достоинства, так и недостатки произведения. В этих отрывках практически дается глубокий критический анализ своеобразия грибоедовской комедии как совершенно нового литературного явления.

Однако поэт был жестким критиком не только произведений своих современников, но и своих собственных. «Твое письмо очень умно, но все-таки ты неправ, все-таки ты смотришь на «Онегина» не с той точки зрения, все-таки он лучшее произведение мое. Ты сравниваешь первую главу с «Дон Жуаном».- Никто более меня не уважает «Дон Жуана», но в нем нет ничего общего с «Онегиным». Ты говоришь о сатире англичанина Байрона и сравниваешь ее с моею, и требуешь от меня таковой же! Нет, моя душа, многого хочешь. Где у меня сатира? О ней и помину нет в «Евгении Онегине». У меня бы затрещала небрежная, если б коснулся я сатиры. Самое слово «сатирический» не должно бы находиться в предисловии. Дождись других песен... <…> 1-я песнь просто быстрое введение, и им я доволен (что очень редко со мной случается)» (Бестужеву от)

В этом письме к Бестужеву Пушкин яростно защищает свое произведение, но

в последнем замечании, данном в скобках, поэт перечеркивает всю свою спесь самодовольного творца, а выступает как истинный критик к своим произведениям. Насколько труден был путь создания всех его произведений, мы можем судить по этой одной строке.

Опережая всех своих современников в поисках нового пути развития русской литературы, Пушкин принимает участие в запутанных дискуссиях своих друзей-литераторов, предлагает в письмах собственную концепцию «истинного романтизма» и осуществляет ее в изменившемся стиле эпистолярной прозы;

Литература:

  1. Пушкин А. С. О поэзии классической и романтической//Полн.собр.соч.в 10 т. –М.,1979. — С.176
  2. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т.-Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977–1979. — Т. 1–10
  3. М. Гончаров. Пушкин и романтизм//http://www.proza.ru/
  4. Пушкин А. С. Евгений Онегин/ Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т.-Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977–1979. — Т. 1–10
  5. Письмо к издателю «Московского Вестника»// http://febweb.ru/feb/pushkin/texts/push10/v07/d07–051.htm
  6. С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова Толковый словарь русского языка.. — М.,1992 //http://lib.ru/DIC/OZHEGOW/ozhegow_p_r.txt
Основные термины (генерируются автоматически): Пушкин, Петербург, письмо, романтизм, скука, лексема, Михайловский, поэт, произведение, русская литература.
Задать вопрос