Литература и фольклорная традиция: формы русских народных представлений о демонических силах в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»



Особое время, в которое жил и творил Михаил Афанасьевич Булгаков, было временем переосмысления и отталкивания от традиций. Однако Михаил Булгаков избежал поветрия отрицания русской классической литературы. Не случайно в его библиотеке, по словам С. Ермолинского, «была представлена почти вся русская литература XIX века» [8, 91]. Писатель чувствовал свою кровную связь не только с русской литературой, но и культурой России. А свой родной город Киев, как отмечает В. Лакшин, «воспринимал как мост в древнейшую Русь» [9, 12].

В творческом сознании М. Булгакова постоянно присутствовал эстетический и этический ориентир, сверяясь с которым, он создавал свой целостный мир. И мир этот явно мифологичен. Недаром многие исследователи творчества Булгакова (Гаспаров, Белобровцева, Агеносов) указывают на особую жанровую разновидность «Мастера и Маргариты»: перед нами роман-миф. Постижение триады «миф-фольклор-литература» в данном случае связано с углублённым интересом к поэтике «закатного романа» Михаила Булгакова. И именно фольклор с его особым «формульным языком» выполняет роль «посредника». По этому поводу А. Н. Веселовский писал: «Она (народная поэзия) стоит на границе мифической поэзии языка и той образованной поэзией, которую мы привыкли называть лирической и драматической» [5, 272].

При создании инфернальных образов автор использует и русский сказочный материал, и народные предания, связанные с «нечистой» силой.

Как указывает книга «Абевега русских суеверий…», в народных поверьях существовало несколько персонификаций духа зла, различающихся также и по своим функциям: «чорт, дьявол, бес, сатана — сим вымышленным особам простолюдины определяют разные степени достоинства и уверяют, что чорт смущает, бес подстрекает, дьявол иудит, а сатана знамением творит для колебания крепко в вере пребывающих» [1, 317]. Был ли знаком Булгаков с этой иерархической лестницей? Трудно ответить однозначно. Сопряжение с фольклорной традицией в данном случае носит имплицитный характер. В своём романе автор демонстрирует интуитивное постижение мира, когда космологическое сознание преобладает над историческим. И вдумчивому читателю, включившемуся в этот булгаковский космологизм, становятся понятны иерархические отношения в ведомстве Князя Тьмы, которые можно выстроить следующим образом: Воланд — сатана, Азазелло — дьявол, Коровьев — чёрт, Бегемот — бес, Гелла — ведьма.

Народными поверьями обуславливаются также некоторые характеристики образа Дьявола. С. Максимов указывает на распространённое в народе мнение о хромоте чёрта, объясняя это «сокрушительным падением всего сонма с неба» [10, 153]. У Булгакова Воланд «прихрамывает» [4, 633] и жалуется на боль в колене, хотя и объясняет Маргарите причину своей хромоты знакомством с одной ведьмой» [4, 620]. Происходит своего рода «очеловечивание» Дьявола, что входит в творческие планы автора.

С. Максимов отмечает и особенность голоса дьявола — «сиплый, очень громкий, с примесью устрашающих и зловещих тонов» [10, 157]. Маргариту также поражает голос Воланда, который «был так низок, что на некоторых слогах давал оттяжку в хрип» [4, 616].

Как отголосок известного народного поверья можно воспринимать и подкову, которую Князь Тьмы дарит Маргарите. Эта выразительная, семантически «заряженная» деталь трижды упоминается в тексте романа. Одна из глав третьей редакции романа, как указывают исследователи И. Белобровцева и С. Кульюс [3, 17], была названа «Подкова».

Таким образом, при всей, казалось бы, изначальной завуалированности образа Воланда (что явно входило в планы М. Булгакова) за чертами иностранного консультанта проступают детали, помогающие постичь инфернальную природу этого персонажа.

Генезис других демонических персонажей Булгакова также отчасти определяется русскими народными верованиями.

Так, Максимов в своей книге пишет, что «самый излюбленный образ, всего чаще принимаемый чертями, это образ чёрной кошки» [10, 156]. Становится понятным появление на страницах «Мастера и Маргариты» одного из слуг Сатаны в виде «чёрного, как сажа или грач» кота [4, 424]. Но роман, одним из смыслообразующих принципов которого является установка на возможность разных прочтений, не даёт однозначных решений. Образ кота Бегемота демонстрирует склонность автора к синтезу устоявшихся в культуре мотивов и символов. В результате создаётся образ, который не может быть возведён к какому-либо одному источнику. Булгаков стремится к расширению границ информативности произведения через насыщение его многообразными отсылками. И хотя генезис образа чёрного кота восходит к фольклорно-мифологической традиции, но при этом архетипическая природа образа не исключает и литературных проекций. Не вызывает сомнения тот факт, что образ кота в романе Булгакова, представленный с такой предельной живостью, сродни по своей законченности и выдержанности бесцеремонному и торжествующему обжоре, филистеру и философу, «умнейшему, учёнейшему коту Мурру» [7, 371]. В этом же ассоциативном ряду — почтмейстер Аристарх Фалелеич Мурлыкин из повести А. Погорельского «Лафертовская маковница» (1825), в котором героиня повести узнаёт «чёрного бабушкиного кота» [11, 47].

По русскому поверью, как отмечает А. Афанасьев, у ведьмы хранится снадобье, которым она обрызгивает себя, «когда захочет лететь» [2, 386]. Мотив этот использует и Булгаков в своём романе, хотя здесь накладываются и западноевропейские сказания о колдовской мази, почерпнутые автором из книги М. Орлова «История сношений человека с дьяволом» (СПб.,1904), которая, как утверждает М. Чудакова [14, 73], стала одним из главных источников «демонической» сферы романа.

К русским народным преданиям о ведьмах и колдовстве, восходит, несомненно, полёт Маргариты на щётке. Но в данном случае мы имеем дело и со значимыми литературными реминисценциями. Имеется в виду тема Гоголя, которая проявляется на протяжении всего романа в виде многочисленных отсылок к различным произведениям Гоголя. Это следующие «фольклорные” мотивы: хоровод русалок («Майская ночь»), полет на метле («Ночь перед Рождеством»), чудесное избавление от нечистой силы благодаря крику петуха («Вий»). В связи с этим уместно привести суждение исследователя В. А. Смирнова о том, что «в опыте постижения фольклорного «формульного языка», таящего сверхсмыслы мифа, громадную роль играл не только сам фольклор, но и литературная традиция. Происходил своеобразный, «потаённый» диалог писателей друг с другом, основанный на притяжении/отталкивании» [13, с. 11].

Сохранён М. Булгаковым и мотив левой, дьявольской стороны. Как пишет Максимов, «искуситель, по народному поверью, находится у человека с левого бока» [10, 157]. Возможно, этим объясняется боль в левом виске у Мастера и Маргариты после общения с Дьяволом.

Кроме того, совершенно фольклорной, сказочной является в романе быстрота пространственных перемещений (полёт Маргариты), чудесные превращения бесов, способность Сатаны перемещать людей (Стёпа Лиходеев оказывается «выброшенным» свитой Воланда из Москвы в Ялту).

Интересен в произведении Булгакова и переход земного, горизонтального пути в космический, вертикальный, когда свита Воланда, пролетая над Москвой, незаметно оказывается в звёздном пространстве. Для М. Булгакова мотив полёта был очень значимым и многоплановым. Это один из наиболее ёмких мотивов романа. Помимо физического преодоления пространства он сопряжён с внутренней трансформацией. Как указывают исследовательницы И. Белобровцева и С. Кульюс, «мотив высоты обыгрывается начиная с первых вариантов романа до окончательного текста» [3, 65] Образы «горизонтальных» полётов (над землёй летит на шабаш Маргарита; в начале 32 главы над земными пространствам летят чёрные кони) сменяются «последним полётом», соответствующим в мистической концепции романа образу «духовной лестницы». Используемый в финале романа образ летящих вороных коней также имеет мифологическую «подсветку». «В древности конь воспринимался как существо сотерическое, то есть спасающее, и связано это прежде всего с архетипичностью этого образа в мировом фольклоре» [13, 40]. На хтоническую природу образа коня указывает польская исследовательница Я. Розен-Пшеворская: «…конь был солярным животным, но в то же время уводящим души умерших в загробный мир» [13, 40]. Как показывают исследования, в русской сказке мотив езды на коне, на орле трактуется как переправа в иное царство [12, 152]. Так в рамках текста создаётся авторский миф об инобытии, о возможности освобождения как пересечении границ земного и обретении посмертного существования.

Таким образом, для нас является бесспорным тот факт, что при создании демонических персонажей Булгаков обращался к формам русских народных суеверий и представлений о силах зла. Поэтому в романе «Мастер и Маргарита» появляются хромой дьявол с громким, хриплым голосом, чёрный кот, ведьма, летающая на щётке. Присутствует в произведении и характерная для народных представлений иерархия демонов; сохранён мотив левой, дьявольской стороны. Демонологическая линия вобрала в себя и сказочный материал: мотивы жизни — смерти, живой и мёртвой воды. Булгаковский фольклоризм предстаёт в романе и как прямое заимствование мотивов, образов, и как тонкая стилизация. В одном случае перед нами продолжение традиций, в другом — преодоление. Так Дьявол выполняет нетрадиционную для него роль: посылая сиракузское вино, он исцеляет героев от душевных страданий. В этом выразилось свойственное Булгакову ощущение цельности мира, неразрывности света и тьмы, добра и зла.

Мы можем сказать, что в демонологической линии романа «Мастер и Маргарита» силою гения М. Булгакова преломились традиции народных верований и русская фольклорная стихия с её сказочностью и реальностью, комизмом и трагизмом.

Литература:

1. Абевега русских суеверий, идолопоклоннических жертвоприношений, колдовства, шаманств и пр. — М., 1786.
2. Афанасьев А. Н. Древо жизни. — М., 1982.
3. Белобровцева И., Кульюс С. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий. — М., 2007.
4. Булгаков М. А. Мастер и Маргарита // Булгаков М. Романы. — М.: Современник, 1987. — С. 383–748.
5. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. — Л., 1940.
6. Вулис А. В системе зеркал // Звезда Востока. — 1984. — № 11.
7. Гофман. Э. Т. А. Житейские воззрения кота Мурра // Э. Т. А. Гофман. Избранные произведения. — М., 1989.
8. Ермолинский С. Воспоминания о Булгакове // Театр. — 1966. — № 9.
9. Лакшин В. Мир М. Булгакова // Литературное обозрение. — 1991. — № 10.
10. Максимов С. Крёстная сила. Нечистая сила. Неведомая сила. — Кемерово,1991.
11. Погорельский А. Лафертовская маковница // Погорельский А. Волшебные повести. — М., 1992.
12. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. — Л.,1946.
13. Смирнов В. А. Литература и фольклорная традиция: вопросы поэтики (архетипы «женского начала» в русской литературе XIX — начала XX века) — Иваново, 2001.
14. Чудакова М. Архив М. Булгакова // Записки отдела рукописей. — Вып.37. – М., 1976.