Влияние трансформации системы источников права на развитие теории разделения властей



Впервые идеи перераспределения государственной власти и ее самоограничения путем разделения направлений функционирования стали возникать с момента появления самого государства и составляющих его структуру органов.

С момента возникновения государства лучшие представители человечества пытались найти наиболее оптимальное сочетание между необходимостью социального регулирования, властными претензиями государственного аппарата и возможностью свободного развития общества. Теологи, философы, ученые искали ответ на один из самых сложных вопросов социального бытия: как примирить природу государственной власти с потребностью свободы личности.

Так, Петр Баренбойм утверждает, что доктрина разделения властей существует уже более 3000 лет, указывая на наличие ее основ еще в Библии: именно там впервые независимая судебная власть была противопоставлена власти царской. Баренбойм подчеркивает, что, хотя мы и не найдем в Библии развернутую теорию разделения властей, которая была сформулирована в достаточно завершенном виде только в XVII-XVIII веках, однако, доктрина начинает свое существование не с окончательной формулировки, а с первого письменного чётко выраженного важнейшего доктринального тезиса (библейское первое письменное закрепление независимости суда и отделение судебной власти от царской) [1, с. 9–10].

Позднее мыслители Античности (Аристотель, Эпикур, Полибий и др.) в поисках идеального государства и наилучшего правителя формулировали теории, отдаленно напоминавшие принципы и основные идеи теории разделения властей.

Так, древнегреческие философы установили зависимость наиболее оптимальной формы организации власти от реализации политическим режимом основных норм справедливости, принципов гражданской свободы и требований формального равенства.

Актуальность поиска наилучшего баланса государственной силы на протяжении человеческой истории была вызвана тем, что отношения между личностью и государством крайне неоднозначны и противоречивы; с одной стороны индивид теряет довольно значительную часть своей социальной свободы, с другой — он вынужден обращаться к государству как к единственному гаранту защиты своих интересов от произвола и обмана со стороны других лиц.

Таким образом, необходимость гармонизации общественных отношений потребовала создания своеобразного посредника для разрешения споров и конфликтов. Парадокс заключается в том, что иногда само государство является источником властного произвола и насилия. Поэтому по мере развития государственно-властных и публично-правовых отношений благополучие личности все более зависит от того, насколько государство адекватно своему назначению, и какую цену за это приходится платить.

Следует отметить, что на всем протяжении истории позиционирование власти было связано с определенной дифференциацией: светской и духовной (в лице монарха и духовного лидера), местной и центральной (в период усиления феодальной раздробленности и увеличения независимости и власти местных правителей).

Но классическая теория разделения властей сложилась в XVIII веке, на волне борьбы с централизацией власти в руках представителей абсолютных монархий, благодаря работам известного французского мыслителя Ш. Л. Монтескье и английского ученого эпохи Возрождения Дж. Локка, и стала основой современного политического либерализма, неизменно позиционирующейся как принцип правового государства. Механизм разделения властей Ш. Л. Монтескье и Дж. Локк представляли в виде взаимодействия нескольких специализированных частей государственного аппарата (под этим, скорее всего, подразумевалась политическая система), обладавших четко определенной компетенцией.

В России идея разделения властей как принципа либерализма впервые в наиболее четкой форме была выражена М. М. Сперанским в работе «Проекты и записки». В этой работе М. М. Сперанский указывал на необходимость построения в России конституционной монархии, действующей на принципе разделения властей: законодательная власть должна была принадлежать двухпалатной Думе, исполнительная власть — монарху и Государственному Совету, судебная власть — суду присяжных и Сенату.

Согласно этой теории, для предотвращения абсолютизации власти и аккумулирования ее в одних руках, власть следует поделить между тремя основными центрами — законодательным, исполнительным и судебным. Каждая из этих властей должна быть независима от других, иметь свою сферу действия и объем полномочий, но, в то же время, подлежать взаимному контролю двух других властей (система сдержек и противовесов): только такая система способна гарантировать свободы и защиту прав.

Следует сказать, что содержание принципа разделения властей включает в себя идеологическую, научную и практическую составляющие. Как элемент идеологии, принцип разделения властей играет важнейшую роль в теории демократии и правового государства; с научной точки зрения принцип разделения властей является средством познания объективной государственно-правовой действительности; в практическом плане разделение властей представляет собой один из основных конституционных принципов организации деятельности государственного механизма в демократических государствах. Все три начала достаточно тесно взаимодействуют друг с другом и образуют в совокупности единое политико-правовое явление. Поэтому в широком смысле под принципом разделения властей следует понимать важнейший элемент и признак правового государства, закрепленный в качестве научно обоснованного принципа организации деятельности государственного механизма в конституциях большинства государств [2, с. 10–11].

Очевидно, теория разделения властей возлагала компетенцию по законодательной инициативе и правотворчеству исключительно на законодательную ветвь власти. При этом, законодательная власть признавалась в государстве верховной, а остальные направления государственной власти — подзаконными. Исполнительная и судебная власти должны были, каждая в своей области, применять нормы принятых законодательных актов (при этом, исполнительные органы, как наиболее оперативные, могли налагать вето на исполнение нормативных правовых актов: «Если исполнительная власть не будет иметь права останавливать действия законодательного собрания, то последнее станет деспотическим, так как, имея возможность предоставить себе любую власть, какую оно только пожелает, оно уничтожит все прочие власти» [3, с. 279]).

Подобное распределение полномочий не оставляло место на вторжение в сферу деятельности иной ветви власти и предполагало возложение процесса создания источников права на законодательные органы.

Представители судебной и исполнительной власти на протяжении существования рассматриваемой теории, осознавая первичность и отсутствие действенных рычагов контроля за законодательной властью, стремились к ее постепенному ограничению и навязыванию максимального надзора [4,5,6,7]. Первоначально это проявилось в создании двухпалатного парламента и обязательном участии в его заседаниях должностных лиц иных ветвей власти. Постепенно желание ограничить законодательную власть в связи с необходимостью защиты свободы и прав личности стало вытесняться желанием приобрести большую власть для самих себя, в том числе, путем возможности реализовывать прежде принадлежащие только этой власти полномочия (правотворчество), ставя во главу угла специфику своей компетенции (оперативность, динамичность, актуальность, приближенность к реалиям и др.).

В связи с этим, в настоящее время создание правовых норм уже не является исключительной компетенцией парламентских органов, о чем свидетельствует, как ведомственное правотворчество и административные прецеденты, реализующиеся органами исполнительной власти, так и судебное усмотрение, сочетающееся с судебными прецедентами.

Единственным фактором, характеризующим остаточную монополию законодательной власти на правотворчество, является отсутствие полномочий судебной и исполнительной власти принимать решения обязательные для всех без исключения и носящие характер абстрактных и применяемых неоднократное количество раз норм права — законы. Однако, в силу непредсказуемости развития общества отсутствуют гарантии неизменности и такого положения.

Тенденция перераспределения власти не в пользу законодательной, с одной стороны, несомненно вызвана оперативностью, близостью к практической ситуации и «точечностью» решений, которые способны принимать только органы исполнительной и судебной власти, принимая во внимание складывающуюся обстановку в обществе, что положительно сказывается на государственном управлении в целом, но, с другой стороны, появление у иных, кроме законодательной, ветвей власти возможности принимать обязательные правила поведения, свидетельствует о том, что классическая теория разделения властей постепенно теряет свою актуальность и, под влиянием сложившихся общественных отношений и постоянно наращивающего темпы развития социума, трансформируется и приобретает иные существенные черты и принципы, что не может в итоге не сказаться на суверенитете самого государства.

Нельзя не согласиться с утверждением, что все государственные функции взаимозависимы и взаимосвязаны, и порой передача функции от одной к другой ветви власти способствует оптимизации стоящих перед государством задач (что мы и наблюдаем в настоящее время в институтах амнистии и помилования, импичмента, возможности судов признавать законы неконституционными и по сути лишать их юридической силы и др.), но в данном случае речь идет о предоставлении основополагающего направления действия законодательной власти — правотворчества, органам, чья основная компетенция должна заключаться в контроле за исполнением правил поведения, создаваемых в ходе правотворчества. Таким образом, нарушается базовый принцип теории разделения властей, подрывая ее фундаментальные основы в отношении функций создания права.

Кроме того, передача ряда полномочий от законодательной власти к исполнительной и судебной, тем не менее, не привела к изменению (увеличению, трансформации) полномочий самой законодательной власти, что характеризует нарушение баланса системы сдержек и противовесов, потерю представительной властью как первичного выразителя интересов и воли народа с помощью выборных членов парламента — депутатов преимущества перед другими властями. В свою очередь в рамках государственной политики это может спровоцировать резкое возрастание административного ресурса и давления по отношению к представителям общества, бюрократизации и чиновничества, о чем упоминал Ш. Л. Монтескье еще в XVIII веке.

Таким образом, трансформации современных источников права и перераспределение функций власти позволяют говорить, во-первых, о потере актуальности классической теории разделения властей и необходимости формулирования новых постулатов с учетом сложившихся общественных отношений; во-вторых, об опасности аккумулирования государственной власти в одном центре, неизменно приводящей к нарушению прав и законных интересов личности.

Литература:

1. Баренбойм П. 3000 лет доктрины разделения властей. Суд Сьютера. — 2-изд., доп. и перераб. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2003. 285 с.
2. Косов Р. В. Теория разделения властей: Учебное пособие. Тамбов: Издательство Тамб. гос. техн. ун-та, 2005. С. 10–11
3. Малахов В. П. История политических и правовых учений: учебное пособие для вузов. — М.: Академический Проект, 2003. 344 с.
4. Степанюк В. И., Дурнев А. И. Понятие, сущность и правовая природа административного пресечения правонарушений в Российской Федерации // Вестник Орловского государственного университета. Серия: Новые гуманитарные исследования. 2014. № 6 (41). С. 367–368.
5. Нурмагамбетов Р. Г. Анализ понятия конституционного регулирования как категории юридической науки // Пробелы в российском законодательстве. 2014. № 1. С. 24–27.
6. Нурмагамбетов Р. Г. Конституционное регулирование общественных отношений в современной России: понятие и общие черты // Современное право. 2011. № 12. С. 29–32.
7. Мамонтов А. Г. Принципы российского федерализма. Москва, 2002. 19 с.